17  

17 

В назначенный день мы задержались по совершенно смехотворной причине — какие–то юные ленинцы напихали спичек в замки моей «трешки» (той самой, по имени Мурзик). Мы потеряли четверть часа на то, чтобы попасть внутрь автомобиля, и в итоге оказались на месте примерно с пятиминутным запозданием. Были мы вдвоем с Алексом. У столба никого не оказалось, и мы вдруг поняли, что не готовы к подобной ситуации. Мы не предупредили датчан, как действовать, если они приезжают, а нас на месте нет. Мы уже было твердо решили, что на этот раз едем именно в Переделкино, я там присмотрел неплохое место недалеко от дачи патриарха. Нам оставалось проехать еще километра два по шоссе до развилки с мигающим светофором, там бы мы весело вкатили под переделкинские кущи и, глядишь, через час были бы дома. Мы настолько уверовали, что все будет именно так, что даже не залили полный бак.

Не сговариваясь, мы с Алексом стали рыться в карманах: есть ли деньги, чтобы гнать до Смоленска, Минска, а то и Бреста. Деньги, к счастью, нашлись.

Мы попытались поставить себя на место иностранцев: вот мы приезжаем на рандеву, вот мы приходим к неизбежному выводу, что наших друзей что–то задержало. Нет, это еще не повод немедленно гнать вперед. С какой стати? Такой вариант вообще не предусматривался и не обсуждался.

Стало быть, мы на их месте останавливаемся вот у этого километрового столба, открываем капот и изображаем мелкий ремонт. Так должен поступить всякий. И умный, и глупый, и законченный мудрец. Значит, решаем мы, их тоже что–то задержало. Что ж, будем ждать.

Мы съезжаем на обочину, я долго регулирую зеркальце заднего обзора, годится только правое боковое. Мимо каждый миг проносятся машины, огромные грузовики, тягачи, автобусы, от этого все зеркала дрожат, но правое боковое можно придерживать пальцем.

Место здесь не случайное, мы всегда тщательно выбирали места встреч. Позади нас дорога образует два горба, ближний и дальний, так что приближающиеся к нам со стороны Москвы машины сперва взлетают на дальний горб, затем надолго проваливаются и вновь выныривают метрах в семидесяти позади нас. Очень важно увидеть датчан заранее, когда они покажутся на дальнем горбе. Если их сопровождают, то явно не по пятам, а на некотором расстоянии, и в тот момент, когда у нас произойдет первый контакт, соглядатаи будут в яме, они ничего не увидят.

Конечно, у наших друзей очень приметное средство передвижения, но в зеркало все равно надо смотреть адски внимательно, не отвлекаясь и не расслабляясь ни на миг. Любая машина находится в поле зрения, в зависимости от ее скорости, от четырех до шести секунд. Контроля ради надо умудряться сканировать и машины, вылетающие из–за ближнего горба, на тот случай, если я умудрился не заметить датчан на дальнем, либо они прокрались за какой–нибудь фурой, рефрижератором или каким–то другим дорожным Левиафаном.

Таким вот образом, упершись средним пальцем в зеркало, я просидел в крайнем напряжении четыре с половиной часа. Алекс накануне разбил очки, так что подмены мне не было. Когда солнце окончательно допекло меня, я сказал Алексу, а он со мной согласился, что, видимо, наша логика никуда не годится, и датчане уже подъезжают к Смоленску.

С помощью рассуждения, столь же правдоподобного, как и предыдущее, мы убедили себя, что они будут ждать нас в мотеле (его название по–прежнему не дается мне) под Смоленском. Вознося молитвы, чтобы так оно и было, мы помчались на запад. Четыреста верст до Смоленска заняли у нас около шести часов.

К счастью, в мотеле оказались свободные домики, так что вселились мы в него без проблем. Отличительной чертой советской действительности тех времен была полная невозможность расспрашивать об иностранцах, остановившихся здесь же. В лучшем случае мы бы услышали в ответ подозрительное: «А зачем они вам?» Или еще гаже: «Вы от какой организации?» Нам оставалось лишь оформиться на ближайшую ночь (о счастье, у нас оказались с собой паспорта, в те годы по водительскому удостоверению никуда не вселяли), внести плату, въехать, и лишь затем приступить к поиску пропавших.

Мотель раскинулся довольно широко, а его проектировщик прежде, видать, планировал лабиринты. Тем не менее через полчаса нам стало ясно, что датчан тут нет, хотя полная уверенность отсутствовала. Ведь, теоретически говоря, они могли, отцепив здесь свой фургон, отправиться осматривать Смоленск. Категорически не должны были, но запросто могли это сделать. Имея за плечами тот опыт, который мы имели, нам уже не пристало обманываться на сей счет.

Как на грех, среди трех десятков фургонов на территории мотеля один был с датским номером, и домик, возле которого он стоял, был явно заперт. И, как на грех, мы не могли вспомнить, как выглядел фургон датчан, машину мы помнили прекрасно, а фургон — нет. Светлый, стандартный, как и этот, но не более того.

А тут еще, в нарушение всех правил, меня вдруг окликнула моя, можно сказать, старая знакомая, француженка Мари. Она уже приезжала то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году, а полторы недели назад у меня был с ней в Киеве новый контакт. Побывав за эти дни во Владимире, Суздале и Москве, Мари с подругой теперь катили в направлении родного Лиона. Узнавать друг друга при случайных встречах у нас категорически не полагалось, но сделать вид, что прекрасная дева обозналась, было бы еще глупее. Я зашел в их с подругой домик, с наслаждением выпил стакан «Перье» и попросил Мари зайти в контору разузнать, не приезжали ли датчане, я их подробно описал.

