Часть третья

Часть третья

Гроза воров

Я много слышал о Видоке, но никогда его не видел — теперь мне это удалось. Он был ростом несколько выше среднего, с седыми волосами и грубыми, но подвижными чертами лица. Внимание привлекал соколиный взгляд знаменитого сыщика, а многочисленные шрамы свидетельствовали о том, что он неоднократно участвовал в опасных схватках с преступниками. Таков был Видок в свои восемьдесят лет.

Мой доктор лечил его на протяжении тридцати лет и за все это время не получил ни су. Апатичный но натуре, Видок заболевал, если с ним случалась какая-нибудь неприятность или он, к примеру, терял деньги. Но едва на горизонте появлялось какое-нибудь дело, он совершенно преображался и, словно лев, бросался в бой; затронув самолюбие этого удивительного человека, его уже ничем нельзя было остановить.

Чего он только не предпринимал, чтобы сделать себе состояние! Мануфактурный промышленник в Венселе, маклер в Париже, игрок на бирже, он давал советы обокраденным купцам, обманутым мужьям, готовый на все, лишь бы ему хорошо платили.

В период революции, когда временное правительство имело свою полицию, Ламартин, его фактический глава, очень дорожил Видоком, да и тогдашние дипломатические круги не пренебрегали его услугами. Прибавим, что этот человек, постигший в совершенстве искусство грима, мог также изобразить чьи угодно манеры, и не один иностранец обманулся, принимая его за посла. Что же делал Видок, выходя из какого-нибудь изящного салона? Он преспокойно отправлялся к хорошенькой содержательнице трактира и упивался дешевым вином.

Он также обожал актрис, и многие из них отвечали ему взаимностью; хотя великий сыщик и не отличался великодушием, но в ответ на получаемый от пассии портрет вручал ей собственноручно составленное завещание, согласно которому делал своей наследницей, а поскольку было известно, что он имеет средства, то этот маневр всегда ему удавался. К тому же Видок был старым холостяком и большим болтуном: любил, когда слушали его рассказы о совершенных им подвигах.

Тем не менее, принося действительную пользу обществу, Видок слишком хорошо знал свет и был уверен, что прошлое несмываемым пятном легло на всю его дальнейшую жизнь. И потому многие, используя его талант, в то же время не считали за грех его обманывать, прекрасно зная, как отнесутся в суде к жалобе Видока. Обмануть сыщика считалось ловкостью, и это понятно: будучи постоянно настороже в сношениях с мошенниками, Видок становился удивительно доверчив с добропорядочными гражданами, и не раз приходилось ему раскаиваться в своей вере в людскую честность. Он горько жаловался на администрацию полиции, всегда в отношении к нему неблагодарную, и, не стесняясь, говорил о ее злоупотреблениях.

Недовольный судебной системой и поражением во многих своих процессах, Видок продал недвижимое имущество, обратив его в капитал, чтобы избежать штрафов, которыми ему постоянно угрожали.

Надо заметить, что Видок жил тогда на улице Попинкур и звался господином Буржуа. Он оставил себе только мебель и коллекцию картин, стоившую ему порядочных денег, несмотря на то что большую ее часть составляли современные портреты. Комнаты его дома представляли собой нечто вроде лавки антиквара: рядом с глиняной посудой и старинными комодами стояли орудия пыток и воровские инструменты, маленькая, готовая к работе гильотина и древнее оружие. Но самыми странными на вид в этом скопище предметов были тринадцать стенных часов с боем различного устройства, чьим перезвоном Видок, подобно Карлу V, любил забавляться, когда механизмы начинали отбивать часы одновременно.

В собственных мемуарах Видок подробно рассказал о главных эпизодах своей жизни. Он был сыном пекаря из Арраса, и в то время, когда по воле Жозефа Лебона, комиссара от Конвента, этот город заливали реки крови ни в чем не повинных жителей, лишь показавшихся ему подозрительными, юноша спасся благодаря тому, что женился на беременной любовнице свирепого проконсула. Впоследствии праздность и революционные беспорядки, царившие в округе, привели к тому, что молодой человек покинул свою жену и, ударившись во все тяжкие, дошел до галер.

При содействии своей любовницы Франсины и благодаря неустрашимости и ловкости Видок сумел бежать из тюрьмы и в свою очередь сделался грозой злодеев, получив при Людовике Филиппе место начальника особой бригады полиции Парижа, несмотря на свое преступное прошлое.

Выполняя эти непростые обязанности, Видок однажды вынужден был арестовать своего лучшего друга. Но пусть он сам расскажет эту историю.

«С самого детства я был дружен с одним своим земляком, который впоследствии стал негоциантом и каждый раз, приезжая по своим делам в Париж, приходил ко мне в префектуру; оттуда мы отправлялись обедать в один популярный в то время ресторан. Однажды, когда мы находились в этом ресторане и говорили о важной услуге, оказанной мне этим человеком, меня вызвали в вестибюль, и я прочел записку из префектуры следующего содержания: «Немедленно арестуйте того, с кем вы обедаете. Это очень опасный вор».

Можете представить себе мое удивление! Но я не утратил присутствия духа; я скрыл свои переживания и продолжил обедать как ни в чем не бывало, только не дал моему другу заплатить по счету, а подал мальчику золотой и отослал его. Тогда-то я и переменился в лице, и мой друг спросил, что со мной.

«Бедный друг, — ответил я, чуть не плача, — это ужасно, это неслыханно, но я вынужден тебя арестовать». — «Как? Что за дурную шутку ты выдумал? Уйдем отсюда, я вижу, что уже пора». — «Хорошо, но ты должен последовать за мной». — «Ты принимаешь меня за мошенника, что ли?» — «Я тебя уважаю и люблю как брата, но надо идти, хотя бы для того, чтобы доказать ошибку. Я получил строгий приказ».

