Мемуары, ставшие делом государственной важности

Мемуары, ставшие делом государственной важности

16 марта 1965 года Жуков обратился в Президиум с письмом[893], в котором жаловался на дискредитацию и очернение. Встреченный этим письмом прием, не такой плохой, как предполагал маршал, придал ему решительности. Он вновь поднял дело о своей статье в «Военно-историческом журнале». Статья в конце концов была опубликована, но так и неизвестно точно, кто дал главному редактору Павленко зеленый свет на это. Чуйков подал жалобу. Незначительное дело приобрело общенациональный масштаб. Новый начальник ГлавПУРа Епишев пригласил военачальников: Баграмяна, Захарова, Конева, Москаленко, Рокоссовского и Соколовского. Это представительное собрание рассмотрело статьи Жукова и Чуйкова и единогласно высказалось в поддержку точки зрения Жукова. Это совещание, напоминающее средневековые соборы, где обсуждались неясные моменты вероучения, сегодня может показаться смешным, но для этих людей оно имело огромное значение. Все знают, что та война, стоившая чудовищных жертв, была главным делом их жизни, и речь шла не только о дележе лавров.

Вечером 8 мая 1965 года, впервые после октября 1957 года, Жуков появился на официальном мероприятии, посвященном 20-й годовщине Победы. Когда он вошел в кремлевский зал приемов, присутствующие встали и встретили его продолжительными аплодисментами. Потом Брежнев произнес речь («Великая победа советского народа»), в которой воздал умеренную похвалу Сталину. Собравшиеся встретили ее грандиозной овацией. На приеме, после торжественного заседания, множество людей толпилось вокруг Жукова (и Галины), его осыпали комплиментами, просили автографы. Наиболее предупредительными к нему были ас Иван Кожедуб, маршал Баграмян и Константин Симонов.

После этого своего выступления Брежнев больше не упускал случая прославить Великую Отечественную войну, которая, как он почувствовал, составляла самый прочный фундамент советского общества. Пенсии участникам войны были значительно увеличены, празднование Дня Победы приобрело грандиозный размах. Ветеранов стали посылать в школы, чтобы рассказывать подрастающему поколению о значении победы, о жертвах, принесенных ради нее. Он же начал идеологическую битву против «лейтенантской прозы», введенной в литературу молодыми писателями Виктором Некрасовым («В окопах Сталинграда»), Юрием Бондаревым («Батальоны просят огня»), Григорием Баклановым («Пядь земли»). В их произведениях, написанных в период хрущевской «оттепели», война изображалась не как монументальная эпопея, наполненная политическими сущностями, а как серия личных драм. Это видение «снизу» следовало заменить взглядом на войну маршалов и генералов, неизбежно более отстраненным и более холодным. Всем им было разрешено писать мемуары, но под строгим контролем цензуры, чтобы власти были уверены в том, что новый символ веры – решающая роль в достижении Победы принадлежит советскому народу под руководством партии – не будет нарушен. Акцент на роль народа, на его «сплоченность и массовый героизм» имел целью приглушить социальное и экономическое неравенство, неожиданно появившееся в СССР в 1960-х годах. По мнению Суслова, серого кардинала при Брежневе, отвечавшего за идеологию, героический образ Великой Отечественной войны должен прикрыть довоенные преступления режима и помочь забыть о трудностях настоящего времени… «Панорамный и монументальный» образ войны остается актуальным и в современной России[894].

