«…Подтёр Шопена…» (Музыкальный момент)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«…Подтёр Шопена…»

(Музыкальный момент)

Сидели мы раз за Чайковским и Балакиревали. Закусывал я Бизе со Сметаной. Вдруг у меня в животе Пуччини и во двор Паганини. Я надел Шуберта, вышел во Дворжак, от ветра – Шуман. Повесил я Шуберта на Шостаковича, присел на Мусоргского – Бах, Бах… Навалил я Могучую кучку. Взял Лист, подтёр Шопена. Возвращаюсь, а мне говорят: «У тебя на сапоге Глинка». Я почесал Бородина и отвечаю: «Это не Глинка, а Гуно».

Детский эротический фольклор

Впервые опубликовано в General Erotic. 2007. № 150.

Одно из моих самых ранних музыкальных воспоминаний – это вальсы Шопена, которые играла на пианино моя мама.

Когда я пошёл в первый класс, у нас в школе оказалось два кружка: кружок танцев и кружок игры на фортепьяно. Родители спросили меня, в какой кружок я хочу записаться, я без сомнения выбрал танцы – там были девочки. Но родители решили, что игра на рояле будет поважней, тем более что у нас в столовой подпирало стену расстроенное пианино Красный Октябрь. Родители убедили меня, что с музыкой жить лучше, чем с танцами, и я внял им без боя. Семь лет я отбренчал на пианино, и кое-какие факты из этого периода попали в мой рассказ «Любимый вальс». (См. мой «кирпич» Чтоб знали!)

Только к концу седьмого года, уступив моим настоятельным просьбам, моя учительница музыки позволила мне разобрать один из самых технически простых вальсов Шопена – музыкальным талантом я, увы, не обладал, а лишь настойчивостью.

Однако моей главной целью была Фантазия-экспромт, которую я услышал в каком-то фильме с Максимиллианом Шеллом, где герой исполнял эту волшебную вещь. Затем в библиотеке пионерского лагеря я наткнулся на роман Джорджа Дюмарье Трильби, где злодей Свенгали гипнотизировал красотку и та под гипнозом виртуозно исполняла сложнейшие музыкальные произведения и в том числе шопеновскую Фантазию-экспромт.

Когда я заикнулся о ней учительнице, она сказала, что это слишком сложная для меня вещь.

После седьмого класса я перешёл в другую школу и мои уроки музыки закончились. Однако дома я продолжал сам тренькать, благо имелись дореволюционные ноты – толстый том избранного Шопена, по которым играла мама. Я разобрал Фантазию-экспромт и играл её корявыми пальцами, к своему собственному удовольствию. Так же я курочил и один из полонезов Шопена.

В день моего восемнадцатилетия родители устроили дома большое сборище всевозможных родственников и близких знакомых. Они хотели похвастаться перед ними совершеннолетним сыном, и я задумал исполнить перед гостями Фантазию-экспромт. К сожалению, ко времени моего выступления я уже выпил несколько рюмок водки, чего раньше в таком количестве никогда не делал, и, оказавшись у клавиатуры, к своему удивлению, обнаружил, что пальцы меня совершенно не слушаются. Так моё первое и последнее публичное исполнение Шопена торжественно не состоялось. Однако это фиаско не повлияло на мою безответную любовь к музыке Шопена, которую я перестал играть, но продолжал слушать.

В Штатах я узнал, что Фантазию-экспромт (которая, кстати, была издана только посмертно, так как Шопен это своё произведение не жаловал) переделали в популярную песню. Быструю часть было под силу исполнять только Трильби, а песня заимствовала только медленную, среднюю, часть, и называется она Гт Always Chasing Rainbows. Эту песню впервые исполнили в 1918 году, а потом в разных аранжировках её пели Judy Garland, Frank Sinatra, Barbara Streisand и многие другие. Разумеется, что большинству слушателей и в голову не приходит, что это – Шопен.

* * *

И вот вдруг меня потянуло разузнать подробнее о Шопене, а то что это за любовь без желания узнать обо всём, что связано с предметом твоей любви?

Набрал я книг (см. ниже) и стал читать. Биографий о Шопене написаны сотни, так что пересказывать писаное-переписаное не буду, а лишь кратко обозначу факты, мне интересные, и тогда станет понятно, что из них вышло.

