Decree nisi{38}
Decree nisi{38}
Во время беседы с одним из своих близких друзей принцесса призналась, что планирует в июле 1991 года «освободиться»[1]. Вряд ли она говорила о разводе. Скорее, речь шла о возможности начать новую, раздельную жизнь – только уже не как супруги принца Уэльского, а как матери потенциального наследника престола.
Диана не случайно выбрала эту дату – именно на июль приходились сразу два юбилея: собственное тридцатилетие и десятилетняя годовщина совместной жизни с Чарльзом. Сохранились сведения, что расставание с Чарльзом должно было совпасть с разрушением брака ее лучшей подруги Сары Фергюсон[2], отношения которой с герцогом Йоркским, принцем Эндрю также были далеки от идеала, и уже давно. Если подобные замыслы действительно существовали, то совместный выпад «виндзорских хулиганок» мог серьезно сказаться на монархии.
Однако ничего не произошло. И, как считает близкий друг Дианы Джеймс Хьюитт, ничего другого и ожидать было нельзя:
«В Букингемском дворце просто не допустили бы, чтобы две женщины одновременно объявили о расставании – с Эндрю и Чарльзом. Диане дали в весьма определенных выражениях понять, что в таком случае последствия для Виндзоров будут катастрофичными»[3].
Из триумфального сражения с Системой (или, как теперь Диана нередко называла штат при королеве, – с Фирмой) ее день рождения и десятая годовщина брака с Чарльзом превратились всего лишь в локальные PR-бои с привлечением прессы.
28 июня «Daily Mail» вышла с заголовком: «С Днем рождения, дорогая! Я не смогу присутствовать на вечеринке». В статье сообщалось, что, скорее всего, Диана отпразднует свой юбилей в отеле «Савой» в компании близких друзей, в числе которых имя ее супруга не значится[4].
Чтобы сохранить лицо, Чарльзу пришлось предпринять ответные шаги. Спустя два дня известному светскому обозревателю Найджелу Демпстеру позвонили из пресс-службы принца и объяснили сложившуюся ситуацию: «Его Королевское Высочество предложил своей супруге все, что она хотела, – праздничный ужин, бал, но она отказалась, предпочитая остаться в роли мученицы»[5].
После обмена PR-ударами, этот раунд остался за Дианой. На следующее утро она с удовольствием узнала, что, согласно опросам общественного мнения, ее выбрали самым популярным членом королевской семьи.
8 июля супруги Уэльские присутствовали в Альберт-холле на «Реквиеме» Джузеппе Верди. Когда прозвучала финальная кода, Диана повернулась к залу и начала махать публике. Раздался гром аплодисментов.
Журналист Эндрю Нил вспоминал:
«Услышав овацию, устроенную слушателями его супруге, Чарльз буквально выскочил из королевской ложи. Он выглядел очень жалким»[6].
Впоследствии председатель Комитета по жалобам на прессу лорд Макгрегор обвинит Диану в манипулировании средствами массовой информации. На самом деле все эти статьи были еще цветочками. В июле 1991 года Диана начала готовить настоящую PR-бомбу. О том, из каких компонентов она состояла и какой урон нанесла членам королевской семьи, мы поговорим позже, в соответствующей главе, посвященной прессе. Сейчас же самое время рассказать о другом, не менее удивительном событии.
18 декабря 1989 года Чарльз гостил в поместье Итон-лодж, принадлежащем семидесятичетырехлетней вдовствующей герцогине Вестминстерской. Поздним вечером, как ни в чем не бывало, он снял телефонную трубку и, набрав номер Камиллы, стал с ней беседовать. Их разговор не сильно отличался от множества других разговоров влюбленных. За одним исключением. Шесть минут телефонного диалога были записаны на аудиопленку. Впоследствии этой записи присвоят даже отдельное имя – «Камиллагейт».
Худший анти-PR не приснился бы Чарльзу даже в самом жутком кошмаре. Нет, он не сказал ничего аморального, просто он был искренен, излагая мысли, которые должны были услышать не миллионы людей, а один-единственный человек[7]. Чарльз фантазировал на эротические темы и признавался Камилле в любви.
Когда Диана прослушала запись, она пришла в ужас. Больше всего ее потрясла даже не откровенность – степень близости между Камиллой и Чарльзом для принцессы давно уже не была секретом. Нет. Ее поразило другое. Б?льшую часть записанного фрагмента влюбленные обсуждали банальный вопрос – где предаться любви в ближайшее время. Прозвучали имена многих людей, которых принцесса считала своими друзьями. Они не только знали о существовании романа, но частично способствовали его развитию. Неудивительно, что после этого с большинством из них Диана расторгла дальнейшие отношения.
Несмотря на общественный резонанс, возникший после обнародования записи, «Камиллагейт» – всего лишь одна сторона медали уникального эпизода из истории Британского королевского дома. Вторая сторона также касалась записи частного разговора, но уже другого. Теперь его участниками были Диана и один из ее друзей – Джеймс Гилби. Историческая беседа состоялась спустя две недели после «Камиллагейта», накануне нового, 1990 года, и получила название «Сквиджигейт».{39}
В отличие от Чарльза, Диана не обсуждала интимные подробности своей жизни. Скорее даже наоборот.
