А. И. Шеметову
А. И. Шеметову
88
7 сентября 1965. Друскининкай
Дорогой Алексей Иванович!
Два дня тому назад зашиб я пальцы правой руки, поэтому сижу и диктую. Я бы мог, конечно, погодить и написать тебе попозже сам, но тороплюсь, потому что хотел бы поскорее все-таки получить от тебя свой охотничий билет.
Я думаю, что Григорий Иванович Герасимов теперь уже приступил к занятиям, так что ты можешь наконец его увидеть, взять билет и прислать мне. Адрес до 1 октября – Литовская ССР, Друскининкай, Главпочтамт, до востребования.
Сочти сам, когда будешь посылать, сколько примерно дней будет идти письмо из Тарусы в Друскининкай. Если ты получишь билет тогда, когда уже не уверен будешь, что оно меня здесь застанет – оставь его у себя, пришлешь мне его потом в Москву. Я тебе напишу когда.
Ужасно хочу в Тарусу. Не из-за этого говенного города, а чтобы повидать всех вас.
Написал бы ты, как живете, как Галя и дочка? Что слышно из Алма-Аты?
Теперь о Габите Мусрепове[310]. Я ему напишу, что хочешь, только я не знаю, в каком духе ему писать. Ты мне это дело растолкуй, и я тотчас же с удовольствием сделаю. Мало того, вместе с письмом к нему я напишу письмо Анверу Шманову, с ним я более или менее близок и могу писать ему откровенно.
А помнишь, как пили с тобой гамзу?
А помнишь, как ты лазил за вербой?
А помнишь ты гениального писателя Кобликова[311]?
А помнишь ты Штейнберга[312]?
Ты небось в сапогах резиновых уже ходишь?
Обнимаю и целую. И нежный поцелуй Гале.
Пиши. До 1 октября я в Друскининкай.
Ю. Казаков
Шеметов Алексей Иванович (1913–1993), прозаик. Родом из сибирской деревни Тальма на Лене, автор рассказов, повестей, исторических хроник о Державине, Радищеве, Кропоткине. В 1930-х годах учился в Томске, в Алма-Ате поступил на филологический факультет университета, но в 1941 был осужден по статье 58, п. 10. После освобождения работал в поисковых геологических партиях, сменил много профессий, а в 1962 году поселился в Тарусе, где познакомился с Казаковым, и о первой их встрече писал впоследствии: «…он представлялся мне высоким денди начала шестидесятых годов. И вот встречаю в прихожей коренастого человека в меховой куртке, в серой кроличьей шапке, с рюкзаком на спине. Когда он снял шапку, я увидел голую массивную голову, облысевшую как бы для того, чтобы полностью открыть мощный покатый лоб и придать лицу с крупными характерными чертами наибольшее своеобразие…»
Письма опубликованы в журнале «Нева» (1998, № 6).
89
21 сентября 1965. Друскининкай
Милый Алексей Иванович, спасибо большое за билет, я его получил вкупе с твоим письмом. Просьбу твою я уже выполнил, написал большое письмо Шманову и послал его на имя Нурпеисова[313]. А Нурпеисову я написал, чтобы он письмо это передал Шманову и еще сам бы поговорил о тебе.
Что же касается вероятности получения квартиры в Алма-Ате, так я думаю, что тут очень кстати поговорка «С глаз долой – из сердца вон». И надо бы тебе не месить сапогами грязь в Тарусе, а гулять бы по алма-атинским проспектам и хотя бы раза два в неделю заявляться в соответствующие инстанции, смотришь, дела бы пошли ходчей. Да и заработал бы там уже порядочную сумму, так что на жизнь бы хватило, понял? Рассказ-то в «Просторе» напечатали? Про старика Хайджи? Нурпеисов давно писал, что рассказ взяли в «Простор». А ты бы там и другие свои вещи пристроил бы и вообще бы аклиматизировался бы, так сказать, своим бы стал, авансы бы получал и все такое. А так в Тарусе сидеть – ж… мохом обрастет. И что Галя смотрит, дура такая! Гнать тебя надо взашей из Тарусы.
