Губернаторство в Гиени

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Губернаторство в Гиени

13 июня 1576 года в присутствии своей сестры Екатерины Генрих Наваррский отправился на протестантскую проповедь в Ниор и торжественно отрекся от католицизма. Для самого Генриха Наваррского религия не имела такого значения, как для его матери и сестры. Он готов был принимать христианское учение в интерпретации любой конфессии и обнаруживал такую веру в Провидение, что его с полным правом можно было упрекнуть в грубом фатализме. Этот неисправимый прагматик рассуждал так: если невозможно обрести спасение в религии, которую исповедуешь, то Всемогущий просветит и наставит на путь истинный. Если после многочисленных отречений он и умудрился хоть в какой-то мере сохранить в себе веру, то она была в равной мере далека как от фанатизма, так и от скептицизма. По натуре своей он не был ни ревнителем веры, ни страстотерпцем, а в момент очередного отречения, в июне 1576 года, продемонстрировал, что не является и государственным мужем. Если бы Генрих Наваррский ставил, как он заявлял при каждом удобном случае, интересы страны и народа превыше всего, то ему следовало бы остаться католиком, и гражданская война тогда закончилась бы: союз с умеренными католиками, лидером которых являлся Дамвиль, послужил бы ключом к успеху Однако личные амбиции короля Наваррского взяли верх: ведь при подобном сценарии развития событий он так и остался бы на вторых ролях, а ему хотелось быть вождем — если не всего французского народа, то хотя бы гугенотов. В этом смысле он ничем не отличался от своего кузена Конде, убежденного гугенота. Именно вмешательство принцев крови в религиозно-политическую борьбу сделало гражданские войны во Франции столь затяжными и кровавыми.

Этот расчетливый поступок формально сделал Генриха Наваррского главой французских протестантов, дополнительно к тому, что он являлся правителем одной из наиболее значительных провинций, фактически государств, образовавшихся внутри королевства. Чтобы завершить это начинание, он вместе с сестрой поехал в Лa-Рошель, где был принят, как утверждает в своих мемуарах Сюлли, с почестями, сопоставимыми с теми, которые оказывают королю Франции, — видимо, задним числом ему это представлялось именно так, хотя в действительности дело обстояло несколько иначе. У обитателей укрепленного города были определенные резоны принять у себя короля Наваррского, однако тому пришлось сперва направить муниципальным властям письмо, в котором он обещал уважать вольности ларошельцев. Перед лицом недоверчивых горожан, в свое время с трудом переносивших авторитарный стиль правления его матери, он заявлял, что пришел как друг, как частное лицо, а отнюдь не губернатор, и передал им список сопровождавших его дворян. Едва ли протестантский город готов был принять в своих стенах виновников резни в Варфоломеевскую ночь, поэтому Генрих счел за благо избавиться от сомнительного Фервака, отправив его посланником ко двору Месье в Бурже. Выполнив эти предварительные условия, он вместе с сестрой был принят, и довольно любезно, хотя почетный шатер — символический знак уважения, на который он имел право, — при этом и не был развернут. После недельного пребывания в Лa-Рошели Генрих совершил инспекторскую поездку по региону, посетив Бруаж, где присутствовал на морском представлении, Сент, Коньяк, Перигё, сильно пострадавший в ходе последней войны, и Бержерак. 6 августа он прибыл в Ажан, важный экономический центр, который контролировал судоходство по Гаронне и в котором мирно уживались католики и протестанты. Поскольку Бордо, большой католический город, отказался открыть свои ворота перед губернатором Гиени, Генрих обосновался в Ажане как временной своей столице.

Печальное зрелище открывалось его взору: не только опустошенные поля, разграбленные и разрушенные замки и крестьянские дворы, но и, что хуже всего, исковерканные человеческие судьбы и души. У людей не было ни малейшего уважения к человеческой жизни, повсюду царило кулачное право, каждый считал, что ему позволено разделаться с противником без суда и следствия, глядя на него как на свою законную добычу. Не принимались в расчет ни религия, ни политическая принадлежность: движимые завистью и чувством мести представители одной партии готовы были обрекать друг друга на гибель. Обезлюдели целые деревни, лежавшие в руинах. В городах царила нужда. Чиновники не получали жалованья, сборщикам налогов нечего было собирать, а если что-то и удавалось взять, то полученным они распоряжались как собственным достоянием. Правосудие не имело ничего общего с праведным судом, превратившись в один из способов грабежа.