Едва Гилби начинал говорить на околосексуальные темы, она тут же меняла тему. И тем не менее запись разговора представляла для принцессы большую угрозу. Образ невинной жертвы, к которому привыкли миллионы ее поклонников и поклонниц, мог быть разрушен. Перед слушателями предстал совершенно другой человек – отличный от того, которого они привыкли видеть на страницах газет и журналов или на экранах телевизоров. В «Сквиджигейте» Диана сплетничает о Ферджи и обсуждает эту «чертову семейку».{40} Она выдает за интеллектуальную победу диалог с епископом из Норвича (по ее же собственным словам – «с этим чертовым епископом»), которая по меньшей мере такой не является. Принцесса хочет придать себе вес и, тем не менее, ищет одобрения среди других, более старших членов королевской семьи. И в первую очередь – королевы-матери.
– Бабушка Чарльза всегда смотрит на меня с очень странным выражением лица, – говорит она Гилби. – Нет, это не ненависть. Больше похоже на одновременное проявление интереса и жалости. Я так и не понимаю ее до конца. Каждый раз, когда я ловлю ее взгляд, она загадочно улыбается и отводит глаза.
Однако не этого фрагмента Диана боялась больше всего. Куда опаснее было следующее.
Диана: В мои планы не входит беременеть.
Гилби: Это и не произойдет. Хорошо?
Диана (хихикая): Конечно.
Гилби: Не думай об этом. Ты не забеременеешь, это не случится[8].
В этих четырех репликах содержится фактическое признание в супружеской измене. Только теперь уже со стороны принцессы Уэльской. Все это могло закончиться для Дианы не только большими финансовыми потерями в случае развода – если, конечно, до этого дойдет, – но и нанести непоправимый вред ее репутации.
При прочтении расшифровок «Камиллагейта» и «Сквиджигейта» невольно возникают два вопроса. Кто их записал? И как вообще стала возможна их публикация?
Согласно официальной версии, разговор Дианы и Гилби был записан бывшим банковским служащим, семидесятилетним Сирилом Риненом. Он просто баловался аппаратурой, сканирующей радиоспектр, и случайно наткнулся на беседующих. Первоначально Ринен собирался предупредить принцессу, что ее, мол, подслушивают. Но потом, словно вспомнив максиму проницательного Шарля Мориса де Талейран-Перигора «Избегайте первых побуждений, поскольку они почти всегда благородны», – решил не торопиться. А уже когда осознал, что на этом можно заработать неплохие деньги, смело нажал кнопку «REC».
Не менее случайным образом была произведена и запись «Камиллагейта»[9].
Случайность! А может, и в самом деле случайность? Как ни странно, но в случае с разговором Камиллы и Чарльза такая вероятность существует. Какой-нибудь любитель, решивший проверить новый комплект радиосканирующей аппаратуры, вполне мог поймать откровения принца и записать их.
Однако во втором случае все не так просто. Базовая станция в Абингдоне, единственная, с которой Ринен мог перехватить сигнал, заработала только 3 марта 1990 года – то есть спустя два месяца после записи разговора. Версия Ринена вызвала сомнения и у технических специалистов, проверявших как саму запись, так и его аппаратуру. Вердикт однозначен: «Эта запись не могла быть выполнена на оборудовании мистера Ринена, как, впрочем, и на любом другом устройстве, настроенном на рабочий диапазон частот базовой станции в Абингдоне»[10].
Специалисты все больше сходятся во мнении, что «Сквиджигейт» записан не с радиоэфира, а с телефонной линии где-то на участке между спальной Дианы в Сандрингеме и ближайшим коммутатором. По словам биографа Дианы Тины Браун, «старшие сотрудники дворца могли видеть в Диане источник проблем, считая ее угрозой монархии. Как только стало известно о записи телефонного разговора Чарльза и Камиллы и о том, что она уже продана прессе, тут же потребовалось произвести новую запись, которая на этот раз дискредитировала бы его супругу»[11].
Но если разговор между Дианой и Гилби записали с телефонной линии, тогда возникает другой закономерный вопрос: как запись оказалась у бывшего банковского служащего? На этот вопрос возможны только два ответа: либо ему кто-то передал запись, либо была организована ретрансляция телефонного разговора спустя некоторое время. В пользу последней версии говорят признания самого Ринена, утверждавшего, что он записал телефонный разговор 4 января 1990 года, то есть спустя несколько дней после того, как он действительно состоялся.
Так или иначе, пройдет два года, прежде чем расшифровки «Камиллагейта» и «Сквиджигейта» увидят свет,{41} не принеся счастья ни одному из участников. А пока записи мирно лежали на полках и ждали своего часа, на королевскую гавань надвигался новый мощный шторм.
За те пять лет, что прошли с момента свадьбы четы Йоркских, отношения Дианы и Ферджи сильно изменились. Первоначальную легкость в общении заменило банальное соперничество за внимание у публики. Даже отличия во внешности – рыжий цвет волос супруги Эндрю и ее полнота, – раньше так органично дополнявшие обеих принцесс, теперь стали восприниматься исключительно как инструменты в борьбе за общественную популярность.
Увидев однажды в газете заметку о «заботливой Ферджи», Диана злобно скажет своему пресс-секретарю Патрику Джефсону:
– Патрик! Не кажется ли вам, что мы слишком много в последнее время читаем об этой рыжей леди![12]
После беседы с принцессой Джефсон не без сожаления отметит:
«Диана постоянно терзает себя мыслью, что вместо полезного дополнения к ее собственной красоте Ферджи превратилась в самого обычного конкурента»[13].
