«Великий проект»

«Великий проект»

Еще задолго до того, как вопрос о наследовании герцогства Клеве приобрел актуальность, было ясно, что ввиду отсутствия у его владетеля прямых наследников борьба неизбежна, и Сюлли заблаговременно готовился к ней, накапливая в подвалах Бастилии золото, а в Арсенале — пушки, оружие и боеприпасы. Ни он, ни другие политики того времени не могли знать, что дело не ограничится борьбой за обладание одним герцогством, а выльется в грандиозный конфликт, который впоследствии историки назовут Тридцатилетней войной. Одно было несомненно: противостояние Франции и Испании далеко от завершения, поэтому рано или поздно между ними вспыхнет война, к которой надо готовиться. В порядке теоретического обоснования этой подготовки Сюлли даже сочинил некий план или меморандум, получивший у историков помпезное название «Великий проект» Генриха IV. Относительно авторства этого проекта нет сомнений: Генрих здесь ни при чем. Более того, он, вероятнее всего, и понятия не имел об этом, с ним даже не обсуждалось что-либо подобное. Король, как уже отмечалось, органически был неспособен сосредоточиться на более или менее долгосрочных проектах. В действительности речь идет о фантазиях и мечтаниях, коим Сюлли предавался на досуге, когда его после гибели Генриха IV отправили в отставку.

Если в общих чертах охарактеризовать этот проект, то речь в нем шла ни много ни мало как о реорганизации всей Европы, о преобразовании этого разнородного агломерата государств в некое европейское содружество, европейскую, как тогда говорили, «республику», что, однако, не предполагало республиканской формы правления: «res publica» понималась в ее исходном латинском значении как «государство», буквально — «общее дело». Чтобы европейские государства, входящие в эту «республику», могли мирно сосуществовать, предполагалось в первую очередь ограничить могущество Испании. Филиппу III предстояло владеть только собственно Испанией и ее американскими колониями, тогда как Ломбардия переходила во владение герцога Савойского, который получал королевский титул и становился союзником Франции. Филипп III лишался также католической части Нидерландов, отходившей к Соединенным провинциям (Голландии), и Франш-Конте, присоединявшегося к Франции. Что касается Священной Римской империи, то она, по плану Сюлли, больше не должна была являться достоянием Австрийского дома, иначе говоря, титул императора переставал быть наследственным и превращался в выборную должность. Венгрия и Богемия выходили из подчинения Австрийскому дому, и обеим этим странам предоставлялось право самим выбрать своего суверена.

После этой перетасовки территорий, приводящей к утрате Испанией и Австрией их могущества, Европа должна была состоять из пяти наследственных монархий (Франция, Англия, Испания, Швеция и Ломбардия), из шести выборных монархий (папство, Священная Римская империя, Венгрия, Богемия, Дания и Польша) и четырех республик (Нидерланды, Швейцария, Венеция и прочие итальянские государства, объединившиеся в одно целое). Предполагалось, что Верховный совет, разновидность арбитражного суда, формируемый из представителей ото всех этих государств, будет заниматься урегулированием конфликтов, тем самым обеспечивая вечный мир в Европе.

Это была грандиозная, однако ни в коей мере не поддающаяся реализации программа. Смешно представлять ее как проект Генриха IV, совершенно не склонного предаваться фантазиям в области политики. Совсем не этого требовал он от своего верного Сюлли. Единственное, чего он мог бы желать, — преподать урок императору Рудольфу II и испанскому королю Филиппу III, посодействовав германским князьям, дружественным Франции, в их объединении ради создания антигабсбургского блока. Едва ли можно было увлечь Генриха IV идеей освободительного похода в интересах Венгрии и Богемии — если вообще он был способен понять подобного рода идеи. Его собственный «проект» существенно отличался от «Великого проекта» Сюлли. Возможно, он и согласился бы помочь герцогу Савойскому завоевать Ломбардию, но при условии, что ему самому достанется Савойя. Если и отвоевывать у Испании католическую часть Нидерландов и Франш-Конте, то единственно с целью присоединения этих территорий к Франции. Он не прочь был бы также присвоить Лотарингию. Еще не дожидаясь, когда разразится эта баснословная, задуманная Сюлли война, он направил Бассомпьера к герцогу Лотарингскому Генриху де Бару, своему бывшему зятю. Тот, овдовев после смерти Екатерины Наваррской, сестры Генриха IV, женился на принцессе из дома Гонзаго, которая рожала ему одних девочек. Бассомпьер должен был договориться о заключении брака дофина, которому едва исполнилось семь лет, со старшей дочерью Генриха де Бара, наследницей Лотарингии. Своего третьего сына Генрих IV собирался женить на наследнице Мантуи и Монферрато, чтобы встать твердой ногой в Италии. Второй из его сыновей должен был жениться на Марии Бурбон-Монпансье, самой богатой наследнице во Французском королевстве; этот брак должен был свести воедино владения двух ветвей дома Бурбонов.

