В другие измерения

Известно, что первыми писателями были путешественники. Они делились необыкновенным, увиденным в чужих краях.

Писатель должен пригасить свои пристрастия. Лучше всего, когда он остаётся «над схваткой»: читатель сам разберётся, что к чему. Как адвокату ему свойственно представлять чужие резоны. Читатель может сопереживать, но по большому счёту он должен вместе с писателем провести свой «разбор полёта». И в этом смысле писатель был и остаётся до сих пор учителем жизни.

Нет, человек не ценит того, что его повседневно окружает. Так было и в ОКБ Королёва, обладавшего даром собирать необыкновенных людей, бесконечно увлечённых, сжигавших себя на алтаре новой техники.

В муравейнике ОКБ все были связаны. Срочность дел срывала со всех изолирующие оболочки, и от этого все были более открыты и обнажены и в отношениях проявлялись искренней и ярче.

Позже я побывал в другой особой среде – атомников, уединившихся с заброшенной тематикой на периферийной третьей территории и варившихся теперь в собственном соку. Все они были жителями этого подмосковного городка, и сначала, казалось, были востребованы, а затем их тематика ушла. Они были друг другу кто братом, кто сватом, жили на соседних улицах. Ежедневно встречались вечерами на улица, знали не только друг друга, но и членов их семей, помогали друг другу, и были особым кланом со своими традициями и своей историей, со своей идеей, позже выродившейся.

А ещё не задумываясь я угодил в исключительный мир героев и мерзавцев, составлявших вокруг героев особую обслуживающую среду, неумолимо притягивающую проходимцев. Мне было с чем их сравнить способом «от противного». Проходимцы, как правило, с их недостойными проявлениями были гонимыми из разных мест, но жизнь их бесконечно закаляла и они проникали в особую среду как вирусы, заражавшие, а затем и взрывающие её изнутри.

Нам запрещалось общаться с иностранцами. В программе «Союз-Аполлон» с ними общался лишь выделенный контингент. Попеременно мы дежурили в зале управления. В этом полёте появились странные возможности. Для работавших в сменах были забронированы номера на окраине столицы в гостиницах ВДНХ. Полагалось, что в них можно было отдохнуть после смены, где без труда можно нужного человека найти и доставить в ЦУП – Центр управления полётами. Разумеется, никто в этих гостиницах не бывал, все ночевали дома.

Была ещё одна интересная новинка: четвёртый учебный канал телевидения вёл прямую передачу из зала ЦУПа. Это были немые передачи. Речь не транслировалась. Однако по картинке можно было представить текущую полётную ситуацию, и вовремя забеспокоиться. Мы дежурили поочерёдно, по сменам: я, Толя Пациора и Борис Скотников.

Случилось и мне оказаться в центре событий. В моей смене у американцев возник какой-то вопрос, и Елисеев попросил меня разобраться и объяснить коллегам «что и как». Для контакта с иностранцами были подобраны специально оформленные и проинструктированные люди. От нас ими были Легостаев и ещё несколько человек. Из оформленных по ориентации в ЦУПе в тот момент никого не было, и я отправился в «американскую зону», проход в которую обычно был нам воспрещён. Дело не стоило выеденного яйца и быстро закончилось. Мы объяснились к взаимному удовольствию на языке технических терминов. В конце беседы в комнату американской группы пришёл оформленный Владимир Сыромятников. Он остался с американцами, а я попрощавшись отправился восвояси. За дверью мне встретился маленький перекошенный человечек, который зашипел на меня, мол, как это я посмел в одиночку пойти к американцам? А я не был проинструктирован и о запретах понятия не имел.

Конечно, в нас была гордость приобщения к космонавтике, хотя космонавтика стала для нас обыденной. Сначала иного у нас просто не было и не на что ещё времени не оставалось. Но постепенно мы освоились и стали оглядываться по сторонам.

Наш первый шаг в литературу был ответом Дрю Пирсону. Эту первую статью мы написали со Спаржиным. Она была заказной. Зашёл к нам Раушенбах и попросил написать ответ американскому журналисту, который беспочвенно написал о человеческих жертвах русской космонавтики перед стартом Гагарина. Раушенбах тогда привёл нас в пустующий кабинет Тихонравова, где мы начали творить. Заказчик под конец появился неожиданно, словно вышел из-за стены. Мы не знали кто он? Должно быть, он был крупным чином комитета безопасности. Статья затем была опубликована за рубежом, но мы не знали где и под каким соусом? Впрочем, это нас не заботило. Ведь всё, что мы делали, тогда подавалось анонимно в открытый мир.

Самодеятельность не поощрялась.

Впрочем раз статья моя украсилась эпитетами самого Генерального секретаря, Леонида Ильича Брежнева. О первой ручной стыковке «Джемини-8» с ракетой «Аджена» я написал статью для «Известий», но она отчего-то вовремя не пошла и пылилась у ответственной за научные публикации «Известий» Елены Манучаровой. Когда вслед затем была выполнена автоматическая стыковка советских беспилотных кораблей, статья была срочно извлечена и после короткой переделки пущена в ход. Из конспирации она была подписана девичьей фамилией моей матери. Она начиналась словами: «Стыковку в космосе можно сравнить с установкой автомобиля в гараж или с вводом судна в док, хотя она много сложнее…» И так далее.