Фредди Шопен, то есть Фредерик, умер в 39 лет в Париже от чахотки в 1849 году. А родился он, стало быть, в 1810-м. Папашка его, француз, из низов, вырвался из своей французской деревушки в Польшу карьеру делать. Стал учить французскому у богатых и так опольшился и поляризировался, что даже в армии Костюшко служил, и во Францию больше никогда не вернулся, и все связи с ней прервал, хотя у него там родственников навалом осталось. Всем врал, что они погибли во время Французской революции, – так он своё крестьянское происхождение скрывал, а может, ещё что.

Женился он на бедной дворянке, Шопен был вторым ребёнком – три остальные были девочки, и одна из них умерла от чахотки, когда ей исполнилось только 14 лет. Быть может, она и заразила братца чахоткой.

А любопытно, скольких своих знакомых, учеников и прочих сам Шопен заразил своим туберкулёзом?..

Шопен был классическим вундеркиндом – в семь лет сочинил марш, который так понравился наместнику русского царя в Варшаве, Великому князю Константину, что тот стал под этот марш солдат гонять на парадах. А когда этот (или другой?) военный самодур из российских оккупационных войск впадал в злокачественную депрессию, он вызывал маленького Шопена, чтобы тот его лечил музыкой.

Потом пошли концерты, слава, сочинительство. Вскоре маленький Шопенчик явно перерос Варшаву, а затем и Вену и в 1931 году устремился в Париж – завоёвывать Францию, папашкину родину. Но Шопен уже никогда не вернётся на свою родину в Польшу. Круг, как и полагается ему, замкнулся.

В Париже Шопену крупно повезло – через Ротшильдов он попал в высший свет, тоже как учитель, но не языка, как отец, а музыки, причём для самых богатых и знатных. Зашибал он огромную деньгу, был законодателем моды, денди. Бабы не него вешались. Но не забудем главного – Шопен сочинял и исполнял музыку. Причём божественную. С Богом у него был контакт напрямую, потому он в церковь не ходил, перед иконами не молился и только, когда умирал, его детский приятель-поп вынудил его, немощного, покаяться и согласиться на поповские церемонии, которые они отправляют над умирающими.

Это было время грандиозных оркестровых композиций, а Шопен писал будуарную «женственную» музыку. (Некоторые пианисты мирового класса в наше время отказываются исполнять его произведения, мужчины – чтобы не потерять своей мужественности, а женщины – чтобы не впадать в стереотип пианистки-женщины.)

Исполнять перед большими толпами он панически боялся и потому в основном играл на интимных светских междусобойчиках. Бальзак и прочие утверждали, что импровизации Шопена были гораздо сильнее, чем его оконченные работы.

Главной шопеновской любовью-страстью-напастью была Жорж Занд – самая знаменитая женщина и писательница Франции того времени. Побыв вместе года четыре, они расстались.

Богатая ученица-почитательница-шотландка свозила Шопена на несколько месяцев в Лондон и Шотландию (это вместо Италии – будто нарочно чахоточного убить захотела), он еле-еле вернулся в Париж и там вскоре умер.

А теперь забавные детали. Разумеется, сексуальные.

Многие называли Шопена ангелом, а его музыку – ангельской. Быть ангелом – значит быть бесполым («бесполым» его называла дочка Жорж Занд). Желание представить его именно таким основано на желании сделать его символом польско-мировой культуры, а символом культуры не может быть ёбарь. Чем меньше в человеке сексуальности, тем больше шансов у него стать святым.

Шопен в своей переписке был весьма сексуально сдержан, то есть вообще там секса не было никакого. А писать письма он любил и по многу. Современники тоже не замечали за ним ебливости. Хотя в отрочестве он активно приударял за девочками, назначал им свидания, но когда он влюбился в Констанцию Гладковскую, 19-летнюю студентку оперного класса – а было это перед самым отъездом в Париж, – Шопен в течение года наблюдал за ней издали, не в силах подойти и представиться. Просил друзей передавать ей письма, бегал от неё, переживал и только за несколько дней до отъезда он осмелился с ней встретиться и что-то там сказать и даже обменяться кольцами. Стали ли они любовниками? Скорее всего нет. То есть в Париж, как многие утверждают, он уезжал девственником.