Я оставил своего спутника на несколько минут внизу, а сам отправился к префекту. Я попытался защитить друга, но мне показали бумагу, содержащую тяжелое обвинение против него. Это было донесение руанского управления полиции, утверждавшее, что в одной гостинице было совершена крупная кража. Вор, убегая, обронил портфель, а портфель-то как раз принадлежал моему другу, о чем свидетельствовал его вензель, изображенный на сафьяне. Паспорт и находившиеся в нем бумаги не допускали ни малейших сомнений. Я был поражен, но не убежден, потому знал, что мой друг не способен на низость. Тщательно изучив обвинительные бумаги, я спустился к нему.

«Откуда ты приехал?» — спросил я. «Из Арраса». — «Для чего же, черт возьми, ты сделал такой крюк, направляясь в Париж?» — «Какой еще крюк?» — «Как же не крюк, когда ты явился из Руана!» — «Я?! Из Руана?!» — «У тебя дело, что ли, было в этом городе?» — «Да я там в жизни не был!» — «Ты не останавливался неделю назад в «Шарио д’Ор»?» — «Ты с ума сошел! Я третьего дня был у себя дома». — «Постой же, — сказал я, — надо все это прояснить. Мы отправимся вместе в Руан».

Дорога была невеселой, Сирил никак не мог понять моего к нему отношения, а я был просто убит. Это был мой единственный друг. Тем не менее я хотел дойти до истины, хотя за этим, по-видимому, крылась какая-то тайна, но я столько раз в своей жизни распутывал разного рода загадки! Мы остановились в «Шарио д’Ор»; я запер Сирила в комнате и отправился к хозяину.

«Вас обокрали, я знаю, — заявил я ему. — Если хотите найти вора, сообщите мне самые подробные сведения о нем». — «У меня нет никаких сведений! Это-то и приводит меня в отчаяние». — «Но все-таки вы его видели; узнаете ли вы его?» — «О! Конечно!» — «В таком случае велите немедленно подать нам обед в нашу комнату, а потом приходите сами с кофе. Посмотрите хорошенько на моего спутника и, если вы его узнаете, скажите мне потихоньку «да» или «нет».

«Итак, — спросил я громко, когда хозяин явился, — вы не узнаете этого господина?» — «Я его никогда не видел». — «Однако этот портфель принадлежит тебе, мой бедный друг?» — «Черт возьми! — вскрикнул Сирил. — У меня его украли в Камбре, но как он очутился у тебя?»

Этот ответ был для меня лучом света. Все объяснилось: предполагаемый вор был сам обкраден. Оставалось отыскать виновного, но как за это приняться, имея только одну ничтожную зацепку?»

Видок не останавливался ни перед какими трудностями. Он подробно расспросил хозяина «Шарио д’Ор», узнал приметы путешественника, потом, выяснив, что его друг потерял свой портфель в дилижансе, сыщик начал расследование. Он тотчас отправился на почтовую станцию, разузнал имена всех путешественников, прибывших в назначенный день, потом пустился по их следам и спустя четыре дня торжественно доставил вора в префектуру.

Сирил был за это очень благодарен другу, но с тех пор перестал с ним обедать. Впрочем, случай свел их еще один раз. Это произошло в 1848 году. Во время известных июльских событий Видок, имевший свои причины ненавидеть республиканцев, однажды по неосторожности оказался в их среде.

Какую цель он преследовал? Вероятно, он желал понаблюдать за армией повстанцев, чтобы узнать их стратегические планы. Тем не менее дело могло кончиться тем, что его расстреляли бы как собаку, потому что сыщик был узнан, когда вдруг один лавочник вскрикнул, бросившись к нему на помощь: «Остановитесь, граждане! Этот человек тысячу раз рисковал своей жизнью, избавляя нас от злодеев! Он должен знать, что среди нас опасность ему не угрожает; покажем ему, что республиканцы не убийцы».

Короткая, но пламенная речь возымела свое действие. Видок был спасен; впрочем, один из повстанцев спросил, зачем он к ним явился.

«Вовсе не для того, чтобы кого-нибудь поймать, я просто ищу провизию. Моя кухарка боится выйти, и я два дня как голодаю. Впрочем, я живу в ста шагах отсюда, и если вы хотите пойти со мной…» — «Ну хорошо, ступайте», — сказал командир отряда защитников баррикады.

Видок поспешил воспользоваться позволением, но обратился к своему спасителю, который был не кто иной, как известный нам Сирил:

«Как, ты живешь теперь в Париже? Какая встреча! Без тебя я бы пропал!» — «Как и я без тебя оказался бы в тюрьме. Но признайся, если бы я был виновен, ты бы меня арестовал!» — «Это так, но что мне было делать? В то время, когда я был начальником полиции, я арестовал бы и родного отца». — «Тогда как я, хоть и знаю, что ты пришел шпионить за нами, все-таки тебя спас». — «Ах, черт возьми, так ты сделался революционером?» — «Ну да! Мы квиты, дело кончено. Прощай!»

Больше они уже не встречались.

«Со мной едва не покончили», — прибавлял Видок. А между тем этот человек был далеко не трусом. Одно его имя приводило в ужас самых бесстрашных разбойников, и с ними-то преимущественно он и вел неутомимую борьбу. Однако, бесстрашный перед лицом настоящей опасности, Видок, случалось, не раз содрогался при виде какой-нибудь безобразной старухи. Тут требуются некоторые пояснения.

Кому из нас не приходилось жаловаться на свою привратницу? У Видока была такая, он даже взглянуть на нее боялся. Она была старая, костлявая, кривобокая и замужем за немцем, самым беззлобным человеком на свете, терпевшим от нее всевозможные обиды с удивительным смирением. Но стоицизм мученика только сильнее раздражал ее, и однажды, став на табуретку, эта милая особа бросила свой башмак в лицо невозмутимому супругу, при этом выговорив ему: «Ах, господин Краус, вы вздумали меня не уважать! Меня назвали старой чертовкой, ведьмой, а вы не сдвинулись с места! Вот вам! Это научит вас защищать жену!»