Популярность герцогини Йоркской у СМИ была не единственной причиной, которая приводила Диану в бешенство.
«Ферджи нравилась королеве! – признался один из придворных»[14], и это ранило принцессу Уэльскую больнее всего.
Супруга Эндрю любила лошадей, была жизнерадостна и, как оказалось, больше соответствовала стандартам королевской жизни.
– Почему ты не можешь вести себя так же, как Ферджи? – упрекал свою жену Чарльз[15].
Это было уже слишком. Диану трясло от подобного отношения.
«Я была чертовски ревнива в отношении своей невестки! – вспоминает принцесса. – Я никак не могла понять, как Ферджи могла быть счастлива там, где я практически боролась за выживание? Как она могла воспринимать все это настолько спокойно? По сравнению с ней я выглядела каким-то отбросом. Все на меня смотрели и думали: „Какая жалость, что Диана такой интроверт, – слишком поглощенная решением своих проблем“»[16].
В начале 1990-х годов принцесса Уэльская и герцогиня Йоркская сидели уже в разных лодках, хотя бурлящая река жизни и несла их к одному водопаду. Их все еще можно было увидеть болтающими друг с другом по телефону, обсуждая, как лучше выйти из сложившейся ситуации. Но как однажды верно заметил Стефан Цвейг о появлении вместе двух непримиримых врагов-министров Талейране и Фуше: «Если собака и кошка заключают союз, они делают это против повара». Во времена Талейрана и Фуше «поваром» был император Франции Наполеон Бонапарт. Теперь им стал королевский истеблишмент.
В поведении «виндзорских хулиганок» все больше стал проявляться бунтарский дух, направленный против закостеневших устоев и правил. Однажды вечером в Балморале Ферджи и Диана сели на мотоцикл и начали гонять на нем по полю для гольфа, чем сильно повредили ухоженный газон. Затем они взялись за «даймлер» королевы-матери. Диана села за руль, надев на себя кепку шофера. Сара расположилась сзади на пассажирском сиденье. Молодые женщины стали нарезать круги по гравию, окружающему дворец[17].
Шутки шутками, но это было бы смешно, если бы не было так грустно. 15 января 1992 года «Daily Mail» вышла с сенсационными фотографиями Сары и ее любовника Стива Ватта, мило проводящих время на отдыхе. Спустя шесть дней супруги Йоркские прибыли в отдельных машинах в Сандрингем для консультации с королевой. Елизавета предложила им не торопиться и подумать некоторое время. Однако ее совет уже не смог залатать возникшую трещину, брак Йоркских был обречен.
Сара наивно предполагала, что Диана последует ее примеру и также объявит о разрыве отношений с Чарльзом. Но принцесса не торопилась совершать необдуманные шаги. Вместо этого она решила использовать свою бывшую подругу. По собственному признанию Дианы, Ферджи превратилась для нее в «желтую канарейку»[18], с помощью которой британские шахтеры определяют залежи метана. На примере Сары принцесса хотела посмотреть, что будет ожидать ее, если она все-таки согласится начать бракоразводный процесс.
Так что же увидела Диана? Ничего обнадеживающего. Едва в марте 1992 года было официально объявлено о том, что супруги Йоркские расстаются, как Ферджи тут же вычеркнули из списка приглашенных на все мероприятия с участием членов королевской семьи. Не лучше обстояли дела и с финансовой стороной дела. После десяти лет брака с герцогом Йоркским у Сары были долги на общую сумму в пять миллионов фунтов плюс гремучая смесь обиды и ненависти. Единственное, что оставалось Ферджи, – это уповать на милость Виндзоров. На шестьсот тысяч фунтов из королевской казны бывшей невестке королевы будет куплен дом – с условием, что она запишет его на своих дочерей и не сможет продать ради укрепления собственного финансового положения. Также в фонд на имя детей Елизавета II передаст 1,4 миллиона фунтов.
После этого начинаешь понимать, что «публичная вивисекция», как назвала ее сама Сара[19], была не просто красивым фразеологическим оборотом, призванным заострить внимание современников.
Обратила ли на это внимание Диана, сделала ли соответствующие выводы? Скорее всего, да, хотя сохранить брак с каждым днем становилось все труднее и труднее. Символом отношений между супругами Уэльскими в начале 1990-х годов стала знаменитая фотография Дианы на фоне Тадж-Махала.
Мавзолей-мечеть Тадж-Махал был построен в первой половине XVII века по приказу императора Шах-Джахана из династии Великих Моголов в память о любимой супруге Мумтаз-Махал, скончавшейся при родах.{42} Это один из лучших памятников, созданных человеком ради прекрасного чувства любви. А одинокая фигура Дианы с развевающимися на ветру волосами, сидящая на мраморной скамейке напротив белоснежного здания, превратилась в символ разрушенной любви.
А ведь четырнадцать лет назад, сидя на этой же скамейке, Чарльз убеждал присутствующих, что в один прекрасный день он обязательно привезет сюда, к Тадж-Махалу, свою будущую жену. Теперь они были вместе в Индии, но перед мавзолеем Диана сидела одна.