Ходят слухи, основанные опять-таки на письмах Шопена, что у него были гомосексуальные отношения – учился он в мужской школе и даже из Парижа писал страстные письма другу Титусу Войчековскому. Шопен обращается к нему: «моя любовь, моя жизнь» и выдавал и такое:

Я собираюсь помыться, так что пока не целуй меня, я ещё не вымылся. А ты? Даже если я умащусь византийскими маслами, ты всё равно не поцеловал бы меня, если бы я тебя не заставил каким-либо магическим способом… Тебе будет сниться сегодня, что ты меня целуешь.

Или эдакое:

…я знаю, что ты не любишь, когда тебя целуют, но уж позволь мне сегодня поцеловать тебя.

Увы, ни одного письма Титуса Шопену не сохранилось.

Приводя эти цитаты из писем Шопена Титусу, все авторы старательно оговариваются, что не было никаких прямых доказательств гомосексуальности Шопена (то есть фотографий и видеозаписей) и что в то время было обычным для поляков проявлять жаркую эмоциональность в переписке со своими друзьями мужского пола.

Как бы там ни было, но это волнует лишь тех, кто рвётся делать из Шопена ангела. Я же из него никого не делаю – пусть ебётся с кем хочет в фантазиях историков и идеологов и тем делает их жизнь кошмаром.

По пути в Париж «ангел» прихватил какую-то венерическую болезнь – скорее всего, французский насморк (чтобы офранцузиться ко въезду в Париж). Некая Тереза наградила его недугом и заодно лишила его гипотетической девственности, которую он блюл до 21 года. Вот что пишет Шопен, оглядывая свежим взглядом любовную жизнь Парижа:

…столько добрых женщин гоняются за тобой. Но я так сожалею о полученном подарке от Терезы, несмотря на попытки Бенедикта, который посчитал моё несчастье столь незначительным. Мне нельзя пробовать запретный плод.

Бенедикт, возможно, был доктором. Так что недаром Шопен в том же письме описывает, как на каждом шагу, гуляя по Парижу, он замечает объявления о лечении венерических заболеваний.

После упоминания о своей неприятности Шопен пишет с сожалением:

Я уже познакомился с несколькими певицами – и они, даже в большей степени, чем тирольские, хотели бы петь дуэтом.

Из-за своего заболевания Шопен был вынужден отклонить предложение хорошенькой соседки прийти погреться к ней у камина, когда её муж находился в отлучке.

(Венерические заболевания в то время в Париже были весьма распространены, так, шопеновские коллеги Паганини и Шуман страдали от запущенного сифилиса.)

Если и впрямь Шопен в двадцать лет покинул Варшаву девственником и его первая женщина Тереза, о которой больше нигде не упоминается впоследствии, наградила его триппером, то это был весьма болезненный первый шаг в гетеросексуальный мир. Но по тону в письме Шопена не чувствуется, чтобы он впал в панику или отчаянье.

А вот биограф Zamoiski (4) вообще не упоминает о Терезе, и нежелание Шопена попробовать запретный плод соседки он приписывает чахотке Шопена – и таким образом с Шопена снимается «грязное обвинение» в гонорее.

Мода на Шопена как на учителя музыки, блестящего композитора и исполнителя обеспечивала ему нескончаемый поток красивых и знатных учениц, которые его боготворили. Будучи козлом в огороде, трудно представить, чтобы он их не пригубливал. Уж слишком против здравого смысла и мужского здравия шло бы. (Шопен, почти каждую свою вещь посвящал кому-нибудь. Так, моя любимая Fantaisie-Impromptu Opus No. 66, созданная в 1835 году, посвящена Baroness d’Est. Ни в одной книге, ни на Интернете я не смог найти о ней ничего, кроме того, что она была ученицей Шопена. Но если просто ученица, то с какой стати посвящать ей свои вещи? А может, он посвящал только тем ученицам, с кем переспал?) Однако самое любопытное, что Шопен не посвятил ни одной своей вещи Жорж Занд.