В этих новых обстоятельствах у Жукова вновь появилась надежда вернуться в армию. В мае 1965 года он обратился в Президиум с письмом, в котором, вместо того чтобы перечислять свои боевые заслуги, упирал на свою коммунистическую ортодоксальность: «Пошел 47-й год моего пребывания в партии, в рядах которой я всегда непоколебимо боролся за генеральную линию партии». Потом он напомнил, что его смещение с партийных постов в октябре 1957 года произошло с нарушениями устава партии – его дело рассматривалось в его отсутствие. Наивный подход: ведь он же знал, что Брежнев, смещая Хрущева, действовал точно так же. Он добился нового смягчения режима «изоляции», в которой его держали. С этого момента можно говорить о его постепенной реабилитации. В 1966 году Константин Симонов начал снимать документальный фильм о Битве за Москву «Если дорог тебе твой дом». Жуков дал для него длинное интервью, которое увидели и услышали миллионы советских граждан. В тот же период он опубликовал статью о зимнем контрнаступлении 1941–1942 годов в «Военно-историческом журнале», и редакция пригласила его на дискуссию. 10 ноября 1966 года Жуков вновь обратился к Брежневу и Косыгину. Он напомнил ему, что скоро ему исполнится 70 лет, а страна будет отмечать 25-летие Битвы за Москву. Он жаловался, что ему по-прежнему запрещают присутствовать на мероприятиях и собраниях, на которых присутствуют остальные маршалы. Жуков просил ЦК позволить ему вступить в Группу генеральных инспекторов. Вместо новой должности Брежнев наградил его орденом Ленина.

Брежнев не хотел полностью реабилитировать Жукова из-за его мемуаров, которые тот заканчивал редактировать и о которых уже ходили тревожные слухи. В 1965 году АПН (Агентство печати «Новости»), рупор советской пропаганды за рубежом, получило от французского агентства печати «Опера Мунди»[895] предложение издать на Западе воспоминания двадцати видных советских деятелей, в том числе Жукова. После консультаций с контролирующими его инстанциями АПН дало согласие: с точки зрения пропаганды это был прекрасный случай. 18 августа 1965 года Жуков подписал с АПН авторский договор. По свидетельству Анны Давыдовны Миркиной, выделенной АПН для помощи в подготовке книги к изданию, в последний момент Жуков выставил условие: его воспоминания сначала будут изданы в СССР и только потом за границей[896]. Так началась битва за издание мемуаров, продолжавшаяся четыре года. Подбодренный перспективой увидеть свой труд изданным, Жуков немедленно сел за стол, чтобы дописать книгу. Но в ноябре с ним случился сердечный приступ, и всю зиму он плохо себя чувствовал. Тем не менее в середине 1966 года он сдал завершенные воспоминания Миркиной, уложившись в установленные договором сроки.

2 декабря 1966 года Георгий Константинович Жуков отмечал в кругу семьи свое 70-летие. В отличие от юбилеев других маршалов газеты никак не откликнулись на это событие. Зато «Военно-исторический журнал» решил напечатать посвященную Жукову биографическую статью «От простого солдата до маршала». Редакция поручила одному из своих журналистов, Светлишину, попросить высказаться о юбиляре Конева, Соколовского и Василевского. Все отказались. Тогда Светлишин сам написал статью, вышедшую в № 11 журнала и наделавшую много шума. Ведь это был первый пример – никогда в жизни Жуков не становился предметом такого внимания,  – к тому же очень деликатный в политическом плане. Светлишин выполнил все необходимые условия и требования. Первые строки были посвящены огромной роли коммунистической партии, напоминалось об ошибках Жукова, вскрытых на Октябрьском 1957 года пленуме. Жизнь маршала, писал автор, отмечена большими успехами и случайными неудачами. Он выделил ключевые моменты его биографии, часть из которых уже стерлась из памяти. Служба Жукова в Белорусском военном округе и бои на Халхин-Голе. В статье говорится о доле ответственности Жукова за неудачи лета 1941 года. Говоря об успехе под Москвой и о победах заключительного этапа войны в 1944–1945 годах, Светлишин благоразумно говорит о коллективных заслугах Генштаба. Среди неудач Жукова он вспоминает Ржевско-Вяземскую операцию (операция «Марс», ноябрь – декабрь 1942 года), которая тем самым вернулась из исторического небытия, куда ее отправили, а также эпизод со штурмом Зееловских высот, прелюдию к штурму Берлина.