На следующий день прессе представилась новая возможность лицезреть, насколько испортились отношения между супругами. Во время игры в поло Чарльз забил победный гол. После матча он подошел к жене, намереваясь поцеловать ее в щеку. Но Диана в самый последний момент отвернула голову, и Чарльз с неловко раздвинутыми губами, приготовленными для поцелуя, неуклюже уперся в ее ухо. Все это было тут же запечатлено проворными фотокорреспондентами. «Daily Mirror», в частности, вышла с язвительным заголовком на первой полосе: «О, перестань, Чарльз! Ты ведь можешь гораздо лучше!»
Представители пресс-службы дворца попытались обратить время вспять и использовать официальный визит четы Уэльских в ноябре 1992 года в Южную Корею как попытку примирения. Но и в этот раз ничего не получилось.
«Едва открылась дверь самолета, я тут же поймал себя на мысли: „Боже, все кончено!“ – вспоминает сопровождавший Диану и Чарльза Дики Арбитер. – Между ними не было никакого контакта. Такое ощущение, что их разделял какой-то неведомый глазу занавес. Когда они посещали военный мемориал на национальном кладбище, Чарльз скривился, словно шарпей. А Диана больше походила на мраморную статую»[20].
В конце поездки Чарльз признался одному из своих друзей:
«Психологическая нагрузка, выпавшая на мою долю, огромна. Я чувствую, что совершенно не подхожу для этой отвратительной деятельности, связанной с интригами и общим омерзением. Я не знаю, что произойдет дальше, но я боюсь этого»[21].
Представители прессы тут же дали супругам новое прозвище – Мрачные. Словно это были не те самые люди, которые летом 1981 года на глазах у миллионов людей целовались на балконе Букингемского дворца, а герои музыкальной драмы Рихарда Вагнера «Гибель богов»: «Hass’ ich die Frohen, freue mich nie!».{43}
Провалившаяся попытка изобразить счастливую семью в Корее оказалась тем более заметна, что буквально через несколько дней, во время своего одиночного визита в Париж, Диана сумела очаровать всех – французский народ, прессу и президента Республики Франсуа Миттерана. Не зря пресс-секретарь принцессы Патрик Джефсон назвал это апогеем ее общественной деятельности.
К этому времени супруги уже давно жили разными жизнями: Чарльз в Хайгроуве, Диана – в Кенсингтонском дворце.
В понедельник 25 ноября 1992 года принц навестил свою жену, приехав в апартаменты № 8 и 9. Визит Чарльза был не случаен. В ходе беседы он сообщил Диане, что намерен подать на развод. Принцесса восприняла эту информацию спокойно, дав свое согласие. Адвокаты обменялись соответствующими документами, и начался бракоразводный процесс, а с ним и утомительное обсуждение вопросов, связанных с воспитанием детей, финансами и, наконец, тем местом, которое займет Диана в Соединенном Королевстве.
9 декабря 1992 года в 15 часов 30 минут с официальным заявлением в палате общин выступил премьер-министр Великобритании Джон Мейджор:
– Букингемский дворец с сожалением сообщает, что принц и принцесса Уэльские приняли решение расстаться. Их королевские высочества не ищут развода. Их конституционное положение и позиции в обществе останутся прежними. Данное решение принято обеими сторонами, и оба супруга будут принимать участие в воспитании детей. Их королевские высочества продолжат принимать участие в общественных программах и начинаниях. Время от времени они будут посещать семейные торжества и национальные мероприятия вместе[22].
Затем уже от себя лично он добавил:
– Я уверен, что мое мнение разделяют вся палата и миллионы людей, которых она представляет. Мы должны поддержать принца и принцессу Уэльских. Я также уверен, что палата поддерживает их желание защищать свою частную жизнь.
Когда премьер сел на место, в обитом деревянными панелями зале палаты общин воцарилась тишина. Депутаты были потрясены. По словам члена парламента Робина Корбитта, «мы не имели ни малейшего понятия о теме выступления премьер-министра. Объявленная им новость была сродни бомбе, которая упала на здание парламента. Возможно, кто-то из кабинета министров и знал, что происходит. Для остальных же это был самый настоящий сюрприз. Мы были шокированы»[23].
Бывший премьер-министр Соединенного Королевства Эдвард Хит, первым взявший слово после выступления Джона Мейджора, назвал это «самым печальным заявлением, которое какой-либо премьер-министр делал в нашу эпоху»[24].
И это притом, что в тот момент еще никто не предполагал, что все действительно закончится разводом.
Раздельной жизнью – возможно, но развод – маловероятно.
А супруги тем временем готовились к жизни порознь, уничтожая – Диана в Кенсингтонском дворце, Чарльз – в Хайгроуве – все следы совместной жизни. Дизайнерам были даны четкие указания изменить интерьер, а грузчикам – перевезти все личные вещи бывших половинок.
Помимо вещей супруги разделили и обслуживающий персонал. Так, из Хайгроува к Диане был переведен Пол Баррелл, обнародовавший впоследствии немало тайн из частной жизни своего босса. Спустя годы он признавался в своих мемуарах «Королевский долг»: «Как только я узнал о разводе, я сразу понял – отныне мое будущее связано с принцессой. Я не упал духом. Я знал – ничего не бывает просто так»[25].
