«Толиада»

«Толиада»

В сентябре 1809 года семья вернулась в Москву. Отец нанял деревянный дом на каменном основании с двумя избами для дворовых и хозяйственными помещениями в Арбатской части, в приходе церкви Симеона Столпника, что в Хлебном переулке близ Поварской улицы. В эту старинную церковь, увенчанную рядами узорных кокошников и пятью небольшими главками, с шатровой колокольней, теперь ходили Пушкины на службу и причастие.

Для старших детей снова наступило время учёбы. Французский язык и латынь по – прежнему преподавал строгий и педантичный Руссло. Уроки арифметики, русского языка и Закона Божьего начал вести молодой священник Александр Иванович Беликов, выпускник Московской духовной академии. Он служил в церкви святой Марии Магдалины, что при Александровском военном училище. Новый учитель свободно владел французским, немецким и латинским языками, занимался литературными переводами духовных произведений и сочинял сам. Речь его лилась спокойно, мелодично, задушевно. Не повышая голоса, он умел доходчиво растолковать сложные правила. Дети полюбили его уроки, особенно русского языка и словесности. Под руководством Беликова Саша, наконец, начал успешно постигать трудно дававшиеся ему премудрости арифметики и потом постепенно усвоил её до тройного правила: научился решать несложные задачки на пропорции с целыми числами и дробями.

Василий Львович уделял подросшим племянникам гораздо больше времени, чем прежде. Он приносил им интересные книги, журналы и даже рукописи литературных произведений. Однажды дядюшка весь вечер читал Оле и Саше список запрещённой шутокомедии Ивана Андреевича Крылова «Подщипа, или Трумф». Это была остроумная сатира на русское общество времён императора Павла I. Крылов мастерски изобразил царедворцев «счастливыми трутнями» и комически «подменил» царский дворец крестьянским двором. Дети покатывались со смеху, слушая, как в первой же сцене царевна Подщипа вспоминает, что со своим женихом князем Слюняем крала огурцы с чужих огородов. Дядюшка забавно картавил и шепелявил, представляя, как Слюняй, обладатель деревянного меча и большой голубятни, признаётся невесте:

Ой, как мне быть, как ты с дьюгим пойдёсь к венцу?

Я так юбью тебя… ну пусце еденцу!

Государственные обязанности царя Вакулы в комедии чаще всего сводились к еде. Василий Львович зажимал нос и гнусавил за царя:

Я разве даром царь? Слышь, лёжа на печи,

Я и в голодный год есть буду калачи.

Изображая немецкого принца Трумфа с его солдафонскими замашками, дядюшка говорил за него с немецким акцентом нарочито писклявым тенорком, а за Подщипу наоборот грубоватым голосом. По сюжету Трумф, воспылавший любовью к царевне и возмущённый её отказом, повёл на царство Вакулы свою армию, но завоевание начал с того, что из – под носа у царя слопал его обед… Впрочем, всё кончилось благополучно: некая цыганка снабдила немецкое войско ядрёным русским табаком, до смерти расчихавшиеся солдаты сложили оружие, Трумф остался «с носом», а царевна пошла под венец со своим шепелявым возлюбленным. Саша и Оля от души аплодировали Василию Львовичу. Потом они ещё долго смешили друг друга «перлами» из крыловской шутокомедии.

Этой осенью брат и сестра увлеклись Вольтером, особенно Саша. Забывая об уроках, мальчик читал и перечитывал поэму «Генриада», события которой переносили его во Францию XVI века. Вольтер воспел подвиги короля Генриха IV Наваррского в борьбе с клерикалами, во главе которых стоял герцог Генрих Де Гиз. Саша наслаждался красотой и глубиной вольтеровского стиха, ёмкой и точной передачей автором главного содержания поэмы уже в первых строках:

Пою Героя, правящего Францией во славу

Рождения священным правом и победы правом,

Кто овладел в чреде несчастий долгих и сражений

Искусством побеждать врага и даровать прощенье…

Восхищаясь «Генриадой», юный поэт принялся сочинять длинную поэму «Толиада» в шести песнях на французском языке. Для всех, кроме Оли, это было пока секретом. Лишь сестре мальчик показывал плоды своих вечерне – ночных бдений. Ей очень понравилась идея «перелицевать» героическую поэму в комическую по примеру «Подщипы» Крылова. Саша перенёс действие почти на тысячу лет назад, в VII век – ко двору французского короля Дагоберта, которого изобразил тунеядцем. Вместо короля и клерикалов главными героями «Толиады» стали королевские карлики и карлицы: доблестный рыцарь Толи?, его верные соратники Поль и Никола Матюрен, миниатюрная красавица Нитуш. Описывая многочисленные происки и плутни врагов Толи?, увлечённый автор вёл свою комическую эпопею в стихах к счастливому концу – славной победе главного героя и его женитьбе на прекрасной Нитуш.

Черновую тетрадь со стихами Саша тщательно прятал от посторонних глаз. Он думал показать «Толиаду» Василию Львовичу только когда закончит её. Мальчик был строг к себе, часто переделывал уже написанные стихи, безжалостно вычёркивая неудачные, по его мнению, слова и строки. Даже сестре он показывал не всё. Юный поэт был так поглощён сочинительством, что запустил уроки, особенно латынь.

У Пушкиных служила мамзель Лорж, некрасивая полноватая немка из обрусевшей семьи. От немецкого произношения она сохранила разве что неспособность правильно выговаривать некоторые звонкие согласные. Из неё вышла не учительница, а очередная домашняя надзирательница, которая считала своим священным долгом следить за детьми, чтобы они вовремя делали уроки, не шалили, аккуратно одевались, не опаздывали на занятия и к столу ни на минуту – словом, вели себя не как дети, а как солдаты немецкой армии. К Оле у гувернантки претензий почти не бывало, а Саша вечно заслуживал её порицания за неряшливость и невыученные уроки. Лорж долго не могла докопаться до причины этих ужасных, по её мнению, «прегрешений», пока, наконец, случайно не приметила, что утром Саша сунул что – то под матрас.

В классной комнате Руссло вёл урок латыни. Зная прекрасную память ученика, его способность быстро схватить суть и легко ответить задание после сестры, он спросил мальчика первым. Заданные слова и выражения Саша запомнил ещё на предыдущем уроке и ответил без запинки, а в латинских склонениях совершенно запутался. Руссло, выслушивая его попытки просклонять трудное существительное, язвительно улыбался, отчего несчастный ученик ещё больше смешался. Тут вошла Лорж и, отдавая гувернёру Сашину заветную тетрадь с «Толиадой», стала возмущаться:

– Фот чем мсьё Александр санимаетца фместо урокоф! Посмотрите, какоф стихотфорец!

Руссло с любопытством полистал Сашину тетрадь и прочёл с деланным пафосом первое четверостишие:

Пою сей бой, в котором одолел Толи,

Где отличился Поль, где воин не один погиб,

Николу Матюрена и прекрасную Нитуш пою,

Коей рука – награда победителю в лихом бою.

Кончив чтение, гувернёр принялся насмехаться над стихами:

– Хи – хи! Что это, мсьё поэт, рифма у Вас в первом двустишии подкачала: Толи – погиб… Хи – хи! Герою Вашему до Генриха Великого – как до Луны… Хи – хи! А карлице Нитуш до любовницы короля Прекрасной Коризанды – как до Солнца! Хи – хи! Тоже мне графиня Диана де Грамон, хи – хи – хи!..

Саша терпел эту «пытку», краснея и глотая слёзы. Наконец, он не выдержал издевательства, схватил тетрадку с «Толиадой» и порывисто бросил в печку. Увидев, как запылали листы с его стихами, юный поэт заплакал и выбежал из классной комнаты, хлопнув дверью.