Мари отправилась выполнять мою просьбу, а я остался с ее подругой и почти тотчас увидел в окно, как по дорожке медленно, явно ища свой домик, катят мои датчане. Потом выяснилось, что за последние двадцать четыре часа у них дважды спускало колесо, по одному разу тек бензонасос, рвался трос принудительного охлаждения и отказывало зажигание. По их рассказу выходило, что они приехали на место встречи минут через десять после того, как мы, не утерпев, рванули к Смоленску. Датчане решили, что в этой жизни нам уже больше не встретиться, и оставили груз в одном из оговоренных мест, километрах в ста двадцати не доезжая Смоленска, близ деревни Истомино, почти у моста через Днепр.

Все это удалось узнать у них лишь глубокой ночью. В начале пятого утра мы разбудили крайне недовольную молодуху, ведавшую воротами мотеля, — по каким–то, уж не помню, причинам, она долго не хотела нас выпускать, — и были у нужного километрового столба без четверти семь.

На нашу беду в это же место и в это же время прибыла команда дорожных ремонтников. Такой ранний трудовой энтузиазм мог бы поставить в тупик, но сразу было видно, что это не гебисты. Простые, дочерна загорелые ребята, думаю, они просто хотели начать по утреннему холодку и закончить до жары. И все же тащить сумки из леса прямо на глазах у них было негоже.

Мы проехали вперед ровно столько, чтобы перелом дороги скрыл нас от их глаз, метров триста, вероятно. Алекс остался в машине, а я, проклиная все на свете, углубился в лес и побрел назад параллельно шоссе через какой–то мокрый бурелом, пытаясь представить себе, каково мне будет тащить сумки в обратном направлении и сколько их окажется. Это я таким способом отгонял другую мысль — о том, что, скорее всего, не найду ничего вообще. Даже когда, что называется, пляшешь от печки, следуя точным указаниям, найти спрятанный предмет не всегда просто, я же захожу совершенно с другой стороны, практически на ощупь и наугад. Где сейчас исходный километровый столб? По–моему, я одолел уже на двести метров больше, чем нужно. И тут я увидел сумку.

Сумка была всего одна, но громадная, ростом мне до пояса и туго набитая. Серая, на колесиках, она торжественно стояла, ни от кого не прячась, посреди маленькой поляны. Особенно удивляться по этому поводу времени не было, и я потащил ее уже знакомым путем обратно, колесики в лесу были без пользы.

Я не прошел и сорока метров, как увидел одного из дорожных рабочих, он был гол по пояс, но как будто в белой майке, это он так загорел. Что его сюда занесло? Если он отправился до ветру, ему не было необходимости углубляться так далеко в лес, да еще такой мокрый и негостеприимный. Он смотрел на меня с тупым вниманием, в котором не читалось даже нормального человеческого любопытства. Можно было подумать, что он привык видеть, как по местным лесам таскаются городские обыватели с новехонькими заграничными баулами больше натуральной величины. Заговорить с ним в этот момент было бы с моей стороны роковой ошибкой, и я прошел мимо него, как мимо памятника Ленину, взвалив свою ношу на плечо.

В самом деле, что он тут делал? Я бы скорей додумался до ответа, если бы не опасался совсем другой встречи. Как–то по телевидению показывали один из обожаемых мною фильмов про наших бесстрашных чекистов. Не «Заговор против Страны Советов», который я уже вспоминал, а какой–то игровой фильм с «документальными» вставками.

Одна из вставок такова: товарищи из органов лежат в засаде в очень похожем лесу, лежат много часов, энергично жалимые комарами. Наконец, под видом грибника появляется военный атташе одной западной державы, так и сказали — «одной западной державы», и вместо гриба хочет (хитренький!) поднять булыжник, непонятно как оказавшийся в лесу. Этот булыжник на самом деле — шпионский контейнер, и едва презренный лжегрибник берет его в руки, к нему с пятнадцати сторон кидаются мокрые и ликующие охотники на шпионов, я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали, да еще через коряги. Мне кажется, я тоже ликовал в тот момент (сила искусства велика!), что тайна то ли лучей смерти, то ли усыпляющих радиоволн, то ли чертежа искусственной мухи, способной влететь в любой генштаб и там сфотографировать любую карту, не досталась иностранцам.

Чего я боялся, так это подобной засады. Ну, может быть, не такой роскошной. Именно поэтому смысл лесной встречи дошел до меня, когда мы с Алексом уже катили к Москве. Сумок, видимо, было две, мы с датчанами по какому–то непонятному наваждению, говоря о грузе, использовали английское слово «goods» — товары, и я забыл спросить у них, сколько же мест «товара» они оставили в лесу. Оно и понятно, меня больше заботило точное описание места, я страшно боялся, что мы его не найдем из–за какого–то пустякового, но неправильно понятого словца.

Так вот, наш доблестный ремонтник то ли еще вчера увидел, как иностранцы таскают что–то в лес, то ли сегодня рано утром набрел на полянку случайно, но, как бы то ни было, именно он утащил первую сумку в какое–то известное ему место и сейчас пришел за второй.

Скорее всего, рассудили мы с Алексом, парень никуда не заявит, к тому же совершенно невероятно, чтобы он запомнил номер нашей машины. Правда, он мог запомнить саму машину — цвет, марку. Береженого Бог бережет, поэтому мы у Вязьмы свернули на Ржев, от Ржева поехали на Тверь (тогда, пардон, Калинин), оттуда на Кимры и Дубну и въехали в Москву с севера, через Алтуфьевское шоссе. Не представляю, что сделал предприимчивый дорожник со своей находкой. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.