Баррелл лукавил, когда писал эти строки. На самом деле он не испытывал ни малейшего восторга от своего перехода к Диане:
«Пол не собирался работать на принцессу, – вспоминает Дики Арбитер. – Он выказал желание продолжать работать на Чарльза, однако принц был против его кандидатуры. В тот день как раз проходил рождественский благотворительный вечер. Помню, вечером я увидел Баррелла рыдающим над бокалом с виски. Он только и повторял: “Мне сказали, что отныне я работаю на принцессу!“»[26].
Куда исчезло подобное недовольство, сказать трудно, но в последующие годы Пол настолько проникнется симпатией к Диане, что в его отношении к ней даже появится чувство ревности. Нет, не той ревности, что возникает между мужчиной и женщиной. Его ревность больше напоминала чувства Скупого Рыцаря, считающего принцессу «своей драгоценностью» и старающегося оберегать ее от неблагоприятного воздействия внешнего мира.
После разрыва отношений с Чарльзом Диана принялась сознательно акцентировать внимание на том, что она стала сильнее. Как описывал эти метаморфозы «ее» журналист из «Daily Mail» Ричард Кэй, «официальное расставание с супругом превратилось для Дианы в катализатор, который поспособствовал ее преображению из отчаявшейся принцессы в уверенную леди нового поколения»[27].
Но так ли обстояло дело на самом деле? К сожалению, нет. Сам Ричард Кэй, написавший эти бодрые строки, в приватных беседах говорил совершенно другое.
«Я никогда не находил ее сильной!» – признавался он[28].
С ним соглашается и Симона Симонс:
«Диана производила гнетущее впечатление. Она чувствовала себя отвергнутой, брошенной и полностью разрушенной»[29].
Первоначально принцесса бодро восприняла новость о расставании с мужем.
«„Он согласился! Он согласился!“ – постоянно твердила Диана. Я никогда еще не видел ее в таком состоянии. Возникало ощущение, что от радости она даже себя не контролирует», – записал в своем дневнике Джеймс Колтхерст[30].
Патрик Джефсон вспоминает, что после исторической беседы с Чарльзом принцесса пребывала в приподнятом расположении духа. Она села за фортепьяно и начала играть заводные мелодии, а члены ее команды принялись танцевать.
«Было такое ощущение, что мы очутились снова в детском возрасте: взрослые ушли и оставили нас на несколько часов одних, предоставив самим себе», – говорит Джефсон[31].
Но когда угар прошел, принцессу охватила тоска. Она не могла не понимать всю сложность своего положения. После одиннадцати лет брака у нее фактически ничего не было. Лишь какие-то безделушки и дешевая мебель из старой квартиры. Что же до знаменитых драгоценностей, то все они принадлежали либо семье Спенсеров,{44} либо короне. Помещения в Кенсингтонском дворце также являлись собственностью королевы.
Когда Диана позвонила своему другу Джеймсу Хьюитту, чтоб поделиться с ним последними новостями, ее голос звучал «плоско и вяло».
– В любом случае мне не удастся получить то, что я действительно хочу, – с грустью сказала она[32].
Наибольшую обеспокоенность у принцессы вызывал ее общественный статус. Она отлично понимала, что после выхода из королевской семьи ее подвергнут не меньшой «вивисекции», чем Сару Фергюсон. В ее ушах все громче стало звучать мрачное пророчество Ферджи:
– Еще ни одной женщине не удавалось покинуть королевскую семью c головой на плечах[33].
Как сказал личный секретарь Чарльза Ричард Эйлард в беседе с Патриком Джефсоном:
– Нам необходимо найти способ посадить Диану в сейф. А там уж пускай она делает все, что ей только заблагорассудится[34].
На этот раз принцессе пришлось столкнуться не просто с прохладным безразличием придворных кругов – на нее надвигался гигантский айсберг королевской машины.
«Это была тотальная война – грязная, глубокая, злая», – вспоминает лорд Паламбо[35].
Чтобы лучше подготовиться к предстоящей борьбе, подруги советовали Диане получить образование, но она отказалась. Своим главным оружием принцесса избрала обаяние и умение сострадать. Можно лишь сожалеть, что она так и не смогла (а может, и не хотела) понять, что образование – это ноша, которая не тянет; оно не только не ослабило бы ее лучшие качества, а наоборот, подвело бы под них необходимую в таких случаях опору. Это сместило бы центр тяжести, сделав принцессу более устойчивой в море житейских неурядиц. Это помогло бы ей взглянуть на сложившуюся ситуацию не только на эмоциональном, но и на ментальном уровне.
Не желавшей что-либо серьезно менять в своей жизни Диане пришлось бороться со старыми демонами. В который раз ее стало засасывать вязкое болото одиночества.
«Люди наивно полагают, что в Кенсингтонском дворце жизнь бьет ключом: повсюду прислуга и придворные шуты. Но в половине шестого камердинер и горничная уходят домой, и дворец превращается в самое одинокое место на свете», – вспоминал телохранитель Кен Уорф[36].
– Я ненавижу тишину этого дома, – скажет Диана Полу Барреллу[37].
В довершении всего принцесса потеряла поддержку семьи, поссорившись со своим братом. Поводом для разногласий стал загородный дом. Диана давно уже мечтала иметь свой собственный дом, где она могла бы хоть немного отдохнуть пусть и от любимого, но уж очень суетливого и шумного Лондона. Она нуждалась в уединенном месте, где можно спокойно отдохнуть с детьми и насладится свободой частного лица. В июне 1993 года у принцессы появилась такая возможность. Чарльз Спенсер предложил ей за 12 тысяч фунтов в год снять садовый домик в семейном поместье Элторп. Диана была в восторге.