Сестра молчала, понимая, что вмешиваться бесполезно, но внутренне вся кипела от негодования. Про Руссло она подумала, что его стихам до вольтеровских тоже очень далеко, и гнев её обратился больше не на спесивого гувернёра, а на Лорж, выследившую юного сочинителя. «Ну, погоди, вредина!» – думала Оля, соображая, чем бы проучить гувернантку, чтоб ей стало неповадно копаться в чужих вещах и наушничать. Заметив, как опасливо немка поглядела на ползущего по столу чёрного таракана, девочка придумала способ «мести». «Только бы Параша согласилась! Только бы согласилась!» – повторяла она про себя.

Собравшись с силами, Оля старательно ответила урок и, когда гувернёр отпустил её на переменку, принялась утешать Сашу, горевавшего о погибшей поэме на сундуке в чулане.

– Вот увидишь, я ей устрою, этой подлой Лорж!

– Что ты задумала? – спросил брат, утирая слёзы.

– Это пока секрет. Завтра узнаешь! – напустила туману девочка. – А Руссло просто жалкий завистник. Ему самому до Вольтера как… до Луны!

Олин план вполне удался. Узнав о происшествии на уроке, Параша согласилась ей помочь, не раздумывая. Горничная убиралась у гувернантки и не любила её за бесконечные придирки: то пыль не так вытерла, то вещи на столе переложила не туда. Угодить мелочной немке при всём старании у Параши не выходило.

Когда перед сном Лорж пришла в свою комнату, к её удовольствию там всё было самым тщательным образом прибрано, стол блестел, притом предметы туалета лежали точно там, где она их оставила. Книга была раскрыта именно на той странице, где остановилась гувернантка: она любила прочесть на ночь пару абзацев из нравоучительного трактата французского архиепископа Франциска Фенелона «О воспитании девиц». Больше осилить она и не пыталась, потому что французский знала плоховато.

Немка поставила свечу на подсвечник, переоделась в ночную рубашку, накинула тёплую шаль, зажгла ещё две свечи и вознамерилась погрузиться в чтение. Но лишь она отодвинула закладку, как увидела, что прямо на странице сидит большой чёрный таракан и шевелит длинными усищами. Гувернантка содрогнулась от омерзения, еле сдержав крик, стащила с ноги тапок и ударила таракана. Но тому хоть бы что! Как сидел, так и сидит. И пуще прежнего усами шевелит! Лорж ругнулась по – русски и ещё огрела таракана тапком, и ещё – тщетно! В раздражении она схватила книгу и забросила в угол, потом загасила свечи, в темноте прочла наизусть коротенькую молитву, перекрестилась и легла в постель, но уснуть никак не могла: только начинала дремать, как перед глазами у неё появлялся «бессмертный» чёрный таракан, нагло шевелящий усами…

Утром немка тщательно набелилась и нарумянилась, чтобы скрыть следы недосыпания, с опаской покосилась на книгу Фенелона и вышла из комнаты, намереваясь приступить к своим обязанностям. Спросонья в коридоре она не заметила Тришку, мирно завтракавшего ночной добычей, и наступила ему на хвост. Кот, громко мяукнув, пребольно вцепился в щиколотку гувернантки. Та чертыхнулась, отпихнула его ногой и вслед за этим едва не упала, наступив другой ногой на недоеденную крысу. Снова помянув нечистого, Лорж чуть не плача вернулась переодеть порванный и испачканный чулок. Когда она вышла к завтраку с необычным для себя опозданием, внимательная Оля отметила её слегка потрёпанный вид и внутренне торжествовала.