Поэтому свое губернаторство Генрих Наваррский начал с наведения элементарного порядка, ликвидировав вооруженные банды, терроризировавшие мирное население, грабившие крестьян, захватывавшие замки и города. Он обещал свою защиту и покровительство всем обитателям края, будь то католики или протестанты, заявляя, что все они — французы, сограждане в общем для них отечестве. Ажанские ордонансы от 1 апреля 1577 года предусматривали всевозможные меры по обеспечению мирной жизни в Гиени и оживлению в ней хозяйственной деятельности. Нарушителей — грабителей, бунтовщиков и насильников — ожидали суровые наказания, от тюремного заключения до смертной казни. Контроль за исполнением законов король Наваррский осуществлял лично, непрерывно совершая поездки по стране, сближавшие его с сельским населением и способствовавшие зарождению легенды о «добром короле Генрихе», нашедшей свое отражение в многочисленных анекдотах, в свое время собранных и опубликованных французскими историками. Нет необходимости говорить о достоверности этих забавных историй, однако они передают господствовавшие тогда настроения, своего рода общественное мнение. Несомненно, что Генрих Наваррский среди простого народа Франции был более популярен, чем в верхах общества, где имелась возможность составить о нем более многостороннее представление. Широкую известность получили его прозвища Длинноносый и «Мельник из Барбасты» — он любил во время охоты останавливаться на мельнице с таким названием, издавна принадлежавшей роду д’Альбре и хорошо укрепленной. О всякого рода «непотребствах» с участием «короля Анри», например, о бале, данном в его честь в Ажане и закончившемся массовым изнасилованием «буржуазок», апологеты его лубочного образа предпочитают не вспоминать.

После подписания мира в Больё сложилась ситуация, представлявшаяся опасной руководителям католической партии, не желавшим идти ни на какие компромиссы с «еретиками», и они организовались для отражения общих для них угроз. Генрих Гиз, которого победа при Дормане и шрам на лице сделали очень популярным, а управление немалой частью королевства — весьма могущественным, учредил Лигу, имевшую своей целью защищать провинции Франции, давая им льготы и свободы, какими они не располагали со времен Средневековья. Основной идеей Гиза было объединить вокруг себя католиков, по возможности привлечь на свою сторону также умеренных протестантов и при их поддержке завладеть короной Франции. Конде к числу умеренных не принадлежал, и ему не удалось вступить в должность губернатора Пикардии, где он натолкнулся на мощное сопротивление лигёров. Те же трудности ожидали его и в городах, по мирному договору переданных под его управление. Лига, костяк которой составляли воинствующие католики, стремительно набирала авторитет и популярность в народе. Лигёры заявляли, что объединились во имя защиты законов и исконной религии Французского королевства. Они обязались слепо подчиняться своим вожакам и всячески вовлекать в организацию новых членов — дворян, солдат, торговцев и простых крестьян. Вступая в Лигу, точно в духовно-рыцарский орден, приносили присягу, что придавало организации некий ореол таинственности и делало ее еще более привлекательной. Особым влиянием и популярностью Лига с самого начала пользовалась в Париже, где ее возглавлял сам президент Парижского парламента, близкий друг Гизов. Неформальным же лидером организации оставался сам Меченый.

Вскоре под знаменами Лиги уже находилось около пятидесяти тысяч человек кавалерии и тридцати тысяч пехоты. Провозглашая своей целью восстановление авторитета короля и католической религии, на деле она служила интересам Гизов. Подобной мощи протестантам нечего было противопоставить, учитывая отсутствие единства среди них. Герцог Анжуйский, обосновавшись в Бурже, совершенно пренебрегал прежними друзьями. Король Наваррский, хотя и поменял веру (в пятый раз!), встретил в Ла-Рошели не тот прием, на который, вероятно, рассчитывал. Дамвиль и Конде, резонно полагая, что гораздо лучше, нежели он, послужили делу протестантизма, не спешили признавать его верховенство.