Однако все эти матримониальные планы представлялись Сюлли делом второстепенной важности. Он прилагал все усилия к тому, чтобы внушить своему государю более амбициозные замыслы. Борьба за обладание герцогством Клеве открывала в этом отношении широкое поле деятельности. В Германии в мае 1608 года была образована Евангелическая уния, объединившая в своем составе протестантских князей, поставивших своей целью противодействовать гегемонистским устремлениям императора и его союзника — испанского короля. В ответ на это в июле 1609 года возникла Католическая лига во главе с герцогом Баварским Максимилианом, которой была обещана поддержка со стороны Испании, при условии, что ее деятельность будет одобрена императором. Так в Германии под религиозными лозунгами возникли два военно-политических блока, пользовавшихся поддержкой из-за границы и готовых вступить в борьбу друг с другом. Недоставало лишь пресловутой искры, от которой возгорелось бы пламя большой войны, и роль этой искры отводилась королю Франции Генриху IV. Если бы он не погиб от руки убийцы, то борьба между этими блоками, вошедшая в историю под названием Тридцатилетней войны, началась бы не в 1618 году, а еще в 1610-м.

Желая заручиться в предстоящей войне поддержкой союзников, Генрих IV направил своего специального представителя к протестантским князьям Германии, чтобы он подготовил ему детальный отчет по этому вопросу. В результате 11 февраля 1610 года был подписан пакт о союзе с рядом германских князей, входивших в состав Евангелической унии, в частности, с герцогом Вюртембергским и курфюрстами Рейнским и Бранденбургским. Князья обязались собрать совместными усилиями войско в составе четырех тысяч пехотинцев и двух тысяч всадников для отстаивания своих прав, прежде всего, чтобы не допустить захвата Австрией территорий Клеве, Берга и Юлиха. В ответ на это католические князья Германии во главе с герцогом Баварским заявили о своей готовности противодействовать любым акциям Евангелической унии. Интересно отметить, что хотя князья, входившие в состав Евангелической унии, и соглашались сотрудничать с Генрихом в деле отстаивания его интересов в упомянутых герцогствах, они решительно отвергли его требование не заключать сепаратного мира с императором. Что же касается предложения французского короля поддержать его в случае гугенотского мятежа во Франции, то оно вызвало нескрываемое возмущение германских князей-протестантов.

Поскольку было очевидно, что Испания не станет безропотно смотреть на то, как Франция притесняет Австрийский дом и пытается распространить свое влияние на б?льшую часть Германии, Генрих IV должен был заручиться поддержкой Англии, но король Яков I проводил политику изоляционизма и не изъявлял ни малейшей готовности вступать в войну против Испании и, соответственно, подписывать с французским королем договор о взаимной помощи. Более того, Яков I, которому было известно о «деле Шарлотты», язвительно заметил: «Это не любовь, а подлость — домогаться чужой жены». Аналогичным образом повели себя и другие потенциальные союзники Генриха IV. Голландия, недавно подписавшая с Филиппом III мирный договор сроком на 12 лет, больше думала о восстановлении своего торгового могущества, нежели о ведении войны. Пообещав помочь в наборе войска, она вместе с тем решительно отказалась нападать на Испанские Нидерланды. Венецианцы тоже не спешили ввязываться в войну, от которой они ничего не получили бы, но могли многое потерять. Только герцог Савойский, мечтавший о завоевании Ломбардии, обещал французам военную помощь. Что же касается короля Испании, то он весьма успешно вел с правителем Священной Римской империи переговоры о совместных военных действиях. В свою очередь папа римский убеждал Генриха не ввергать Европу в пожар войны, не имея на то достаточно веской и справедливой причины.

Не следует заблуждаться относительно того, что Генрих IV действовал во имя осуществления своего «великого плана». Консервативно настроенные историки с более или менее выраженными монархическими взглядами утверждали, что в этой новой войне Генрих преследовал политические цели. Однако все авторы, являвшиеся его современниками и жившие при его дворе, неизменно подчеркивали, что король был буквально вне себя от ярости и не мог думать ни о чем другом, кроме возвращения юной красавицы, даже если для этого придется развязать европейскую войну. Герцог де Сен-Симон в своих знаменитых мемуарах особо подчеркивает, что под предлогом решения проблемы наследования Клеве и Юлиха король Генрих IV «стремился прежде всего выступить против герцогини и похитить у нее красавицу, мысль о которой переполняла его любовным пылом». Герцогиня — это супруга упомянутого губернатора Нидерландов, эрцгерцога Альбрехта, во дворце которой остановился принц де Конде со своей молодой женой. А вот свидетельство Ришелье: «По всей видимости, покончив с разногласиями по Юлихскому делу и вырвав из рук иностранцев госпожу принцессу де Конде, он бы с ее помощью обуздал себя и остановился бы на достигнутом». Наконец, Вильгомблен еще более категоричен: «Есть мнение, что вся эта грандиозная подготовка к войне была прежде всего обусловлена, намечена и предпринята лишь с целью похитить силой это прелестное создание оттуда, где она укрывалась по совету своего мужа, и что, не будь этой любовной царапины, король в своем почтенном возрасте никогда бы не перешел границы своего королевства ради победы над своими соседями. И тем не менее он готов начать войну, прикрывая, дабы не быть опозоренным, свои планы куда более благовидными целями».