Видок, который не раз становился свидетелем подобных сцен, попытался было внушить малоподвижному великану понятия о его правах, но тщетно. Ничто не могло тронуть германца. В ответ на это мадам Краус, оскорбленная вмешательством постороннего лица в ее семейную жизнь, поклялась в вечной ненависти к неосторожному советчику.

Скрываясь под чужим именем, Видок забыл про длинный язык мадам Краус, но она не преминула ему об этом напомнить. Если кто приходил и интересовался ее жильцом, то эта добрая женщина переспрашивала со смехом: «Господина Буржуа? Это на третьем этаже, напротив лестницы. Берегитесь! Я могу сказать вам только это!»

Но, если у посетителя был подозрительный вид, она осведомлялась: «Куда вы? К господину Видоку, конечно? — Потом добавил вполголоса: — Наверно, негодяй какой-нибудь или вор! Что за народ таскается к нам из-за этого жильца!»

Мадам Краус злилась еще и по другой причине: Видок был скуп и, как бы поздно ни возвращался, никогда не давал лишнего су, как это было принято в обращении с привратниками, и, кроме того, исключил из своей практики принятые во французских домах подарки для консьержек.

Надо прибавить, однако, что он поступал так из-за происшествия, которое едва ли кто воспринял бы равнодушно: по возвращении из одного путешествия, длившегося несколько дней, он заметил пропажу в своем погребе — недоставало нескольких бутылок бордо, шампанского и коньяка, выпитых в его отсутствие, а может быть, и за его здоровье. Эта пропажа привела к тому, что Видок удвоил меры предосторожности, которые, в свою очередь, привели к раздорам между ним и мадам Краус, — к раздорам, окончившимся потасовкой между хозяйкой и жильцом. История наделала немало шума. Тем не менее перед мировым судьей госпожа Краус предстала ангелом кротости и смирения, а Видок, по обыкновению, был присужден к уплате денежного штрафа. Вообще судьи к нему не очень благоволили, и он в конечном итоге перестал к ним обращаться.

Пока Видок рассказывал нам это, мне пришла в голову мысль спросить у него о героях Poil-aux-Patus, в надежде, что он сообщит мне какие-либо подробности об этом интересном деле.

«Вы отлично сделали, что обратились ко мне с этим вопросом, — сказал Видок. — Фигас и Пьенуар задали мне немало хлопот».

И Видок рассказал нам следующее. Имя главного лица было скрыто из уважения к семье, чье состояние и честь жестоко пострадали.

Пьер Фигас

Пьер Фигас, по прозвищу Рабуин, сын честного торговца из Марселя, просчитавшись в своих денежных спекуляциях, промотал наследство и надеялся карточной игрой возместить потери. Но с этой затеей ему также не повезло, и он вынужден был пожертвовать своей честью. С этой минуты он погиб: вступив на путь порока и преступления, он уже не смог вернуться к нормальной жизни.

Однажды, казалось, он готов был исправиться и, вступив в законный брак, стать добропорядочным обывателем, но, обманув жену, он ее бросил и вернулся к прежней жизни, окончательно погрузившись во всякого рода преступления. Плут, фальшивомонетчик, вор и, наконец, убийца, он в конечном счете попал в Брест, откуда, однако, бежал.

Как обманывают наставника

Во время своих скитаний после удавшегося побега Фигас случайно встретился с одним образованным молодым человеком, которого герцог Кандас ожидал к себе, пригласив гувернером к своему сыну. И что сделал Фигас? Он сошелся с молодым учителем, убил его, завладел всеми бумагами и отправился в замок под именем ожидаемого наставника. С тех пор он стал называться господином Лосине.

Благодаря странному стечению обстоятельств он избежал преследования и розысков, ведь никто не мог даже предположить, что убежищем преступника стал замок герцога де Кандаса. Фигас обладал почти всем необходимым, чтобы хорошо сыграть свою новую роль, но, к несчастью, наряду с кое-какими познаниями он передал воспитаннику и свои недостатки. Заметив это, старый управляющий сообщил обо всем герцогу, и учителю поспешили отказать в месте, но так и не смогли устранить дурных последствий этого странного воспитания.

Герцог де Кандас

Герцог де Кандас был дворянином старой закалки: он гордился своим гербом и знатностью рода и чтил свое имя, доходя в этом до фанатизма. Удалившись в свои поместья, он жил по примеру своих предков, и июльское правительство для него не существовало. Вся его забота заключалась в том, чтобы найти достойную невесту своему сыну, что не могло представлять больших затруднений, потому что герцог был богат, отлично управлял своим имуществом, отличался бережливостью и не тратил даже десятой доли того, что получал.

Пока с мнимым господином Лосине обходились хорошо, он не испытывал желания совершать преступления, но, когда ему отказали в месте, он задумал похитить сбережения герцога сообща с его сыном и пуститься в бега. Понятно, что маленький маркиз был только орудием в руках Фигаса, но он так ловко им управлял, что заговор удался, и оба бежали. Имея при себе около ста тысяч франков, Гектор де Кандас, направляемый своим наставником, принялся за всевозможные глупости. Известно, чем обыкновенно кончают молодые расточители. В Бордо он влюбился в очаровательную певицу, которая попыталась прибрать к рукам его деньги; заметив это, Фигас, как человек опытный, постарался завладеть остальным и, оставив молодого маркиза, поспешил на воды в Германию, чтобы в курортных салонах заняться карточной игрой. Но и там, по-видимому, счастье ему не улыбнулось, потому что в Париж он вернулся с пустыми руками. После совершения некоторых запрещенных законом поступков он был арестован и отправлен на галеры пожизненно.

Гектор

Между тем ученик Фигаса как нельзя лучше воспользовался познаниями, полученными от своего наставника. Переходя от воровства к мошенничеству, он ухитрился надуть одного еврея, ведь известно, что люди всегда чувствительны к несчастью тех, кто носит громкий титул и обещает щедрое вознаграждение. Достаточно развращенный, Гектор был, однако, новичком в некоторых вопросах. Таким образом, его любовница, которую звали Жуанитой, вертела им как хотела и довела дело до того, что юный маркиз на ней женился. Старый герцог едва не умер от нанесенного ему этим мезальянсом оскорбления.

