Новая политика

Новая политика

Произошла смена эпох. Исчезли разом с горизонта динозавры космонавтики. Скоропостижно умер Королёв, ушёл с фирмы Раушенбах, уволили Трегуба и началась мышиная возня – противостояние военных и гражданских. В ОКБ, у Елисеева в пику ЦПК построили свой КМС – комплексный моделирующий стенд, позволяющий тренировать космонавтов. В борьбу ввязался Каманин. Заслуженный герой, прошедший огонь, воду и медные трубы, стал не только наставником-опекуном, взявшим под крыло неоперившихся птенцов-космонавтов, но и современным царедворцем.

Прежние лидеры космонавтики были нравственными людьми. Мелочи для них оставались мелочами, а подошедшая смена кипела жаждой житейских страстей. Между военными и гражданскими началось противостояние: кто самей? Летать в космос сделалось почётно, и космонавты воспринимались народными героями, вроде чудо богатырей.

Военные в виде козырей имели перед гражданскими самолётный опыт, крепкое здоровье и безусловный психологический настрой. В сравнении с гражданскими у них хромала техническая подготовка. (Ведь все гражданские имели за плечами неформальный вуз и инженерную практику). И потому гражданское руководство выбрало действенным средством борьбы теоретическую подготовку. Возникли обширные приёмные комиссии. На теоретическом экзамене можно было всегда задать каверзный вопрос.

СП и БВ учили не зацикливаться на бедах, ни охать, по-деловому относиться друг к другу. Но после их смерти началась великая грызня из-за очередности: кому лететь и в каком качестве? Командирами прежде были только военные. Это сложилось исторически и так и шло, пока кто-то не спросил: «А почему? И зачем вообще в экипаже командир, когда летят вдвоём? Командир здесь скорее звание почётное и условное, как мужчина в семье». Отношения в то время между военными и гражданскими накалились до нельзя.

Назначение на полёты узурпировал генерал-полковник Каманин. Для него отбирать космонавтов на полёты означало тогда общаться с высшим руководством страны. Сначала лётчиков отбирали с мыслью «они, мол, здоровые и у них реакция истребителей». Впрочем вскоре убедились, что не реакция в космических полётах нужна, а скрупулёзность, точность и знания. Каноны здоровья тоже были завышены.

Противостояние достигло апогея, когда на зачётной тренировке находящийся в тренажере военный экипаж поймали на передаче шпаргалки. Разыгрался скандал. Гражданские ожесточили экзамены. Экзамены стали притчей во языцех. Но время шло, и в конце концов всё уравновесилось. Постепенно страсти поутихли и стали договариваться. Договорились, например, о квоте полётов и очерёдности. Военные даже вынуждены были согласился на то, что пару раз в качестве командиров экипажей слетали в космос гражданские (Рукавишников и Кубасов) На этом взаимные бодания закончились.

В народном внимании к космонавтам имелось что-то ненормальное. По-разному защищались они от этого в житейской практике. Неглупый в общем человек Николай Рукавишников выбрал для себя удобную роль шута. Он объявлялся в инженерной среде неизменно представляясь не иначе, как «космонавт Рукомойников», и это разом многих разоружало.

В среде годами готовящихся, но не летавших космонавтов начался многоголосый «плач Ярославны». Руководитель службы управления полётами тех лет космонавт Алексей Елисеев назначил послушного, но недалёкого космонавта Валерия Кубасова руководителем гражданских космонавтов в КБ, и они действовали в четыре руки, предлагая полётный пасьянс, до тех пор, пока не вызвали общий отпор. Случилось это на отрядном партийном собрании.

Елисеев просто вышел тогда из парторганизации гражданских космонавтов из-за того, что прения на партийных собраниях сделались просто опасными, затем и Кубасову выразили недоверие, не избрав его в руководящее партбюро. Мятеж, впрочем, был быстро подавлен, нашлись карьерно заострённые лояльные люди, устроившие всех, хотя на первых порах среда космонавтов расценила их коллаборационизм как предательство.

Елисеев действовал единовластно. Хотя в войну это называли по-другому: «как полководец» или как самодостаточный военачальник. Многое называли тогда боевыми терминами: «битва за хлеб», «битва за Космос». Сделал он многое, но у него обнаружились зачатки тирана. Он не стеснялся с людьми заслуженными. Так на одном техническом совещании он спросил: «А почему нет никого от отдела космонавтов?», хотя перед ним сидел заместитель начальника этого отдела Сергей Николаевич Анохин – заслуженный лётчики-спытатель и вообще легендарный человек. Прилюдно это звучало обидно.

В отношении космонавтов к Анохину присутствовал двойной стандарт. Они представляли масштабы его фигуры и готовы были отдать ему должное в речах и разговорах, а по делу порой выходило наоборот. Анохин был для них символом, уважаемым и в среде лётчиков. Они славили Анохина в праздники и игнорировали в будни.

Анохин вспоминал, что ещё недавно Лёша Елисеев вёл себя совсем иначе. Он подстерегал Анохина на лестнице, напоминал, просил. Вместе они придумали убедить руководство фирмы ввести должность шефа-космонавта испытателя королёвской фирмы по аналогии с авиационной практикой. И на эту роль Анохин предложил рвущегося вперёд Елисеева. Такое удалось и Елисеев за короткое время слетал больше всех, что и послужило наряду с его несомненными организационными способностями основой его ошеломляющего служебного роста.

Конец его карьеры трагичен. Сначала противостояние с соседом по думской скамье – Ельциным, где для изолирующей прокладки между ними, сидящими по алфавитному порядку, посадили маленькую женщину, представительницу народов Севера, депутата Евдокию Гаер.

Наступило особое переходное время Ельцина. Были утрачены критерии, многие надели маски. Так жестянщик с нашей фирмы в Думе представлял себя за одного из тех, кто выковал «щит и меч Родины». Поменялись акценты. Елисеев расстался с космонавтикой, получив многообещающий для научного карьерного роста пост ректора МВТУ имени Баумана. Но его диктаторские замашки не пришлись академической элите и его прокатили на очередных выборах. Дальше он был занят менеджерской деятельностью в компании производства отечественных компьютеров, но и на этом не преуспел и практически исчез с делового горизонта.

Человек, работавший с женой Елисеева Ларисой, рассказывал, что Елисеевы ностальгически скорбят по минувшим временам и порядкам. И получалось, что их время ушло.