В час пополудни гувернантка зашла в свою комнату поправить причёску и подрумяниться. Повертевшись перед зеркалом, она вспомнила о книге и, пересилив отвращение, подобрала и раскрыла её. «Бессмертный» чёрный таракан сидел на месте, как пригвождённый! Лорж взвизгнула и бросила книгу на стол. В лучах дневного света, падавших на столешницу из окна, гувернантка разглядела, наконец, что таракан нарисован – да так похоже, что сразу и не отличишь от настоящего. Значит, вчера при мерцающих свечах ей только показалось, будто он шевелил усами! Догадавшись, чья это проделка, она возмутилась и решила жаловаться на Олю Марье Алексеевне.

Когда гувернантка влетела в классную комнату, бабушка сидела у окна с пяльцами и показывала внучке сложный шов для вышивания. Саша за невысокой конторкой писал упражнение по французскому языку.

– Фот, матам, што матмуасель Олька натфорила! – выпалила немка, сунув книгу под нос Марье Алексеевне.

Бабушка, увидев нарисованного таракана, почти не отличимого от живого, и следы тапка на странице, сразу смекнула, в чём дело. Она знала, конечно, о вчерашнем происшествии с «Толиадой». Не одобряя Сашиного занятия сочинительством вместо уроков, она всё – таки жалела оскорблённого внука, поэтому Олю распекать и не подумала, оценив остроумную «месть». Марье Алексеевне самой была не по нраву привычка Лорж рыться в детских вещах и ябедничать. Строго глянув на немку поверх очков, бабушка сказала:

– Бог любит праведника, а чёрт ябедника. Так, мамзель Лорж, у нас в русском народе говорят.

Гувернантка буквально опешила, когда до неё дошло, что хозяйка недовольна ею, попятилась к двери, но «путь к отступлению» ей отрезал вернувшийся с прогулки Тришка. Котище выгнул спину, грозно зашипел и приготовился ударить утреннюю обидчицу когтистой лапой. Лорж остановилась в нерешительности. От новых царапин и дырок на чулках её спасла Марья Алексеевна, ласково позвав своего любимца и взяв его на руки. Сконфуженная немка ни с чем пошла восвояси. Остановившись по привычке за неплотно закрытой дверью, она с досадой услышала дружный хохот.

Страшась увольнения, Лорж с тех пор перестала явно наушничать за детьми, и они больше не устраивали ей неприятных сюрпризов. А злопамятный Тришка обиды ей не спустил. Бедняга с трудом отстирывала свои вещи от пахучих «подарков», пока не догадалась «подкупить» кота лакомыми кусочками.

Руссло учил Сашу и Олю до мая, а потом, чувствуя их неприязнь, всё же подыскал себе другое место и уволился, хотя ему и прибавили жалование. Дети вздохнули с облегчением. Когда гувернёр стал откланиваться, закончив последнее занятие, ученики и родители вышли проводить его в переднюю. Он надел услужливо поданный Васей плащ, сунул руку в карман за перчатками, но вместо них вынул листок, аккуратно сложенный вчетверо, и развернул его. На мгновение лицо учителя перекосила гримаса злобы, но он тотчас взял себя в руки и молча сунул назад досадную находку, боясь показаться смешным. На листке – то красовалась карикатура, где он был очень похоже изображён в образе муравья во фраке, ползущего вверх по ступенькам из стихотворных строк и тянущего издалека лапки к Луне с ликом Вольтера.

– Что такое, мсьё Руссло? – озаботилась Надежда Осиповна.

– Ничего, мадам, это… счёт от портного. Надо срочно оплатить, – пробормотал гувернёр.

Сергей Львович протянул ему конверт:

– Вот Ваше жалованье за последние уроки.

– Мерси, мсьё Пушкин! – гувернёр против обыкновения не открыл конверт, чтоб пересчитать деньги, положил его в портфель, тотчас вежливо откланялся и быстро ушёл в распахнутом плаще, без перчаток на руках.

Саша и Оля переглянулись и не сговариваясь пошли в классную комнату. Там они весело рассмеялись, довольные эффектом от карикатуры, над которой корпели несколько дней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.