Союз повлек за собой гибельные последствия: еврей-ростовщик, узнав все подробности, отказал Гектору в кредите. Жуанита, видя, что кошелек мужа опустошен совершенно, связалась с одним богатым иностранцем.

Все попытки Гектора отыскать беглянку были безуспешны, но зато, будучи несчастлив в любви, он оказался удачлив в картах.

Жак Пьенуар

Оставим ненадолго наших новых знакомых и перейдем к некоему Жаку Пьенуару, сыгравшему одну из главных ролей в этой драме. Еще в детстве один благодетель поместил его в семинарию, но, видя, что у него нет способностей для этого поприща, перевел мальчика к адвокату. Там, следуя своим дурным наклонностям, воспитанник не гнушался подделывать подписи, утаил несколько сумм, предался разврату и в итоге украл казну своего патрона, свалив вину на другого. Однако его дурное поведение возбудило подозрения; началось следствие, затем суд, Пьенуара клеймили и приговорили к пяти годам каторжных работ.

Отправляясь из Бисетра в Брест закованным в цепи, он сошелся с Пьером Фигасом. При виде Пьенуара Фигас не смог удержаться от изумленного возгласа: «Как, он здесь!..»

Фигас ошибся, он принял Пьенуара за Гектора де Кандаса, и действительно, сходство было так поразительно, что любой на его месте мог ошибиться: единственным различием между ними был цвет глаз. Между тем при виде этого человека в душе Фигаса пробудилось нечто похожее на угрызения совести, он жалел своего прежнего ученика; но добрые побуждения у подобных людей недолговечны. И, вместо того чтобы бежать от своего нового товарища, он постарался с ним сблизиться, и еще до Бреста у приятелей был уже составлен план побега. Впоследствии, объединившись с двумя другими преступниками, Лупаром и Габлёром, они решили бежать все вместе. Непонятно, как они обманули сторожей, но их план удался, хотя им и угрожала большая опасность, потому что о побеге извещают выстрелом, который побуждает окрестных крестьян преследовать беглецов для получения известной награды. В этом случае парик для сокрытия обритой головы преступника является самым необходимым и едва ли не первым условием для того, чтобы избежать преследования.

Фигас, самый ловкий из преступников, по прибытии на галеры сделался ростовщиком. Он втайне давал каторжникам деньги в долг под сто и более процентов и набрал, таким образом, порядочную сумму, имея на руках приблизительно около 800 франков. Фигас собирался разделить эту сумму с Пьенуаром, которого хотел сделать своим сообщником, и в то же время всячески желал освободиться от Лупара и Габлёра, думая покончить с ними, дождавшись, когда те заснут. Он предложил этот план Пьенуару, но последний счел его опасным и не одобрил. Все четверо отправились в Париж, где расстались в целях безопасности. Два друга поспешили на воды в Германию, и пока Пьенуар под именем Стефана де*** играл роль Дон Жуана в Гамбурге, Фигас отправился попытать счастья в Бадене. Не успел он опомниться, как окончательно проигрался, но судьба свела его с бывшим воспитанником, который, наоборот, только и делал, что выигрывал. Сначала посыпались упреки, потом последовало примирение, и молодой маркиз, рассказав о своих похождениях с Жуанитой, прибавил, что отца это ужасно рассердило и он поклялся никогда не принимать заблудшего сына. У Фигаса тотчас зародился адский умысел: помня о том, что Гектор де Кандас как две капли воды похож на Пьенуара, он решил завлечь Кандаса в Гамбург, убить и, заполучив его бумаги, явиться к старому герцогу за наследством. Все это чрезвычайно понравилось Пьенуару, любившему играть роль аристократа, и он тотчас дал согласие. Осталось только дождаться маркиза, которого Фигас опередил.

Едва прибыв в казино, Гектор получил приглашение на ужин, и вечером, в ту минуту, когда он входил в залу, ему встретилась Жуанита. Увидев свою жену, все еще прекрасную, маркиз попытался привлечь ее к себе, но напрасно: впервые в жизни она была искренне влюблена. Ее покорил Стефан, чей характер и манеры ей чрезвычайно нравились. Оскорбленный ее отказом, Гектор, схватив свечу, поджег бальный наряд Жуаниты и бежал, воспользовавшись всеобщей суматохой. Фигас и Пьенуар, не упускавшие маркиза из виду, последовали за ним, отыскали и, убив, вернулись в Париж с его бумагами и набитым деньгами портфелем. В это время умер старый герцог. Верный своему плану, Фигас привез мнимого маркиза под родительский кров; старик управляющий, обманутый сходством, признал в нем сына своего господина. Но от связи маркиза с Жуанитой родился ребенок, Генрих, отданный матерью на попечение посторонней женщины; этого ребенка взял к себе верный управляющий Дидье и, думая, что перед ним молодой маркиз, представил ему сына. Таким образом, Пьенуар вынужден был разыгрывать роль отца, что отнюдь не входило в планы Фигаса. Понятно, что вид этого ребенка был ему неприятен; в свою очередь, и мальчик чувствовал антипатию к отцу, антипатию, которая усиливалась следующим обстоятельством: у Гектора де Кандаса на портрете глаза были голубые, тогда как оригинал, прибывший из Парижа, обладал глазами совершенно черными. У маленького Генриха возникли смутные подозрения; он сообщил о них управляющему, но старый Дидье, обманутый поразительным внешним сходством, поспешил разуверить своего воспитанника, сомневаясь в собственных воспоминаниях. К тому же маркиз, ставший герцогом, был так щедр, что Дидье поневоле делался снисходительнее.

В свете Пьенуар играл свою роль превосходно и ловко избежал всех препятствий. В вихре праздников, приемов и обедов он мечтал о дипломатической карьере, в светском обществе снова нашел жену генерала, за которой в свое время волочился в Гамбурге, когда Жуанита, не помня себя от ревности, готова была устроить скандал.