Зато имеются сведения ещё об одной романтической, теоретической любви – Мария Водзинская, бывшая ученица, которой он сделал предложение, но мать девушки быстро раскусила, что из Шопена муж никудышный и спустила помолвку, которая держалась в тайне, на тормозах. Шопен жутко переживал и писал по этому поводу прекрасную музыку.

Примечательна фигура постоянно маячившего около Шопена маркиза де Кюстина. Да, да, того самого, который посетил Россию в 1839 году и написал свои проницательные путевые заметки, которые поставили Россию на должное место в сознании многих людей.

В 1824 году де Кюстин был избит кавалеристами и выброшен голым на мостовую из-за того, что он сделал гомосексуальное предложение одному из солдат. Это событие сделало де Кюстина на время парией в обществе. А до всего этого с ним произошли трагедии – смерть жены и сына-младенца. Но де Кюстин вышел из этого скандала триумвиратором, опять завоевав популярность – красивый, чисто выбритый, с литературным талантом и связями в свете. Да, чуть не забыл – богатый ещё.

Де Кюстин держал весьма влиятельный литературный и музыкальный салон, куда он завлёк Шопена. Шопен не раз приезжал музицировать в роскошный особняк де Кюстина, где тот проживал с постоянным любовником-англичанином, беря время от времени непостоянных. Известно приглашение де Кюстина Шопену на вечер 4 мая 1835 года, где присутствовали Гюго и Ламартин. Де Кюстин обращался к Шопену как хороший приятель: Dear Chopinet. Причём приветствие на приглашении было таким:

Выражение дружбы, предназначенное для друзей, которых он любит.

Утверждают, что Шопен интересовал де Кюстина только как знаменитость. Ну-ну.

Жизнеопределяющее женское знакомство Шопена с Жорж Занд произошло 24 октября 1836 года на приёме, который устроил Лист и его любовница Мари д’Агулт. Шопену в то время ни много ни мало – 26 лет. Жоржик шокировала свет, являясь в мужской одежде и куря сигары. Объясняют, что она начала одеваться в мужскую одежду, чтобы к ней не приставали мужики, когда она ходила на галёрки на театральные представления. Певец Nouriitt писал о парочке Шопен – Занд:

Я их очень люблю, ибо он так напоминает изысканную леди, а она – идеального джентльмена.

Жорж Занд на шесть лет старше Шопена. Но он предпочитал таких женщин – они за ним ходили как матери. Удобно. Занд тоже была падка на любовников моложе себя.

Жоржик писала роман за романом, гребла деньги, воспитывала сына и дочку, на которую Шопен не мог не посматривать как на наполняющуюся соками женщину. Летом Шопен ездил к ней на дачу – в старинный особняк – и там сочинял вальс за вальсом и мазурку за мазуркой.

Большинство долгосрочных любовников Жоржика были хилыми, немощными и больными, так что она испытывала угрызения совести, что её похоть их убивает, но зато ходила за ними как мать, нянька и врач одновременно.

Но она уж точно обучила Шопена «премудростям любви», то есть как удовлетворять женщину. Ненавидя эгоистичных в наслаждении мужчин начиная с мужа, она задавала такой вопрос своему итальянскому любовнику:

Когда я удовлетворю твою похоть, будешь ли ты знать, как отблагодарить меня?

Но, видно, всё равно мужчины оказывались неблагодарными. Только актриса, с которой она была в связи, знала, как её ублажить. Лист писал, что

Жорж Занд презирает мужчин в большей степени, чем Дон-Жуан презирал женщин.

И было за что.

По её свидетельствам, сексуальная жизнь с Шопеном быстро прекратилась, и отношения их перешли в дружеские, включая выхаживание больного из очередного приступа болезни.

Многие биографы считают, что Шопен начал свои отношения с Занд, будучи девственником, – его приключение с трипперной Терезой – не в счёт.

