ВОЗМУЩЕННОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
ВОЗМУЩЕННОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
Каждое утро рабочие Москвы спешили просмотреть газеты. Как и рабочие Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Рима, Праги, Варшавы, Будапешта, Белграда, Софии. Рабочие мира! И не только рабочие, но и крестьяне, интеллигенция — все люди мира с напряжением ждали начала большого процесса, который затеяли гитлеровцы.
Видные писатели, ученые, юристы, политики — люди мировой совести поднимали голос в защиту плененных гитлеровцами борцов. Имена Димитрова и Торглера не сходили со страниц печати. В Париже был создан комитет в защиту подсудимых. В городах Европы устраивались грандиозные митинги, на которых выступали известные миру деятели.
В то время мать Димитрова жила в маленьком горном городке Самокове с дочерью Магдалиной. Парашкева Димитрова потеряла уже троих сыновей: Костадина, Николая и Тодора. Смерть готовилась похитить и четвертого ее сына.
Болгарские газеты мало писали о том, что происходит там, где ее сын. Но из писем, которые она получала, она видела, что надо и ей что-то предпринимать. Грешно, думала она, оставаться здесь, в тишине и покое, когда ее сын, а вместе с ним и весь свет поднялись на борьбу против озверелых фашистов. И она сказала дочери:
— Магдалина, собирайся, поедем в Германию.
Магдалина не возразила. Она только высказала сомнение:
— Пустят ли нас, мама?
— Будем ходить, будем хлопотать, пока пустят… Нельзя сидеть сложа руки. Будем требовать, пока не надоедим им…
Партия поддержала Парашкеву Димитрову в ее желании поехать в Берлин.
Решено — сделано. В одно утро из Самокова направилась в Софию старая, согбенная горем женщина в черной одежде. Прибыв в Софию, она тотчас пошла в германское посольство просить визу. Чиновник, лишь услышав ее фамилию, не дал ей переступить и порога посольства. Тогда Парашкева пошла в полицию, но и там ей сказали:
— Куда тебе, бабка, в Германию? Потеряешься там. Даже говорить по-немецки не можешь.
— Могу ли я по-немецки говорить или нет, это дело не ваше. Я хочу ехать к сыну.
— Откуда возьмешь столько денег? Дорого обойдется поездка в Германию, — отговаривали полицейские чиновники.
— Найду. Вы мне только дайте документы.
С большим трудом Парашкева и Магдалина добились паспорта во Францию. В одно прекрасное утро они отправились в далекий путь.
Париж. Вот он какой, Париж!
Зал «Ваграм» переполнен. Тут собрались тысячи парижан, чтобы послушать, что скажет прибывший с Корсики известный адвокат Моро-Джиаффери об этом «неслыханном юридическом скандале».
На трибуне невысокий полный корсиканец. Микрофон торчит над его головой, но Джиаффери справился с этим неудобством, повысив голос.
— Фашизм угрожает всему миру, — говорил Моро-Джиаффери. — Фашизм несет войну, отбрасывает мир в средневековье. Фашизм не гнушается никакими средствами на пути к власти. Гитлеровские палачи использовали психопата Ван дер Люббе в целях своей подлой провокации…
Публика слушала напряженно. Время от времени неслись крики то одобрения, то возмущения, зал дрожал от аплодисментов. Под конец оратор схватил микрофон обеими руками и закричал так, будто хотел, чтобы его услышал весь свет:
— Убийца и поджигатель — это ты, Геринг!
Публика поднялась в едином порыве, слова эти попали в самое сердце.
— Да здравствует Корсика! — крикнул кто-то.
Моро-Джиаффери усмехнулся: «При чем тут Корсика?» — и сошел с трибуны. В зале постепенно стихло.
Тогда председатель собрания объявил:
— Господа, хочу сообщить вам радостную весть. Среди нас находится мать одного из подсудимых. Здесь госпожа Парашкева Димитрова.
Он повернулся и кивнул: из глубины сцены поднялась маленькая скромная старая женщина, одетая в черное. Она улыбалась горькой улыбкой.
Люди встали. Грохот аплодисментов потряс зал. Люди кричали:
— Да здравствует Димитров! Да здравствует Болгария! Да здравствует мать Димитрова!
А она, мать Димитрова, молча глядела на людей. Теперь она уже не боялась за своего сына.
Когда в зале стихло, председатель объявил:
— Госпожа Парашкева Димитрова скажет вам несколько слов о сыне…
В зале снова вспыхнула овация, а когда она прекратилась, все услышали тихий голос Парашкевы Димитровой:
— Дорогие французы! Мне очень дорого, что я вижу столько рабочих, собравшихся в одном месте. У нас в Болгарии это давно запрещено. Радуюсь также тому, что все вы собрались здесь, чтобы защитить не только моего сына, но и поруганную правду. Я старая женщина, но, сколько смогу, отдам для победы нашего дела, нашей правды. Мой сын Георгий Димитров не может быть поджигателем, он не может быть преступником, потому что я и народ, которому он служит всю свою жизнь, учили его делать только добро…
Она задумалась. Что им еще сказать? А зал опять залили возгласы:
— Да здравствует Димитров! Да здравствует Болгария!
Скрестив руки, старая женщина взволнованно слушала и улыбалась счастливо.
Собрание в зале «Ваграм» закончилось поздно. Димитрова с дочерью, сопровождаемые болгарами Милко Тарабановым и Бояном Дановским, вернулись в гостиницу. На другой день два немецких товарища вызвали Дановского и сказали ему:
— Вам поручается сопровождать мать Димитрова и ее дочь в Германию в качестве переводчика. Имейте в виду, что поездка будет сопряжена с риском. Но знайте: за вами следит все прогрессивное человечество, за вами стоит мировой пролетариат. Не бойтесь ничего.
— Я согласен, — ответил Дановский.
— О паспортах, валюте и прочем вам не надо беспокоиться. Это остается за нами.
Попрощались и разошлись.
Через несколько дней парижане провожали своих гостей в Германию. Парашкева Димитрова, глядя из окна вагона, расспрашивала дочь:
— А это кто там в чалме?
— Индиец.
— А вот тот?
— Китаец.
— Мужчина или женщина?
— Мужчина, хоть у него и коса.
Димитрова смотрела долго, удивленно. Ее очаровал этот пестрый мир, который шумел и волновался на парижском вокзале вокруг нее — простой женщины из далекой и маленькой Болгарии. И радость и гордость наполнили ее душу, гордость и за сына и за свою родину.
Поезд тронулся. Тысячи рук со сжатыми кулаками взметнулись вверх. Крики «Рот фронт!», «Виват!» неслись вслед медленно удалявшемуся поезду, а у окна вагона стояла старая женщина и задумчиво махала рукой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.