Чудовищный брак

Лора де *** овдовела с год тому назад. Предложить ей руку и сердце было для Пьенуара делом нескольких минут. Все шло как нельзя лучше, тем более что он нашел средство избавиться от молодого Генриха, который по его совету решился отправиться в одно из тех дальних путешествий с познавательными целями, откуда можно и не вернуться. Но Фигас, ужасный Фигас, снова принялся играть в карты и сотнями проигрывал банковские билеты. В сущности состояние Пьенуара увеличилось вдвое за счет состояния его жены. Герцогиня была щедра и притом отличалась изящным вкусом. Ее новый муж расточал тысячи на содержание актрис и, кроме того, устраивал великолепные вечера. Все это привело к истощению казны, и Пьенуару пришлось с помощью Фигаса прибегнуть к займам. В скором времени лжегерцог вынужден был отказаться от своего роскошного образа жизни, потому что его управляющий не мог получать денег от банкиров без подписи герцогини, а ей еще не решались открыть всю истину. Однако следовало что-нибудь предпринять, чтобы выйти из этого тягостного положения. Фигас развязал роковой узел, отправившись к честному еврею, давшему еще прежде 50 000 франков в долг настоящему герцогу де Кандасу. Под двадцать процентов и за подписью герцога жид согласился на новый заем, но ловкий сводник не забывал и о себе и, желая, как говорится, поймать двух зайцев разом, подсунул между векселями герцога фальшивый вексель с его подписью на сумму 100 000 франков, что не ускользнуло от проницательного взгляда хитрого еврея. Но, поскольку Фигас предложил пятьдесят процентов, жид притворился, будто согласен, собравшись в случае неудачи подать жалобу в суд.

Пьер Фигас возвращался от еврея совершенно удовлетворенный успехом своего предприятия, как вдруг у особняка Кандаса два человека подозрительной наружности обратились к нему, назвав Рабуином. Это были Лупар и Габлёр, его прежние товарищи по каторге и соучастники побега.

Тем же самым утром, таскаясь по Парижу, они заприметили Пьенуара, направлявшегося на Елисейские поля; они последовали за ним и, порасспросив о нем у соседей, послали записку с приглашением прибыть вечером в Сите, к воровской маме, содержавшей трактир под вывеской Soleil-noir[32].

Но по неловкости лакея записка попала в руки Генриха, который, предчувствуя неладное, сообщил об этом Дидье. Старик, зная, что его господин в прежнее время нисходил до сношений с людьми всякого рода, усмотрел в этом не более чем напоминание о карточном долге, который требовалось уплатить; к тому же и сама герцогиня получила от одной из своих подруг по пансиону подобную пригласительную записку с указанием того же самого адреса.

Между тем Фигас сообщил Пьенуару о появлении Лупара и Габлёра. Услышав это известие, Пьенуар ужаснулся. «Надо покончить с ворами, — решил он. — Ибо, если они заговорят, мы пропали». Фигас согласился со своим сообщником.

Итак, заранее условившись обо всем и вооружившись с ног до головы, они решились отправиться на свидание.

Воровская мама

Горилла в то время работал в «Черном солнце» вышибалой; он учил уму-разуму упрямых клиентов трактира, но, если те продолжали сопротивляться, содержательница выпускала на них двух бульдогов, челюсти которых могли бы перемолоть железо. Горилла, кроме того, находил время ухаживать за хозяйкой, лицо которой, обезображенное ожогом, было поистине страшно. Что касается ее, то она курила с утра до вечера и каждый день выпивала бутылку абсента. Ее поклонник делал то же самое, но это не мешало ему следить за всеми и всем. Однажды вечером, разговаривая с хозяйкой, он сказал:

— Мне кажется, на нас донесли. Меня даже предупредили, что за нами следят шпионы.

— Удвоим меры предосторожности! — ответила та. — К тому же Сена недалеко, и оттуда не так-то легко выбраться.

В ту же минуту появился субъект с подозрительной физиономией и изъявил желание поговорить с воровской мамой. Это был старый ростовщик, желавший обделать одно дельце с бриллиантами, для которого ему требовались двое решительных молодцов.

— Нет ничего легче, господин Жакобюс, — ответила хозяйка.

— Как, вы знаете мое имя?! — удивленно воскликнул жид.

— Еще бы!

— Но я вас никогда не видел.

— Видели. Посмотрите на меня хорошенько.

«Какое страшное лицо!» — подумал про себя гость.

— Неужели вы меня забыли?

— Да кто же вы, наконец?!

— Жуанита.

— Быть не может!

— Но это так, — проговорила она, едва сдерживая рыдание.

— А я считал вас умершей!

Обожженная и страшно изуродованная, Жуанита вернулась в Париж и укрылась в Сите. Она сняла трактир «Черное солнце» и почти никогда оттуда не выходила.

— Ах! — воскликнула она, припоминая о случившихся с ней несчастьях. — Я такой была красавицей в прежние времена! Проклятый Кандас, только попадись он мне!

Еврей мог бы, пожалуй, порассказать ей что-нибудь о ее муже, но это не входило в его планы. Он ограничился тем, что покончил со своим дельцем и, как всегда, осторожный, вышел через потайную дверь на улицу. Едва он вышел, как с той же стороны появились Лупар и Габлёр. В зале они встретили молодого человека, желавшего получить от них кое-какие сведения. Габлёр, приняв его за шпиона Пьенуара, спросил, принес ли он 10 000 франков.

— Вы их получите, если дадите мне ключ к раскрытию тайны, которую я хочу узнать во что бы то ни стало.

При этих словах Лупар и Габлёр, заподозрив в молодом человеке сыщика, поспешили удалиться. Видя, что юноша последовал за ними, Горилла вернулся к хозяйке, чтобы узнать, не следует ли им разделаться по-своему с докучливым незнакомцем.

Генрих — а это был он, — осознав, какая ему грозит опасность, бросил на стойку туго набитый кошелек и произнес:

— Вы ошибаетесь, я не имею никакого отношения к полиции; вот мое имя. — И он подал Горилле свою визитную карточку, украшенную гербом.