Генрих III, понимавший, какую угрозу для короны представляет герцог Гиз, хитростью обошел его, провозгласив себя главой Лиги, тем самым оттеснив опасного соперника на задний план. Чтобы упрочить свой авторитет, король созвал Генеральные штаты, заседание которых открылось 6 декабря 1576 года в Блуа. На открытии Генрих III произнес замечательную речь, взывая к примирению и единству, хотя на уме у него было совсем другое: вырвать из рук лигёров лидерство и покончить с протестантизмом, что выбило бы почву из-под ног Гизов. Король вознамерился возглавить католическое движение. Ход удался, но его последствия не были должным образом просчитаны. Поскольку большинство депутатов разделяло идеалы Лиги, за подавление протестантизма во Франции проголосовали с готовностью, тем самым спровоцировав очередную, уже шестую по счету, гражданскую войну, которая продолжалась в течение нескольких месяцев в 1577 году и разворачивалась главным образом в Сентонже и Лангедоке.

Генрих Наваррский, исполняя должностные обязанности губернатора Гиени, мобилизовал свои войска. К счастью для него, Генеральные штаты медлили с вотированием субсидий, необходимых для формирования королевской армии. И тем не менее лигёры под командованием герцога Анжуйского, вчерашнего «недовольного», испытавшего чувство удовлетворения от щедрости короля, взяли Ла-Шарите и Иссуар. Герцог Майенн овладел, почти не встречая сопротивления, Рошфором, Мараном и Бруажем. Гугенотский флот Ла-Рошели был разгромлен флотилией Бордо. Главному оплоту французского протестантизма грозила осада, которую он едва ли выдержал бы. Гугеноты оказались в отчаянном положении. А что было бы, если бы Генрих III получил необходимые субсидии? Впрочем, у него не было намерения наносить противнику окончательное поражение. Он предпочитал проводить столь любезную сердцу Екатерины Медичи политику «качелей»: наличие протестантов в какой-то мере парализовало действия Гизов. Итак, Генрих III перевел двор в Пуатье, но не для того, чтобы взять на себя командование армией, а чтобы начать переговоры, одним из главных участников которых выступал Генрих Наваррский, не отличившийся активностью в военных действиях и тем заслуживший признательность короля и королевы-матери. Бержеракский мир, подписанный 17 сентября 1577 года, который можно было бы назвать «миром короля», учитывая ту роль, которую сыграл при его подготовке Генрих III, в общих чертах подтверждал положения «мира брата короля». Дополненный в конце месяца важным документом — эдиктом Пуатье, он гарантировал гугенотам право свободного отправления своего культа и предоставлял в их распоряжение ряд крепостей. Были реабилитированы жертвы Варфоломеевской ночи. Объявлялось о роспуске Священной лиги и Протестантской конфедерации. Секретные статьи договора определяли юридические и административные условия мирного сосуществования католиков и протестантов. Гугеноты, судя по недовольным высказываниям их вождей, получили меньше того, на что рассчитывали, однако, учитывая их более чем скромные успехи на поле брани, гораздо больше, чем заслужили.

Как и следовало ожидать, этот мирный договор, отличавшийся взвешенным подходом к решению трудных вопросов, вызвал всеобщее недовольство. Лигёры, продолжавшие плясать под дудку клана Гизов, упрекали Генриха III в том, что он поторопился кое-как заключить мир, чтобы поскорее вернуться к разгульной жизни, к своим любимчикам-миньонам и комнатным собачкам. Протестанты укоряли Генриха Наваррского за то, что он сделал католикам слишком большие уступки, дабы получить определенные гарантии лично для себя. Никогда еще его положение среди единомышленников не было столь шатким, столь спорным. Заключенный мир бойкотировал его родной Беарн, оплот и надежда гугенотов. Подданных короля Наваррского в равной мере раздражали как его пресная политика лавирования, так и его распутная жизнь — все, что так мало было похоже на незабвенную, милую их сердцу Жанну д’Альбре. Весьма показателен был сам факт, что своей резиденцией он выбрал сначала Ажан, а затем Нерак: он в большей мере являлся губернатором Гиени, нежели сувереном Беарна. Выручала сестра Екатерина, во всем походившая на свою мать и потому более импонировавшая подданным, — ее Генрих и назначил регентшей Беарна, дав ей в помощники Армана де Гонто.

Никто не хотел понимать, что Генрих III и Генрих Наваррский, считавшие своим общим врагом Гиза, заключили соглашение, как они полагали, ради блага всего французского общества, вне религии и политики. Но возможно ли политическое соглашение вне политики, а применительно к XVI веку — и вне религии?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.