Когда Занд и Шопен расстались, её место тут же заняла бывшая ученица и тайная почитательница Шопена, знатная шотландская богачка Джейн Стерлинг. В то время ей было 44 года. Джейн ненавидела Занд и даже не пустила на порог посыльного, которого та отправила проведать о здоровье Шопена. Джейн никогда не была замужем, хотя была недурна собой, но в Шопене, если верить его письмам, она не вызывала ничего, кроме благодарности и уважения. Джейн же мечтала выйти за него замуж и таскала по замкам своих знакомых и родственников, пэров и лордов. Шопен мучился от чахотки, от грубых британских музыкальных нравов, от одиночества и подступающего безденежья. Так, одна великосветская британка взяла у него девять уроков и сыграла динамо, уехав из Лондона.

Вернувшись в Париж на последнем издыхании, Шопен через несколько месяцев умер среди друзей. Прознав о его тяжёлом состоянии, в Париж из каких-то курортов примчалась его бывшая ученица, знатная красавица, как её называли «Дон-Жуан в юбке», прекрасная певица Дельфина Потоцкая. Она по просьбе умирающего Шопена успела пропеть ему прощальное. Вот в связи с ней и начинается самое интересное – то, почему Провидение вдруг направило мой интерес на Шопена.

* * *

В одной биографии (1) приводятся извлечения из писем Шопена Дельфине Потоцкой, из которых неукоснительно следует, что они не только были любовниками, но что Шопен всячески смаковал секс, раздумывал о нём и был славно обучен Потоцкой делу любви и хорошо подготовлен к встрече с Жорж Занд. В сей книге говорится, что письма эти были обнаружены только в двадцатом веке Полиной Черникой (Paulina Czernicka), исследовательницей Шопена и дальней родственницей Потоцкой. В других книгах вообще ничего не говорится об этих знаменательных письмах, а кое-где о них лишь пренебрежительно упоминается как о подделке. Вот эти извлечения из писем Шопена Потоцкой с весьма занудными повторениями:

…Я долго раздумывал над природой вдохновения и творчества и постепенно сделал важное открытие. Вдохновение, идеи приходят ко мне только тогда, когда у меня давно не было женщины. Когда же я всё из себя изливаю, то вдохновение покидает меня и ни одна музыкальная идея не приходит мне в голову. Подумай, как странно и замечательно это устроено – энергия, которую я трачу на оплодотворение женщины, на создание жизни внутри неё, оказывается той же самой энергией, которая создаёт произведение искусства. Это та же драгоценная жидкость, создающая жизнь, и мужчина растрачивает её ради мгновенья наслаждения.

Та же самая сила управляет научными работами, и учёные, которые посвящают себя исследованиям и открытиям, держатся в стороне от женщин (как бы не так – читай моего Эйнштейна на с. 385–409 в: Михаил Армалинский. Что может быть лучше? М.: Ладомир, 2012. – М. А.). Рецепт успеха оказывается простым – творческий человек должен избегать женщин, чтобы скопляющаяся в нём энергия не уходила из его яиц через член в женскую утробу, а шла в его мозг в форме вдохновения, что может обеспечить рождение великого произ-

ведения искусства. Задумайся над этим – соблазн, который влечёт мужчин в женские объятия, может быть трансформирован во вдохновение! Но это справедливо только для тех, у кого есть талант, потому что если простой смертный решит жить без женщин, то он только будет сходить с ума от неудовлетворённого желания и всё равно не будет способен создать произведение искусства…

Ты только представь, моя сладчайшая Финдела (так Шопен звал Дельфину. – М. А.), сколько драгоценной жидкости и энергии я бесцельно потратил, отделывая тебя, – ведь я тебе не сделал ребёнка и только Бог знает, сколько замечательных музыкальных идей потеряны внутри тебя… Баллады, полонезы, даже целые концерты, быть может, навечно утеряны в твоей des durka (эта фраза, напоминающая польскую «маленькая дырочка», Шопен придумал для ласкового обозначения пизды. – М. А.).

Я настолько погружён в любовь к тебе, что я едва мог что-либо сочинять – вся моя творческая энергия ушла из моего члена и яичек прямо в твою des durka, и теперь ты носишь мою музыку в своей утробе…

Святые правы, когда говорят, что женщина – это ворота в ад. Нет, нет, беру свои слова обратно, я отрекаюсь от них. Но я не зачеркну их, потому что знаю – ты меня не оставишь в покое, пока не выпытаешь, что же я такое зачеркнул, а у меня нет времени переписывать письмо заново. Ты для меня – ворота в рай, ради тебя я откажусь от славы, от работы, от всего…

Я знаю, тебе нравятся мой член и яички, и после этого трактата ты должна зауважать их ещё больше, потому они не только источник наслаждения, но и источник моих достижений в искусстве. Высшее наслаждение, творение жизни, наука, искусство – всё исходит из них, всё могущественное, так что да здравствуют они!