— А! — протянул тот. — Посмотрите-ка, хозяйка, вот его карточка, на ней написано: «маркиз де Кандас».

— Маркиз де Кандас! — повторила странным голосом Жуанита и смущенно взглянула на Генриха.

«Да… — подумал Горилла. — Подобные люди не заходят к нам с добрыми намерениями».

— Я с ним покончу, — прибавил он вслух.

— Несчастный! — шепнула ему Жуанита. — Это мой сын!

Потом, увлекая Генриха в свою комнату, она принялась расспрашивать его про отца.

— Сможете ли вы его узнать? — спросил Генрих.

— Конечно! Но где он?

— В Париже.

— Ах! Кандас в Париже?! — воскликнула Жуанита, а потом прибавила: — Но что же привело вас в наше гнездо разврата? Говорите, ничего не бойтесь.

— Если вы хотите знать, то вот настоящая причина: я собирался проследить за Кандасом. Он придет сюда на свидание с двумя людьми, с которыми я только что говорил. Сделайте так, чтобы я мог слышать, о чем они будут говорить, и я вас щедро награжу.

Жуанита, предчувствуя, что за всем этим кроется какая-то тайна, согласилась.

— Вот посмотрите, в эту щелку мы сможем видеть и слышать все, что происходит в зале.

В эту самую минуту воры собрались на ужин.

— Ну, ленивцы, поторапливайтесь! — подгонял помощник хозяйки полудюжину негодяев, медленно входивших в помещение.

— Вот две лисицы, которые снова возвращаются в нору, — сказал кто-то из шайки, указывая на Фигаса и Пьенуара, — они хотели повидаться с Лупаром и Габлёром.

— Эти двое только что вышли и, вероятно, не замедлят вернуться к ужину, — заметил Горилла.

— Не отправить ли за ними экипаж? — предложил один из приглашенных, прозванный Ворасом. — Впрочем, давайте лучше есть.

Не обнаружив хозяйки за столом, многие стали осведомляться о ее здоровье, зная, что она подвержена мигрени. Надо заметить, что эта мигрень, на которую жаловалась Жуанита, была следствием ее чрезмерного пристрастия к табаку и вину. В этот день она была, впрочем, здорова и не верила своим глазам, узнав в двух вновь прибывших прежнего наставника своего мужа и своего бывшего любовника в Гамбурге, Стефана (Пьенуара). В свою очередь, и Генрих не мог прийти в себя от изумления: его отец и господин Лосине чувствовали себя как дома в окружении этих мошенников. В то время как за столом присутствующие обменивались грубыми шутками, послышались три удара в дверь.

— Это наверняка наши молодцы, — сказал Пьенуар Фигасу, — смотри же, нам нельзя их упустить!

Охранник пошел отворять дверь, и на пороге появились Лупар и Габлёр, волоча по земле связанную бесчувственную женщину.

— Что за дичь вы там тащите? — спросил Ворас.

— Женщину, которая выслеживала нас в аллее.

В ту же минуту все вскочили с мест, окружили несчастную и принялись срывать с нее серьги, кольца и прочие золотые украшения. Но представьте себе, каково было удивление Пьенуара и Фигаса, когда в беззащитной женщине, все еще лишенной чувств, но уже развязанной, они узнали герцогиню де Кандас! В свою очередь, Генрих и Жуанита остолбенели при виде незнакомки: первый — узнав в ней свою мачеху, вторая — супругу генерала, знакомую ей по Гамбургу, женщину, которую она считала своей соперницей.

Между тем герцогиня открыла глаза и пришла в ужас, увидев разбойников. Как ей было убедить их, что она потому очутилась в этом месте, что приехала оказать помощь одной несчастной девушке, умирающей с голоду, и как раз спустилась с чердака в аллею, когда ее схватили! Пьенуар и Фигас были уверены, что она говорит правду, зная о свойственной ей щедрости; что же касается прочих разбойников, то, опасаясь измены, они решились просто ее убить. При этих словах несчастная женщина чуть было снова не лишилась чувств; Генрих хотел кинуться к ней на помощь, но Жуанита его удержала, и только при виде грозящей герцогине смертельной опасности Фигас и Пьенуар бросились на Лупара и Габлёра. Захваченные врасплох, злодеи пытались сопротивляться, но два выстрела уложили их на землю. Началась общая свалка, Фигас убил выстрелом Вораса и пригрозил расправой помощнику хозяйки, если он сию же минуту не отворит двери; тот вынужден был подчиниться, потому что шум перестрелки, бряцанье оружия и лай собак могли привлечь стражу.

Радуясь окончанию стычки, Пьенуар и Фигас спаслись бегством, унося с собой полумертвую герцогиню. Пока шла эта ужасная потасовка, Жуанита поняла, что произошло в действительности: она ни минуты не сомневалась, что Стефан убил ее мужа для того, чтобы воспользоваться его бумагами и имуществом; Генриху тоже приходило это на ум, но ему нужны были доказательства, чтобы уличить обманщика.

— Рано или поздно вы узнаете решение этой загадки, — сказала Жуанита, предлагая ему удалиться, — но обещайте мне пока хранить молчание.

Генрих поклялся молчать с условием, что она придет к нему в особняк Кандаса. Полчаса спустя Во-рас, Лупар и Габлёр были уже на дне Сены.

Два сообщника

На другой день Генрих, едва оправившись от замешательства, рассказал обо всем невозмутимому Дидье, который и в этом усмотрел лишь странное стечение обстоятельств. Сама герцогиня, принимая объяснения своего мужа, услышала от него в оправдание то, что ему хотелось вместе с Лосине посетить из любопытства кабаки старого Парижа. Добрая женщина приписала происшедшее с ней Провидению божьему, которое послало ей защитников в такую критическую минуту ее жизни, но тем не менее просила умолчать об этом происшествии. В то же время она объявила мужу — гораздо раньше, нежели сама того хотела, — о своей беременности, прибавив, что доктор считает нужным отправить ее в деревню во избежание потрясений. При этом известии Пьенуар испытал радость, к которой примешивались угрызения совести. Небо или ад ниспослали ему этого ребенка?