Однако эйфория продлилась недолго. Спустя две недели Чарльз отозвал свое предложение, сославшись на чрезмерное внимание прессы, которая, по его мнению, сделает жизнь других обитателей Элторпа невыносимой. В качестве компенсации он предложил сестре занять фермерский домик, расположенный за пределами знаменитого парка. Принцесса пришла в бешенство от такого предложения.
– Он хочет лишить меня моего же наследства! – возмутилась она[38].
Чарльз пытался загладить вину и все объяснить, но Диана бросила трубку, даже недослушав его. Сев за рабочий стол, она написала ответное письмо, в котором не стала стесняться в выражениях. На этот раз из себя вышел девятый граф Спенсер. Не распечатывая переполненное ненавистью письмо сестры, он отправил его обратно с припиской: «Сомневаюсь, что чтение этого документа сможет улучшить наши взаимоотношения»[39].
Нашла коса на камень. Два Спенсера схлестнулись друг с другом, и ничем, кроме ссоры, это закончиться не могло.
В сентябре 1993 года Чарльз нанес новый, еще более болезненный удар. Он потребовал от Дианы вернуть фамильную диадему Спенсеров, которая была на ней в день свадьбы. Принцесса очень любила это украшение и часто надевала на официальные приемы в Букингемском дворце, на открытие ежегодных сессий парламента, а также на дипломатические рауты. Чарльз напомнил, что диадема была завещана ему седьмым графом еще в 1970-х годах и он передал ее сестре лишь на время; отныне диадему будет носить его супруга Виктория. Диана была уязвлена. Все ее нутро переполнял и обжигал самый страшный гнев – гнев бессилия. Скрепя сердце, принцесса вынуждена была подчиниться и передать любимое украшение своему теперь уже нелюбимому брату.
А тем временем часы неумолимо двигались вперед. Сначала пролетел 1993 год, а за ним 1994 и 1995 годы. Трудно сказать, сколько бы еще продлился изрядно затянувшийся период оформления развода, если бы не импульсивный поступок принцессы, согласившейся в ноябре 1995 года выступить с откровенным интервью в передаче Мартина Башира «Панорама». Позже мы более подробно остановимся на обстоятельствах, связанных с этим поистине знаменательным событием. Здесь же отметим, что телевизионное откровение Баширу стало последней каплей, переполнившей терпение уже даже не Чарльза, не придворных, а самой королевы. Елизавета была оскорблена дерзостью невестки. 12 декабря она сообщила премьер-министру Джону Мейджору, что «в интересах страны» брак ее старшего сына «необходимо расторгнуть как можно скорее»[40].
О своем решении Елизавета также сообщила и главной виновнице всех событий. 18 декабря 1995 года специальный курьер доставил принцессе Уэльской личное послание королевы. За вежливыми оборотами – дань дипломатического политеса: «Дражайшая Диана!», «С любовью, мама» – проглядывалась стальная воля британского монарха. Королева поставила свою подданную перед фактом: «Вы должны развестись».
После письма Елизаветы Диане принесли второе послание – на этот раз от Чарльза. Принц Уэльский писал, что считает все это «личной и национальной трагедией», и поскольку развод является неизбежным, его следует совершить быстро, тем самым разрешив «печальную и запутанную ситуацию».
И здесь произошло самое интересное. Диана взяла тайм-аут, отказавшись от немедленного оформления всех бумаг.
«Они посоветовались с премьер-министром и архиепископом Кентерберийским, но это мой брак! – сокрушалась принцесса. – Они говорят об интересах страны. А как насчет моих интересов? Как насчет интересов моих мальчиков?»[41]
Диана знала, как напугать дворец. В случае ее отказа Чарльзу пришлось бы ждать еще два года, прежде чем получить право на развод без согласия жены. Шахматная партия грозила закончиться патом. Срочно требовалось вмешательство высшей инстанции.
Диана всегда очень уважительно относилась к королеве. «Я восхищаюсь ей», – призналась как-то принцесса[42]. Она считала свою свекровь единственным человеком среди Виндзоров, кто сможет помочь ей в случае неприятности. Однако, когда брак между супругами Уэльскими в середине 1980-х пошел под откос, даже Елизавета была вынуждена признаться своей невестке, что не в состоянии изменить ситуацию. Когда принцесса спросила:
– Что же мне делать?
Королева ответила загадочно:
– Я не знаю, но Чарльз безнадежен[43].
Теперь же, после неожиданного отказа принцессы предоставить развод, Елизавете ничего не оставалось, как взять матримониальные дела старшего сына в свои руки. Для начала она пригласила Диану на аудиенцию.
Встреча состоялась 15 февраля 1996 года в Букингемском дворце.
– Я не хочу развода, – заявила принцесса. – Я все еще люблю Чарльза. Не все плохое, что случилось между нами, произошло исключительно по моей вине[44].
Но Елизавета уже приняла решение.
– Сложившаяся ситуация не принесет добра никому – ни стране, ни семье, ни детям, – произнесла она спокойным тоном; при этом в ее голосе чувствовалась такая решимость, что невольно мурашки бежали по телу. – Будет лучше, если вы разведетесь[45].