Еще красноречивее, чем любые самые авторитетные мнения, об истинных намерениях Генриха IV свидетельствуют его собственные действия. После бегства Конде с супругой в поведении короля произошли столь разительные перемены, что, как представляется, едва ли он стал бы помышлять о начале военных действий в мае 1610 года, если бы Шарлотта осталась во Франции. Еще за четыре месяца до того, как Конде бежал с женой за границу, французского посла в Лондоне информировали, что Генрих IV намерен оказать лишь моральную поддержку Бранденбургу в его притязаниях на герцогство Клеве, а уже спустя пол года, в январе 1610 года, тому же послу сообщалось, что если испанцы не прекратят оказывать поддержку Конде, то король полон решимости не терпеть подобного оскорбления. Послу эрцгерцога Альбрехта в Париже было прямо заявлено, что мир или война в Европе всецело зависят от того, будет ли выдана принцесса Конде; если принцесса останется там, где находится, то христианский мир окажется на пороге грандиозного военного пожара. Еще в начале 1609 года Генрих IV полагал, что семи- или восьмитысячного войска будет достаточно для решения проблемы герцогств Клеве и Юлиха, а уже в апреле 1610 года он заявлял, что действия эрцгерцога Альбрехта вынуждают его собрать армию по меньшей мере в 30 тысяч человек. 29 апреля он дал знать эрцгерцогу, что французские войска вскоре вступят на территорию Брабанта и встанут у стен Брюсселя с требованием о выдаче юной принцессы де Конде.

Можно было бы продолжить приведение примеров, но и сказанного достаточно, чтобы утверждать, что Генрих IV, не осмеливаясь признать, что затеял общеевропейскую войну с целью завладеть чужой молодой женой (которой он к тому же, возможно, приходился свекром), официально заявил о своем намерении сокрушить мощь австрийских и испанских Габсбургов. В действительности же он был целиком во власти своего маниакального стремления во что бы то ни стало завладеть Шарлоттой, принцессой де Конде.

Что касается положения дел внутри страны, то к весне 1610 года оно стало угрожающим. Бюджет на текущий год был составлен, учитывая предполагаемые военные действия, с дефицитом. Работы по строительству дорог большей частью пришлось остановить. Мало того что были введены дополнительные налоги, так еще предполагалось снизить реальное достоинство монеты, чему воспротивился даже Парижский парламент, обычно такой послушный. В сентябре 1609 года Генрих IV направил в эту высшую судебную инстанцию распоряжение заседать до тех пор, пока не будут одобрены все королевские эдикты. В своем ответе парламент сообщал, что большинство его членов разъехалось по домам и оставшееся меньшинство неправомочно принимать решения. Вдобавок ко всему поползли слухи, что гугеноты замышляют грандиозную резню католиков, и Генрих IV оказался бессилен провести хотя бы расследование по этому делу. Вместо этого он пытался задобрить протестантов, назначая их вождей на командные должности в армии. Куда более опасным было недовольство католиков, уверенных в том, что король собирается начать войну с целью сокрушить католицизм в Европе.

Королевские министры Вильруа и Жаннен, люди осмотрительные и весьма опытные в политике, были серьезно озабочены планами Генриха, которого поддерживал лишь Сюлли, страстно ненавидевший Габсбургов. По их мнению, надвигалась катастрофа. Международная ситуация была угрожающей, а у Франции не было надежных союзников. Страна лишь девять лет пользовалась благами мирной жизни и, несмотря на весь административный талант Сюлли, еще не в полной мере восстановила свое могущество. Хотя французская армия была достаточно сильной, инфантерия Габсбургов ее превосходила. Суммарные ресурсы Испании и Австрии намного превосходили мощь Франции, и это не считая того, что император мог рассчитывать на поддержку большинства германских князей. Встревожился даже и сам Генрих, обычно такой беззаботный. Он плохо спал и потерял аппетит. Вместе с тем ситуация не была столь уж безвыходной, а широкомасштабная война — неизбежной. В сущности, все зависело от решения одного человека — короля Франции Генриха IV. Но он уже закусил удила и не мог думать ни о чем ином, кроме прекрасной Шарлотты Конде, в последние дни своей жизни начисто утратив, по справедливому замечанию Ришелье, способность различать добро и зло. И все же Франция была спасена от грядущей катастрофы, однако спасение пришло оттуда, откуда меньше всего ждал и желал получить его Генрих IV.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.