«Известия» наряду с «Правдой» были центральной газетой. Статья попала на глаза Генеральному секретарю, и он, считая себя продвинутым автомобилистом, заявил: «Это что же? Сравнить установку автомобиля, которую может выполнить каждый пьяный одной рукой, с крупнейшим космическим достижением?» И последовала команда – наказать наглого журналиста, автора статьи, что была на этот раз подписана скромно, без титулов.

Телевизора в эпоху нашего студенчества ещё не было и искусство вкрапливалось в жизнь редкими случайными каплями. Ими был, например, скрипичный концерт Давида Ойстраха в общежитейском комплексе на Стромынке и талантливые студенческие «Окна Роста» на «Красной площади» МВТУ – центральном проходном пятачке старого здания – красочные изображения на злобу дня. В институтском зрительном зале проводились выпуски «Новостей дня», в которых особенно запомнился тогдашний редактор «Техники молодёжи» Василий Захарченко.

Тогдашние деятели культуры не стеснялись выступать перед студентами в крохотных случайных помещениях. Мне запомнился концерт Никиты Богословского и Людмилы Лядовой в холле нашего привилегированного студенческого общежития в Бригадирском переулке. Общим стимулом была тяга к культуре, стремление к ней.

Москвичи были людьми практичными. Они решительно осуждали сокурсника Кирилла Рогайлова, который просто красиво говорил. Искусство речи было для него чистым искусством. И окружающие возмущались «бесполезной болтовней», а мне так нравилась его красивая речь и я ею заслушивался.

Наверное, эта практичность стала основой создания нового поколения оружия, которое стало по плечу этому современному поколению оружейных дел мастеров. Но это было позже, а пока они учились на особых факультетах в стенах МВТУ. Но чтобы стать творцами техники им предстояло превратиться в неких знатоков, которых можно было наблюдать пока только на примерах футбольных фанатов, которые, не имея практической цели, знали родословную любимых команд и всё о командах, а их кумиры воплощали чаяния и надежды и вселяли уверенность.

Мы превращались из гусениц в бабочек, и в каждом из нас, наверное, жила черта – потребность самовыражения. Потом вокруг нас были вдохновенные умельцы, сродни современным хакерам, что изучили новую технику на гране фантастики и были, как рыбы в этой среде, а не проникшимся этого не хватало и их тянуло в другие измерения.

Прошёл период нашего приобщения к космонавтике. Сперва она была для нас манящей средой. А затем она стала для нас привычной, средой необходимости. Мы же были вынуждены ежедневно осуществлять массу занудных дел, из которых складывается техника.

Каждый шаг был ответственным и связан с сонмом других шагов и массой ограничений. А рядом был мир журналистики, музыки, литературы, мир свободной фантазии, где полёт ограничен лишь собственной смелостью и где сам ты себе и судья и прокурор, и который тянул нас к себе своей непредсказуемостью.

Как артисты мечтают сыграть какую-то роль, каждый из нас мечтал утвердиться в особом нездешнем качестве. Некоторым это удавалось. Так скромнейший Володя Семячкин стал не только руководителем одного из ведущих отделов космического КБ, но и одним из лучших переводчиков и певцов шекспировских сонетов и был серьезно воспринят средой шекспироведов. И другие пытались выйти рыбой на сушу.

Не ценишь того, что вокруг тебя, к чему привык. И люди, создававшие новую внеземную историю, казались обычными и не вызывали восторг, удивляя делами только иного измерения.

Так получилось и со мной, и проводником в этот мир стал для меня работавший рядом Сева Березин – московский интеллигент, в свободное время рывшийся в букинистических развалах и регулярно совершающий рейды по книжным магазинам. С его подачи я дебютировал в «Юном технике» со статьей о кавитации и подготовил другую статью «Пневматический мозг», и она ждала своей очереди, когда нас пригласили сотрудничать в «Комсомолку».

А рядом расширялся новый мир – информационный мир телевидения. Сначала мы восприняли его пассивно: смотрели у соседки Ады Аркадьевны чёрно-белые телевизионные передачи, затем и активно, сотрудничая с редакцией научно-познавательных передач на Шаболовке. Привёл туда меня Юра Спаржин. Группа бывших физтеховцев уже сотрудничала с ней. В небольшой и тесной комнате работали необыкновенные люди – редакторы научных передач. В основном это были молодые, красивые женщины: Ирина Александровна, Регина Викторовна и Искра Игоревна и редкие мужчины: обаятельный и энергичный Леонид Антонович Дмитриев и специальный научный режиссёр Саша Гуревич. Здесь мы чуть-чуть прикоснулись к творчеству, неся научно-техническую информацию через голубой экран.

Не только мы пытались расширить свой творческий горизонт. В стане практиков энергичная поросль. Многие искали свои пути. Какие-то флотационные потоки вынесли часть их в высокие сферы руководства. Они бредили собственными проблемами. А мы близоруко судили о них, как судят о рядом растущем ребёнке.

Земля в иллюминаторе. Краешек итальянского сапога.

Валерию Кубасову в жизни трижды крупно повезло.

Из женщин-врачей первой побывала в космосе француженка Клоди Деэ.

На улице Гаваны. Дмитрий Заикин из первого отряда космонавтов. В космос он не полетел, работал в ЦПК и был образцом скромности. Мы с ним плавали на кораблях сопровождения полётов.