По настрою королевы стало понятно – впереди Диану неизбежно ждет развод, и вместо того, чтобы отрицать этот факт, лучше бросить все свои силы на получение максимальной выгоды из сложившейся ситуации. Принцесса была достаточно умна, чтобы понять: ветер переменил направление, и теперь, как никогда, ей следовало позаботиться о своем будущем – будущем вне королевской семьи.
Своим адвокатом Диана выбрала тридцатидевятилетнего Энтони Джулиуса, специализировавшегося не на бракоразводных делах, а на работе с исками в средствах массовой информации.
Когда принцесса позвонила Энтони и попросила представлять ее в этом деле, он ответил:
– Я согласен, но хочу, чтобы вы знали, – для меня этот первый развод.
– Все нормально, для меня тоже, – успокоила его Диана[46].
Подобная откровенность и деловой настрой вселяли оптимизм. Как знать, может быть, им и правда удастся подготовить достойный ответ королевской машине. Именно Джулиус посоветовал Диане сбить ритм переговоров, отказаться от быстрого расторжения брака и выиграть время. Нужно было тщательно продумать величину «контрибуции», которую принцесса будет просить у королевского дома. После длительных раздумий команда Дианы решила, что для ее безопасности и поддержания соответствующего общественного статуса необходимы 17 миллионов фунтов стерлингов.
Другим принципиальным вопросом стала борьба за титул «Ее Королевское Высочество» – не менее важная, чем получение указанной суммы. Это может показаться странным, но для такой страны, как Великобритания, и для того общества, в котором вращалась принцесса Уэльская, иметь подобный титул, присуждаемый и отбираемый лично монархом, значило быть не только сопричастным с королевской семьей, но и обладать определенным положением. Без громкого титула принцессе пришлось бы приседать в реверансе перед каждым Виндзором, включая ее мужа и даже соседку по Кенсингтонскому дворцу Ее Королевское Высочество Мари Кристину, принцессу Кентскую. А для Дианы – матери будущего наследника престола – подобная процедура была не только неудобна, но и весьма унизительна.{45}
С борьбой за титул Британия впала в состояние дежавю. Почти за шестьдесят лет до развода четы Уэльских король Георг VI отказался присвоить титул «Ее Королевское Высочество» Уоллис Симпсон – супруге своего старшего брата, бывшего короля Эдуарда VIII, а ныне герцога Виндзорского. Подобное решение, как и в середине 1990-х годов, вызвало оживленные споры. Но Георг VI остался непреклонен. Это ему и только ему решать, кого делать членом королевской семьи, и Уоллис Симпсон – дважды разведенная американка, – согласно его представлениям, не слишком подходила для столь благородного статуса!
Теперь аналогичную головоломку предстояло решить дочери Георга VI Елизавете. Она считала, что разведенная жена Чарльза не может быть членом королевской семьи.
– Если говорить откровенно, я думаю, что титул «Диана, принцесса Уэльская» в данном случае будет более уместен, – озвучила она свою позицию[48].
Неудивительно, что переговоры шли трудно, пока окончательно не зашли в тупик. Для поиска новых решений инициативу на себя был вынужден взять Чарльз.
«Предлагаю встретиться без адвокатов и прийти к какому-нибудь решению, – написал он своей жене. – Давай забудем о прошлых обидах и перестанем портить себе жизнь»[49].
Беседа прошла 28 февраля в Сент-Джеймсском дворце. Сорок пять минут супруги пили чай и обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Что бы ни случилось дальше, я всегда буду любить тебя, – сказала Диана[50].
Несмотря на столь откровенную фразу, душевной теплоты оказалось недостаточно, чтобы растопить лед недоверия. Единственный результат, к которому все-таки удалось прийти: Диана согласилась на развод при условии, что Корона удовлетворит все ее требования.
Сразу же после беседы с мужем Диана направилась в свой кабинет в Сент-Джеймсском дворце, откуда при участии советника по связям с общественностью Джейн Эткинсон сделала официальное заявление. В нем она указала, что не возражает против развода, сохраняет за собой титул принцессы Уэльской, помещения в Кенсингтонском дворце и офис в Сент-Джеймсском дворце, а также право принимать участие в любых вопросах, связанных с ее детьми.
Адвокаты принца пришли в ярость. Теперь они поняли, для чего Диана просила своего мужа не распространяться о приватной беседе. Перехватив инициативу, принцесса первой сделала официальное заявление, чем нанесла упреждающий удар.
Обращает на себя внимание, что в заявлении принцессы отсутствовали притязания на титул «Ее Королевское Высочество». Быть может, Диана отказалась от борьбы в этом направлении? Королевские адвокаты уже вздохнули с облегчением, но не тут-то было! Отступив на одном фланге, принцесса пошла в наступление на другом. Журналисту «Daily Mail» Ричарду Кэю она передала следующий фрагмент для публикации: «Принцесса собиралась сохранить титул „Ее Королевское Высочество“, но противоположная сторона отказалась пойти на это. На решение столь сложного вопроса ушли последние две недели»[51].
По сути, эти слова взывали к народу и могли нанести сильный урон и без того потрепанному престижу королевского двора. Дворец был вынужден обороняться, и в этом, возможно, заключался главный, уже не тактический, а стратегический ход принцессы: тем самым она рассчитывала отвлечь внимание адвокатов мужа от не менее важного вопроса – финансы.