Брежнев не решался дать разрешение на публикацию жуковских воспоминаний. 3 марта 1968 года, на заседании Президиума, вновь ставшего политбюро, он заявил: «У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы… Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы… Где эти люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?» Маршал Гречко, министр обороны, ответил ему: «С архивами мы разберемся и наведем порядок. О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного»[897].

Страницы рукописи бесконечно читались и перечитывались специальной цензурной комиссией. В нее входили многие члены ЦК, работавшие с начальником Института военной истории Жилиным. Доклады, подготовленные тремя отделами ЦК – пропаганды, науки и культуры,  – привели к требованию внести в текст многочисленные изменения. Их было несколько тысяч. Министр обороны Гречко и начальник ГлавПУРа Епишев неоднократно лично участвовали в рабочих заседаниях. Согласно одному из докладов, после внесенных в мемуары изменений «значительно полнее раскрыты ленинские принципы строительства Красной Армии. Ярче показана роль военных комиссаров, деятельность партии в области военного строительства после гражданской войны. […] Жизнь армии в предвоенные годы показана в тесной связи с осуществлением ленинской программы построения социализма в СССР, много внимания уделяется работе партии по подготовке командных кадров, развитию военной теории, организации политического и культурного воспитания солдат и матросов. Введена новая глава, раскрывающая содержание важнейших мероприятий партии и правительства по мобилизации материальных ресурсов и всех сил народа для укрепления обороны в 1939 – 41 гг. […] Полнее раскрыты мероприятия партии и правительства по обеспечению победы над гитлеровской Германией. Усилена критика буржуазных концепций Второй мировой войны…»[898].

Последнее препятствие к публикации едва не сорвало все дело: Брежнев непременно хотел, чтобы Жуков упомянул его в мемуарах. Жукову было трудно с этим смириться. Пришлось вмешаться Миркиной и объяснить, что без этой жертвы книга не выйдет в свет. Брежнев, со своей стороны, льстил старому маршалу, его тщеславию. Он наградил его еще одним орденом Ленина, пригласил в феврале 1967 года на празднование Дня Советской армии, а в следующем году вручил орден Октябрьской Революции. В конце концов Жуков смирился, сказав Миркиной: «Умный поймет». Действительно, многие советские читатели улыбнулись, читая, как Жуков, находясь в Новороссийске, хотел посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии полковником Брежневым, «но он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелейшие бои»… В конце концов эта история обогатила советский фольклор новыми анекдотами, вроде этого: на заседании Ставки Верховный главнокомандующий Сталин говорит маршалу Жукову: «Товарищ Жуков, прежде чем одобрить ваш план, мне нужно посоветоваться с полковником Брежневым…» Но и этот компромисс не гарантировал согласия Брежнева на публикацию мемуаров Жукова, если бы нового советского лидера не начал шантажировать не слишком щепетильный британский издатель Алек Флегон[899]. Флегон, бежавший на Запад из социалистической Румынии, специализировался на пиратских изданиях советских писателей-диссидентов или имевших проблемы с властями. В частности, он опубликовал произведения двух нобелевских лауреатов, Пастернака и Солженицына, без согласия авторов и не заплатив им ни цента гонорара. 1 июня 1968 года Флегон встретился с секретарем советского посольства в Лондоне и сообщил ему, что в его сейфе находится рукопись мемуаров Жукова, которую заполучил неизвестно каким путем[900]. Он заявил, что готов их опубликовать или продать американцам за миллион долларов[901]. Загнанные в угол, советские власти не имели выбора и 20 июля 1968 года вынуждены были разрешить издание мемуаров в СССР и на Западе. 10 февраля 1969 года из печати вышли первые 100 000 экземпляров жуковских «Воспоминаний и размышлений». В апреле они поступили в продажу и немедленно стали самой популярной книгой о Великой Отечественной войне, отодвинув в тень воспоминания Рокоссовского и Василевского. Первое издание мемуаров Жукова было распродано за несколько месяцев, хотя пресса хранила об их выходе полнейшее молчание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.