Подмастерье в авиации

Подмастерье в авиации

Несколько раз мне встречалась в газетах фамилия инженера-конструктора одного из отечественных самолётов Пороховщикова. Я решил обратиться к нему с просьбой помочь устроиться на работу в авиации.

Мне было семнадцать лет, я только что окончил среднюю школу и никаких знакомых в среде авиационных людей не имел.

Я разыскал Пороховщикова и, помню как сейчас, смущённый и робкий подошел к нему. Пороховщиков — высокий, стройный, в военной форме с ромбами. Человек он был занятой, времени у него было мало, а я не собирался быстро кончить разговор. Хотелось многое ему рассказать.

— Пойдёмте со мной на аэродром, по дороге и поговорим, — сказал Пороховщиков.

Я с радостью согласился. Ещё бы! Сколько раз, глядя в щёлочку забора, я мечтал побывать на аэродроме, посмотреть самолёты поближе!

Когда мы подошли к воротам аэродрома, часовой строго спросил меня:

— Куда?

— Это со мной, — ответил за меня Пороховщиков.

Часовой козырнул, и я важно прошел в заветные ворота.

Ангаров тогда почти не было, и самолёты стояли прямо в поле под открытым небом. На аэродроме находилось несколько трофейных аэропланов, отбитых у противника в боях во время гражданской войны. Сейчас эти самолеты произвели бы убогое и жалкое впечатление, но тогда я искренне восхищался ими.

Пороховщиков приехал на аэродром главным образом для того, чтобы посмотреть недавно прибывший новый французский самолёт «Кодрон». Особенно запомнилась мне исключительно гладкая, полированная, цвета слоновой кости обшивка крыльев и хвостового оперения. Но в целом самолёт производил странное впечатление: это было какое-то неуклюжее нагромождение большого количества различных частей.

Пороховщиков осмотрел «Кодрон» и направился к другой машине. Тут я вспомнил, что еще ничего не успел рассказать ему о себе, и, шагая рядом с ним, начал:

— Знаете, я всегда мечтал быть инженером. Два года назад я построил модель планёра…

Но в это время мы уже подошли к другому самолёту, и Пороховщиков стал разговаривать с лётчиком. Я стоял и ждал. Минут через десять разговор их окончился, мы пошли дальше, и я продолжал:

— Я работал в кружке авиамоделизма, меня это дело очень заинтересовало. Хочу быть авиационным инженером, конструктором, прошу вас…

Тут мы снова подошли к какому-то самолёту, и Пороховщиков начал осматривать его, кидая на ходу замечания механику.

Как только он отошёл от этой машины, я, улучив свободную минуту, уже торопливо заговорил:

— Сейчас бы я хотел поступить в авиационную школу, или, может быть, вы поможете устроиться механиком в авиационный отряд…

Пороховщиков рассеянно слушал, продолжая ходить от самолёта к самолёту.

Наконец, он кончил свои дела и ответил мне:

— Все хотят быть конструкторами. Это фантастическая идея. Не такое простое дело стать конструктором. Начинать надо не с этого.

А с чего начать, не сказал. И хотя я понимал, что Пороховщикову некогда возиться со мной, стало горько и обидно.

Пороховщиков направил меня к другому работнику, который должен был помочь. Делать нечего, я пошёл. Тот выслушал мою просьбу и сказал:

— Зайдите завтра.

На другой день он опять сказал: «Зайдите завтра». Я пришёл и не застал его. В следующий раз он не принял меня. Наконец, я понял, что здесь ничего добиться не смогу. А обращаться снова к Пороховщикову не хотелось.

Я начал искать других путей в авиацию.

Еще зимой 1923 года в газетах было объявлено, что в Крыму в ноябре состоятся первые планёрные состязания. Представление о планёре я имел и хотел принять участие в постройке первых советских планёров. Решил обратиться к организатору состязаний, известному тогда лётчику-конструктору Арцеулову.

Арцеулов встретил меня очень ласково. Внимательно и участливо выслушал и тут же предложил:

— Хотите, я вас устрою помощником к лётчику Анощенко? Он строит сейчас планёр собственной конструкции.

— Ну, конечно, хочу! — радостно ответил я.

Первое моё знакомство с планеристами произошло в Военно-воздушной академии. Помню громадный зал Петровского дворца, заваленный строительными материалами и деталями планёров, над которыми работали планеристы. Я был новичком и смотрел на них, как на чародеев и волшебников.

Арцеулов подвёл меня к широкоплечему статному человеку.

— Николай Дмитриевич, познакомьтесь, вот вам помощник.

Анощенко протянул мне руку:

— Здравствуйте, будем знакомы! Как вас зовут? Шура? Очень хорошо, Шура, давайте работать.

Хозяйским тоном он добавил:

— Будете хорошо работать — поедете в Крым на состязания.

Этому я тогда, по правде сказать, не поверил, но с большой охотой принялся за постройку планёра.

Еще в детстве я научился обращаться со столярными инструментами, поэтому работа у меня шла неплохо. Первое время Анощенко сам много трудился над планёром, а потом, когда убедился, что я всё делаю добросовестно, стал заходить реже. Придёт, посмотрит, даст указание.

Такое доверие наполняло меня гордостью, и я ещё больше напрягал свои силы.

Я так увлёкся постройкой планёра, что целые дни до поздней ночи проводил над ним в большом холодном зале академии.

Отец был недоволен мной. Он любил меня, и ему хотелось, чтобы я поскорее устроился на хорошую работу. Поэтому, когда я поздно появлялся дома, он ворчал:

— Безобразие, сидишь там бестолку! Планёр задумал строить! Пустая затея…

Мать обычно поддерживала меня:

— Пусть поработает, это не такая уж пустая затея. Может быть, со временем Шура станет авиационным инженером.

Я тоже об этом думал и на это надеялся.

Приближалось время планёрных состязаний, а планёр еще не был готов. Ещё больше и упорнее пришлось трудиться.

И тут к великой радости я узнал, что за активную работу планёрный кружок командирует меня на состязание в Коктебель. Планёр Анощенко решено было закончить там, на месте.