О Финдела, только моя маленькая Финдела, как я жажду быть с тобой! Я дрожу и трепещу – такое ощущение, будто муравьи бегают по мне от мозга вниз к моему члену.

Когда ты наконец вернёшься, я прильну к тебе так крепко, что ты целую неделю не сможешь исторгнуть меня из своего нутра. Долой все эти вдохновения, идеи и произведения искусства.

Я придумал новый музыкальный термин вместо des durka. Отныне давай называть её «пауза». Позволь мне объяснить. В музыке пауза – это дырка в мелодии, то есть дыра в музыкальном смысле самым лучшим образом описывает des durka…

Целую всё твоё дорогое маленькое тельце и его нутро.

Твой преданный Фрисек, твой самый талантливый

ученик, который постиг искусство любви…

Дальше следует PS, где Шопен просит Дельфину родить от него ребёнка, который, как уверен Шопен, будет музыкантом ещё лучше, чем они.

А вот одно из учительских наставлений Шопена Дельфине:

Будь осторожна с педалью, моя маленькая Финдела. Она, шельма, чувствительная и шумная одновременно. Относись к ней вежливо и с тактом, ибо она может быть полезна, но весьма нелегко завоевать её близость и любовь. Как светская дама, заботящаяся о своей репутации, она не уступит легко. Но когда она всё-таки уступит, она творит чудеса, как опытная любовница.

В другой книге (2) приводится ещё один отрывок из письма Шопена Потоцкой:

Я всегда смотрю на красивых женщин с восхищением, и, если какая-то из них возбуждает во мне страсть, я затаскиваю её в постель… Этим женщинам я даю мою постель, моё тело и немножко моей животворной жидкости, но ни одной из них я не отдавал моё сердце.

И вот в книге Замойского (4) я обнаружил приложение, посвящённое происхождению этих писем. Вот о чём в нём рассказывается.

В 1939 году некая Paulina Czernicka связалась с Радио Вильно и сообщила, что у неё имеется несколько неопубликованных писем Шопена к Дельфине Потоцкой. Paulina Czernicka предложила радиостанции сделать программу, посвящённую этим письмам. Но тут началась война и стало не до этого.

В 1945-м появилась та же дама, живущая в то время в Западной Польше. На этот раз она обратилась на Радио Познани и прочла куски из так называемых писем Шопена Потоцкой. Это вызвало большой интерес, подстёгиваемый тем, что значительное количество польских архивов было уничтожено немцами. Но когда Черника опубликовала часть писем, то эротические откровения, которые излагаются Шопеном в порядке вещей, вызвали скандал. Начались громкие дебаты о том, мог ли Шопен написать такие эротические пассажи и была ли в действительности у него связь с Дельфиной Потоцкой.

Только что основанный в то время Институт Шопена попросил Чернику предоставить оригиналы, чтобы определить подлинность этих писем и опубликовать полностью такие драгоценные материалы. Черника подписала договор с институтом, где обязалась предоставить оригиналы писем. Однако через несколько месяцев она заявила, что оригиналы «на данный момент потеряны», но что она предоставит их фотокопии. Черника объяснила пропажу тем, что в 1939 году несколько оригиналов она отдала французскому офицеру в Вильно, и что они находятся во Франции, но, мол, остальные оригиналы спрятаны в Польше и вскорости она их покажет. В день, когда Черника должна была доставить оригиналы в Варшаву, в Общество Фредерика Шопена, от неё пришла телеграмма, что якобы, пока она ожидала поезда, у неё из рук вырвали папку, в которой находились оригиналы. Вора, как утверждала Черника, подослали её родственники (потомки Потоцкой), которые не хотели, чтобы компрометирующие Шопена письма были напечатаны. Черника якобы предлагала и другие объяснения, согласно одному из которых оказывалось, что письма находятся в Австралии, а согласно другому – что они находятся у её тётки в Америке. Но никто так до сих пор оригиналов не нашёл.