Поместье Кандасов находилось в глубине Бретани; герцогиня не могла решиться на подобное путешествие, и ей пришло на ум поселиться на время у одной подруги детства, жившей в окрестностях Парижа. Понятно, что Пьенуар согласился на это беспрекословно. Герцогиня выразила желание, чтобы ее сопровождал Генрих; она преследовала свою цель — надеялась, что хорошенькие глазки дочери госпожи Вилла-Ренальд произведут приятное впечатление на меланхоличного Генриха.

Между тем накануне их отъезда произошло одно неприятное происшествие: Фигас, пользуясь некоторыми правами прежнего наставника, до того однажды забылся, что позволил себе излишнюю вольность с горничной в присутствии самой герцогини, что сделало дальнейшее его присутствие в замке невозможным, и Пьенуар, отослав Фигаса, решил, однако, наградить его за преданность. Но не того ожидал Фигас, сознавая, что лишь ему одному Пьенуар обязан своим перерождением из бродяги в герцога. Доведенный до крайности, Пьенуар предложил тотчас расквитаться, и Фигас потребовал половину состояния, принадлежавшего герцогине; но понятно, что мнимый герцог ни за что на свете не решился бы коснуться собственности своей жены. Спор принимал угрожающую форму, когда лакей доложил о прибытии господина Жакобюса. При этом имени испуганный Фигас, думая, что дело коснется известной сделки с векселями, поспешил скрыться. Он не ошибся: еврей действительно явился за этим. Трудно описать гнев Пьенуара. Но, скрыв свою ярость, он принял на себя уплату долга, к большому удовольствию жида, который удалился, потирая руки. Едва он скрылся из виду, как Пьенуар послал за Фигасом, и в самый разгар споров, жалоб с одной стороны и оправданий с другой, вновь явившийся слуга доложил, что какая-то дама под вуалью желает видеть герцога де Кандаса.

— Как ее зовут? — спросил Пьенуар.

— Она заявила, что скажет это только самому герцогу, — ответил лакей.

— Какая-нибудь покинутая Ариана, конечно! — заметил Фигас. — Она пришла кстати.

— Велите впустить.

Вошла неизвестная особа.

— Вы желали видеть меня, сударыня? — спросил герцог.

Дама молча поклонилась.

— Понимаю, — сказал Фигас, направляясь к выходу.

— Нет, останьтесь, господин Лосине, — поспешила сказать незнакомка.

— А! Вы меня знаете?!

— Очень хорошо, так же как и вашего друга.

— Помните ли вы, сударыня, что находитесь в доме и в обществе самого герцога де Кандаса?

— Вы, вероятно, хотите сказать — в присутствии человека чрезвычайно на него похожего, но тот, кто близко знал Гектора де Кандаса, сразу увидит разницу.

— Что все это значит? Чего вы от нас хотите? Кто вы? Откройте свое лицо!

— Охотно.

При виде ее изуродованной физиономии Пьенуар и Фигас невольно отшатнулись.

— А! — воскликнула женщина. — Вы не всегда испытывали ко мне отвращение!

— Черт меня подери, я где-то уже слышал этот голос!

— И я тоже, но где же?

— В Гамбурге, господа, два года тому назад.

— Позвольте, — возразил Фигас, — я слишком хороший физиономист, чтобы забыть чье бы то ни было лицо; ваше же я никогда не видел.

— Если хотите, я освежу вашу память.

— Но с какой целью вы сюда явились? — спросил Пьенуар.

— Вежливость за вежливость: не приходили ли вы ко мне сегодня ночью?

— Ах, черт возьми! Теперь все понятно: это же хозяйка «Черного солнца»!

— Именно так. Воровская мама к вашим услугам.

— Ну хорошо, чего же вы хотите? Вероятно, платы за свое молчание?

— Ошибаетесь: я пришла сюда ради удовольствия видеть господина Стефана.

При имени «Стефан», которым он назывался в Гамбурге, Пьенуар не смог сдержать изумленного возгласа и, обращаясь к Фигасу, прибавил:

— Эта женщина — Жуанита.

— Но как она изменилась! — заметил Фигас.

— А, вы все-таки меня вспомнили!

— Я вас и не забывал, но, клянусь честью, вас трудно узнать, — прибавил Пьенуар с оттенком дерзости.

— Итак, вы любили меня только за мою красоту?

— Извините, сударыня, но теперь, когда я женат…

— Я это знаю, но берегитесь!..

— Вы все так же ревнивы, Жуанита!..

— Да, я ревную к вашему счастью и к счастью той женщины, на которой вы женились, дав ей имя, по закону принадлежащее мне.

— Я вас не понимаю…

— По-вашему, — вмешался Фигас, — есть две герцогини де Кандас?

— Очевидно, господа, хотя, в сущности, должна быть одна…

— Согласен, но поскольку первая умерла…

— Вы ошибаетесь! Именно она сейчас перед вами!

Пьенуар и Фигас недоуменно переглянулись.

— Я понимаю ваше затруднение, любезный Стефан, но если бы вы захотели любить меня по-прежнему, мы могли бы понять друг друга, — сказала Жуанита, подчеркивая каждое слове.

— Решительно, сударыня, я начинаю думать, что несчастье, так страшно вас изменившее, сказалось и на вашем рассудке, — таким же тоном ответил Пьенуар и обратился к Фигасу: — Она кажется мне совершенно сумасшедшей.

— О! Не смейтесь господа, вы знаете, что я действительно жена Гектора де Кандаса, а вы его убийцы. Не думайте это отрицать, у меня есть доказательства.

— Но не будет ли опасно их высказывать? — заметил Пьенуар.

— Все-таки, явившись сюда, вы действовали не совсем осторожно! — прибавил Фигас.

— Чего мне бояться? Меня охраняют, — сказала Жуанита. — К тому же я пришла к вам не с враждебными намерениями.

— Так объяснимся.