В течение трех последующих месяцев газеты не без удовольствия ломали голову и перья над проблемой: «Необходимо ли Диане сохранять титул?», а команда принцессы тем временем выдвигала все новые финансовые условия, претендуя уже на доходы Чарльза от герцогства Корнуолл и часть богатства самих Виндзоров.
В мае в приватной беседе с королевой Диана сообщила, что отзовет согласие на развод, если ее условия не будут удовлетворены в полном объеме. Переговоры, казалось, вновь зашли в тупик. После еще полутора месяцев безуспешных юридических хитростей королевские адвокаты были вынуждены признать свое поражение.
13 июля было составлено соглашение о разводе, в котором удовлетворялись все требования принцессы. А спустя еще два дня, 15 июля 1996 года, в небольшой комнатке в Первом суде в Сомерсет-хаус был подписан документ decree nisi, указывающий на то, что брак принца и принцессы Уэльских будет считаться официально расторгнутым спустя шесть недель, 28 августа. На всю процедуру ушло чуть более трех минут.
28 августа принцесса проснулась рано. Позавтракав грейпфрутом и медом, она стала рассказывать дворецкому о планируемых поездках: в сентябре – в Вашингтон, в ноябре – в Австралию. В момент ее воодушевленного монолога зазвонил телефон.
Это был личный секретарь королевы сэр Роберт Феллоуз. Однако в данный момент он звонил не как сотрудник Букингемского дворца, а как зять принцессы:
– Хочу пожелать тебе удачи в этот непростой день, – сказал он. – Что ни говори, это был прекрасный роман, хотя и с трагическим финалом.
– О нет! – воскликнула Диана. – Просто начинается новая глава. И помни, Роберт, я все еще люблю Чарльза. И буду любить его всегда[52].
Принцесса надела элегантный нежно-голубой костюм и отправилась в Ассоциацию английского национального балета. О том, что произошло дальше, вспоминает водитель, а по совместительству и телохранитель Дианы Колин Теббут:
– Никогда не забуду, что в 10 часов 26 минут, когда мы подъехали к входу, у нас был служебный «ягуар», а спустя всего две минуты – в 10 часов 28 минут – автомобиль принадлежал уже не нам[53].
Принцесса тоже подготовила сюрприз. Она знала, что ее приезда будут ждать десятки репортеров. Медленно продефилировав перед журналистами, Диана специально держала левую руку так, чтобы все обратили внимание на обручальное кольцо. Да, да, это было то самое кольцо, которое в феврале 1981 года Елизавета II выбрала в качестве подарка своей будущей невестке и которое теперь использовалось Дианой как еще одно оружие в PR-борьбе против Фирмы. Своим жестом принцесса недвусмысленно давала понять, что все еще любит бывшего супруга.
30 августа 1996 года в номере «London Gazette» была опубликована следующая заметка, составленная в характерных для таких случаев выражениях:
«Королева выразила удовлетворение жалованной грамотой от 21 августа 1996 года с большой государственной печатью, сообщающей, что бывшая жена сына монарха данного королевства отныне не будет иметь право титуловаться, величаться, именоваться или каким-либо еще способом соотноситься с титулом Королевское Высочество»[54].
Согласно договору Диана сохраняла за собой титул принцессы Уэльской до конца своих дней – или до тех пор, пока не выйдет второй раз замуж, – апартаменты в Кенсингтонском дворце и получала единовременно 17 миллионов фунтов; еще 400 тысяч ежегодно шло на содержание ее штата и офиса.
Согласитесь, неплохой расклад. Даже потеря приставки HRH – Her Royal Highness – выглядело в данном случае не так уж и обидно. Одновременно с лишением титула было составлено интересное дополнение: «Диану принцессу Уэльскую следует считать членом королевской семьи»[55]. Кроме того, Диану поддержали дети.
– Не волнуйся, мамочка, – успокоил ее Уильям, – когда я стану королем, я верну тебе титул[56].
Просматривая перечень того, чего принцесса добилась после развода, невольно приходишь к выводу, что в этой бюрократической, юридической и матримониальной схватке она одержала победу. Это была ее вторая крупная победа. По «иронии истории» (как наверняка заметил бы Гегель) первая случилась за пятнадцать лет до этого, когда в оранжерее Виндзорского дворца Чарльз сделал ей предложение.
И тем не менее, одержав победу в битве за условия своей жизни после развода, Диана проиграла войну за счастливую семейную жизнь. Она это отлично понимала, и от этого понимания ей становилось только хуже.
28 августа она написала Полу Барреллу:
«Я никогда не хотела развода. Все, о чем я мечтала, так это о счастливой семейной жизни, о любви и поддержке Чарльза. У нас растут два замечательных сына, глубоко любимые обоими родителями. Часть меня всегда будет любить Чарльза. Как бы я хотела, чтобы он заботился обо мне и был бы горд моей работой.
Это были беспокойные пятнадцать лет, в которых присутствовали и зависть, и ревность, и ненависть со стороны друзей Чарльза и членов его семьи, – они так и не поняли меня. Все это причиняло мне сильную боль и доставляло массу беспокойства.
Я так хочу быть лучшим другом Чарльза, поскольку я понимаю его как никто другой»[57].
Принцесса Уэльская была права, когда в разговоре с Робертом Феллоузом сказала, что в ее жизни началась новая глава. Однако сколько еще тайн хранило ее прошлое…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.