Paulina Czernicka покончила с собой в 1949 году.

Черника утверждала, что она получила письма от одного из потомков Потоцкой. Давно ходили слухи, что у Потоцкой хранился ларец, где она держала письма от Шопена. Однако никто из родственников Черники не слыхал об этих письмах ни слова.

Из опросов (а скорее, из допросов свежевыпеченным польским КГБ) близких и знакомых Черники выяснилось, что она была психопаткой, вела «бездуховный образ жизни» (коммунистические формулировочки) и в семье Черники были сумасшедшие – её мать и оба брата тоже покончили с собой.

Сама Полина Черника якобы с малых лет повернулась на Шопене, сделала из него «культ личности» и собирала всё, что появлялось о нём в печати, короче, безумная – что с неё возьмёшь?

Через несколько лет после смерти Черники все её бумаги и среди них фотокопии писем Шопена были найдены. Их бросились изучать на предмет, являются ли они копиями истинных оригиналов.

Нашлось два полных письма, одно из которых датированное, и много фрагментов: стиль типично шопеновский, выражения – его, игра слов именно та, что присутствует и в других его письмах.

Однако обнаружили и много слов, которые использовались в современном смысле, а не в том, какой они несли во времена Шопена, нашли также заимствованные фразы из переписки современников.

Некоторые даты не совпадали в письмах с истинными событиями. Но больше всего якобы уличало то, что в письмах используется фрейдистская теория сублимации. Мол, такое понимание экономии энергии во времена Шопена существовать не могло. Но ведь и древние китайцы тоже были чрезвычайно озабочены потерей спермы, в которой якобы содержалась духовная сила мужчины.

Письма дали известному графологу на экспертизу, и тот сказал, что они – подделка. Дали другому – он сказал, что нет. Тогда подключили уголовную полицию и Интерпол, их окончательный вердикт: подделка.

Несмотря на все подозрения и обвинения в подделке, нашлось немало людей и исследователей, которые приняли материалы Черники о Шопене как подлинные.

А в 1999 году к 150-летию со дня смерти Шопена в Англии вышел художественный фильм The Strange Case of Delfina Potocka (Странное дело Дельфины Потоцкой), посвящённый любовной связи Шопена с Потоцкой, основанный на письмах Черники.

Вот вам уже не клубничка, а «черничка».

* * *

Из всей этой истории меня больше всего интересуют мотивы действий Черники, если считать, что она подделала письма Шопена. В большей или меньшей степени был сексуален Шопен? – для меня дело десятое. Но очевидно, что для Черники это было чрезвычайно важно. Совершенно ясно, что в намерения её не входило опорочить, запятнать Шопена, композитора и человека, пред которым она преклонялась. Она явно хотела сделать добро для Шопена: приукрасить, оживить его образ, а сделать это можно лучше всего с помощью секса, то есть показать своего героя не бесполым ангелом, каким привыкла его представлять польская католическая общественность, а страстным, опытным мужчиной. Чернике как женщине это было особенно необходимо, чтобы самой испытывать от музыки Шопена больше наслаждения. (Один викторианский критик в Англии называл произведения Шопена неприличными из-за их страстности.)

С другой стороны, в версии Черники шопеновская теория умышленного удержания семени была бы прекрасным объяснением его известной нерешительности в любовных делах.

Шопеновское упоминание о регулярном затаскивании в постель своих учениц делает его чуть ли не донжуаном. Быть может, Черника хотела опровергнуть знаменитую цитату из письма Жорж Занд, в которой она в процессе длительного соблазнения Шопена сетовала на то, что он на её откровенное предложение переспать ответил, что не хочет близостью портить их дружеские отношения. Занд возмущённо писала приятелю:

Не может же он верить в это? Кто была эта жалкая женщина, которая дала ему такую идею о физической любви? Была ли у него любовница, его недостойная? Бедный ангел! Вешать надо таких женщин, которые унижают в мужских глазах самое благородное и святое в творении, божественную тайну, наиболее серьёзный и грандиозный акт во всей вселенной.