— Вы не можете отрицать, что я имею на вас некоторые права, дорогой Стефан. Эти права мне кажутся настолько законными, что я хочу заставить вас их признать.

— А моя жена?

— Она исчезнет, как по вашей милости исчез мой муж.

— Как! Вы считаете, что я настолько низок? Неужели вы думаете, что я могу пожертвовать герцогиней ради вас?

— Вы меня больше не любите, я это вижу. Но я чувствую к вам все ту же страсть. Ничто не может ее погасить. Я утомлена подобной жизнью, но теперь, когда я обрела вас снова, я надеюсь, что вы меня будете возить на балы, в театр… Не правда ли, вы будете сопровождать меня всюду, господин герцог?

— Но что скажет свет? — вскрикнул испуганный Пьенуар.

— Свет! О, о нем я мало забочусь, лишь бы вы меня во всем слушались.

— Неужели вы хотите меня погубить? Нельзя ли нам заключить другую сделку?

— Я высказала вам свои законные требования. Кстати, посоветуйтесь с господином Лосине, я уверена, что он со мной будет согласен.

— Да, — вздохнул Фигас, — придется поступить так, как того желает Жуанита.

— Но ведь при этом придется объявить себя двоеженцем! — воскликнул Пьенуар и прибавил едва слышно: — И как я оказался во власти такого чудовища! Она ведь безобразна!

— Ну, в темноте, я полагаю, она будет выглядеть сносно. Все-таки, — прибавил Фигас, — я скорее согласился бы помириться с ней, нежели взойти на эшафот.

— Итак, на что же вы решились, дорогой Стефан? — спросила Жуанита, бросая взгляд на улицу, где ее дожидались несколько негодяев.

— Мой друг, — ответил вместо Пьенуара Фигас, не упускавший из виду ни одного из движений женщины, — согласен вступить с вами в сношения, но, ради бога, поберегите его нервы. К тому же скажу вам, что некоторые обстоятельства принуждают его быть особенно осторожным с герцогиней в настоящее время.

— Я понимаю, что это за обстоятельства. Я даже слышала, что, несмотря на свое богатство, герцог нуждается в деньгах.

— Кто же в них не нуждается?

— В самом деле? В таком случае я могла бы найти способ достать их, и не позже чем нынешней ночью.

— Каким же образом?

— Впустите Жакобюса, он вам объяснит.

— Как? Этот старый еврей еще здесь? — воскликнул Фигас.

— Если бы я его не встретила у вашей двери, он бы поднял шум на весь Париж.

— С какой стати?

— Мне кажется, герцог, что он сомневается в вашей подлинности.

— Да? Ну, так пусть лучше войдет.

Жид вошел в комнату с обеспокоенным видом. Фигас рассыпался перед ним в любезностях. Что касается Пьенуара, то он не находил себе места под проницательным взглядом еврея. Но Жуанита успокоила всех.

— Господин Жакобюс, — сказала она, — вы просили меня найти двух решительных людей для вашего дела с бриллиантами. Я думаю, вы никого не найдете лучше этих господ.

— Но они провели меня, как гуся!

— Это только доказывает их ловкость.

— Вы, пожалуй, правы…

Затем без всяких предисловий Жакобюс предложил Фигасу и Пьенуару двести тысяч франков в награду, если они сумеют пробраться в указанный им дом и похитить там драгоценностей на миллион.

— Так вы нам смеете предлагать воровство? — возмущенно вскричал Пьенуар.

— Я полагаю, что это вам не впервой, — заметил жид с величайшим хладнокровием.

— Понятно, что это немного шокирует господина герцога, отвыкшего от дел этого рода, но стоит только взяться…

— Я говорил тебе, что твои глупости нас до добра не доведут! — крикнул Фигасу Пьенуар.

— Что делать, мой друг, кто не бывал молод? Однако, господин Жакобюс, где и когда мы должны действовать? — спросил Фигас.

— Я сам отвезу вас на место в своей карете. Знайте, что владелец известного сокровища только недавно прибыл во Францию. Я видел эти камни, они чудо как хороши, даже лучше ваших, — прибавил он, обращаясь к Жуаните. — Я знаю, в каком месте они находятся, надо всего лишь совершить маленький взлом.

— Ну и когда же надо отправляться? — спросил Фигас.

— Нынче вечером; ждите меня в конце Венсенской аллеи около полуночи, я отвезу вас на место.

— Решено! Значит, завтра у нас в руках будет куча золота! — воскликнул Фигас, похлопав по плечу Пьенуара.

— Или мы окажемся на Гревской площади.

Жуанита удалилась, пожелав им спокойной ночи и успеха. В полночь Жакобюс и два его клеврета тайно прибыли в Ланьи, маленькую деревеньку близ Шелля.

Но вернемся к герцогине.

Кража со взломом

Рано утром отправившись в путь вместе с Генрихом, она в полдень прибыла к мадам Ренальд. Герцогиня не могла не рассказать своей подруге детства о ночной сцене в кабаке в Сите, даже не подозревая о том, что слушавший ее маркиз был свидетелем вышеупомянутой сцены. Понятно, что он счел за лучшее умолчать об этом. Что же касается Сесиль, подруги герцогини, то она нашла, что у мужчин порой бывают странные фантазии. Ее муж отправился с дочерью по делам в Париж. Вечером мадам Кандас, чувствуя себя не совсем здоровой, сообщила Сесиль о своем деликатном положении. Они рано удалились к себе, и Генрих пообещал дамам охранять их покой, поскольку дом стоял довольно далеко от прочего жилья и из прислуги на ночь в нем оставались только садовник со своей женой.

Оказавшись один в ночной тишине, Генрих предался тягостным размышлениям о происшествиях минувшей ночи. Для него похититель имени Кандаса был непременно убийцей его отца. Эта мысль не давала ему покоя. Но как уведомить об этом правосудие, не причинив смертельного горя герцогине? Как разорвать цепь, соединяющую ее со злодеем? Не послать ли ему анонимное письмо с целью заставить покинуть Францию с угрозой, в противном случае, предать его суду?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.