Черника легко опровергает зандовское понимание реплики Шопена – по черниковским письмам получается, что Шопен просто пошутил или использовал это как предлог, чтобы избежать близости с Занд, которая поначалу его совершенно не привлекала – ведь он после первой встречи даже сомневался, женщина ли она.

В дополнение ко всему черниковские письма опровергают мнение, что Занд была первой женщиной Шопена – ею была Дельфина Потоцкая.

В 1842 году Шопен, желая восстановить связь с Потоцкой, вернувшейся в Париж после долгой отлучки, писал, что Жорж Занд нужно, чтобы он её ёб по пять раз за ночь, а он не мог – здоровье не позволяло. Но в то же время у него, мол, достаточно сил и опыта, чтобы восстановить связь с Потоцкой. Далее он писал:

У меня были интрижки, но только постельные, а не сердечные. Только ты и Занд владели моим сердцем. Но Занд – иностранка и не поймёт меня так, как можешь ты. Тем женщинам я давал страсть, моё тело и немножко той животворящей жидкости, но не давал им моего сердца.

С теми женщинами я осторожно расходовал мои силы и экономил живородящую жидкость, тогда как с тобой я был готов пожертвовать всей моей творческой энергией.

Доказательством моего безразличия к тем женщинам является большое количество замечательных произведений, которое я создал. А когда я был с тобой, я мог только корректировать уже написанное и подготавливать его к печати – все мои силы уходили на тебя. А тут объём созданного мною говорит сам за себя…

Ты была моей первой любовницей и будь моей последней.

…я, твой бывший ученик, покажу тебе штучки, которым научился у Занд, весьма необычные и любопытные. Я знаю, как удовлетворить тебя. Ты же сама говорила, что я виртуоз и в любви.

Вся эта тема сохранения энергии вполне могла быть близка самой Чернике – какой-нибудь её творческий любовник не ёб её, и ей необходимо было придумать причину, которая бы не ущемляла её женское самолюбие или этот любовник сам ей нёс чепуху в оправдание своей сексуальной инертности.

Вполне возможно, что таким способом Черника также хотела утвердить шопеновскую гетеросексуальность и отвести от него всякие слухи о шашнях с мужчинами.

Черника сделала Шопена таким, каким ей хотелось его видеть, и таким он действительно выглядит гораздо привлекательней, чем до неё. Но ей не дали насмотреться на него, ею усовершенствованного, – её либо довели до самоубийства, либо его инсценировали ксендзы и партийные моралисты. Так я думаю.

* * *

Шопен боялся быть захороненным живьём и просил перед смертью разрезать его тело, чтобы убедиться, что он действительно мёртв. Его сердце вырезали и положили в наполненную спиртом склянку, и Людвига, его сестра, вывезла её (наверно, под юбкой, чтобы русские пограничники не конфисковали – спирт же: выпили бы, а сердцем закусили бы) в Польшу. Сердце покоится в церкви Святого Христа, рядом с домом Шопена в Варшаве.

Однако правильнее было бы отрезать Шопеновы хуй и яйца – ведь именно они были ответственны за его музыкальную производительность. А саму Полину Чернику в награду за её заботу об имидже Шопена следует удостоить звания «Посмертной любовницы Фредерика Шопена».

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ В ДЫМ ЛИТЕРАТУРА:

1. Ruth Jordan. Nocturne: A Life of Chopin. New York: Taplinger Publishing Company, 1978. 286 p. ISBN 0-8008-5593-0.

2. Jeremy Siepmann. Chopin. The Reluctant Romantic. Boston: Northeast University Press, 1995. 280 p. ISBN 1-55553-249-7.

3. Jeffrey Kaliberg. Chopin at the Boundaries. Sex, History, and Musical Genre. Harvard University Press, 302 p. ISBN 0-674-12790-0.

4. Adam Zamoyski. Chopin. A New Biography, Doubleday. 1980. 374 p. ISBN 0-385-13597-1.

5. Tad Szulc. Chopin in Paris. The Life and Times of the Romantic Composer. Scribner, 1998. 444 p. ISBN 0-684-82458-2.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.