Слышишь, Галя? Пинком его под зад, поняла? Семью, гад, завел, а создать божескую жизнь для этой семьи не может. А все от чего? От лени. Приехал в Алма-Ату, ж… вертанул и назад. И сидит. Ждет.
Ты, м…, знаешь ли, что такое не рыпаться? Я вот однажды послал в апреле из Тарусы два рассказа в «Огонек» и тут же получил письмо, что оба взяли. Я и успокоился. И в «Огонек» ни ногой. А там авторы так и толкутся. И свои рассказы вонючие пхают и пробивают. А я, как благородный м…, сижу в Тарусе и созерцаю ее говенную грязь. И вот один рассказ вышел в конце августа, а другой так в январе следующего года. А посланы в апреле. А журнал выходит каждую неделю, понял?
Вот так, старик. Надевай-ка ты штаны и катись к едрене фене в Алма-Ату, да Галю бери с собой вкупе с дочкой. Там комнату снимешь, поживешь. Осень там чудная. До половины октября, так уж и быть, поживи в Тарусе. Ибо! Ибо первая половина октября и в Тарусе хороша. А там бери Галю и поезжай. Да не будь дураком, напиши сперва кому-нибудь, чтобы тебе комнатку подыскали недорогую, понял? Все мои «понял» следует читать с ударением на «я», понЯл? А я б к тебе завернул бы, позвонил бы тебе в звоночек, кнопочку бы нажал, а не стучал бы как необразованный, Галя бы мне открыла в белом передничке, а я б ее ущипнул, а потом бы к тебе в кабинет. А ты б тут же бегом в магазин за бутылкой, понял? А денег бы у тебя к тому времю было! Мы б с тобой как засели, так по всей Алма-Ате дым пошел.
И вот благословляю я тебя архипастырским благословением ехать в Алма-Ату, сиречь город Верный, а посему и благословение мое крепко и верно, понял? – опять же с ударением на «я».
Отпиши, что думаешь по этому поводу, отпиши – мне, недостойному рабу божьему, в Друскининкай, где я пребывать буду до октября десятого дня. А отпиши авиапочтой, две копейки не жми, хмырь ты эдакой!
А Галю цалую. В уста сахарные.
Адрес тот же: до востреб<ования>.
Будьте здоровы!
Ю. Казаков
Чюрленис – что на конверте, – это литовский гениальный художник и композитор. Это чтобы ты знал и при случае где-нибудь ввернул бы: так, мол, и так, кого-кого, а Чюрлениса я знаю…
90
5 октября 1965. Друскининкай
Алексей Иванович, дорогой! Ты ничего не понял из прошлого моего письма. Я вовсе не предлагал тебе оставить тарусскую квартиру (т. е. отказаться от нее) и мыкаться по чужим углам в Алма-Ате. Речь шла о том, чтобы ты поехал в Алма-Ату один на время, ну хоть в какую-нибудь командировку, на месяц. И то время, которое ты там пробудешь, использовал бы в хлопотах. Сам посуди, получил бы ты квартиру в Тарусе, если бы не жил в ней и не ходил бы к начальству?
Я получил письмо от Нурпеисова, и вот что он пишет (переписываю буквально, сохраняя даже орфографию):
«Я сейчас, сию минуту отнесу письмо твое Шманову. Он, конечно, как парень положительный, а самое главное, как человек влюбленный в тебя по уши, будет служить тебе, как и раньше, и верой, и правдой. Но гораздо было бы хорошо, если Алексей Иванович приехал сам, немедленно, тогда уж он получил бы квартиру непременно в течении каких-нибудь 20–30 дней».
Видишь – тот же глас: тебе надо быть там самому.
Теперь относительно жизни русских писателей в Алма-Ате. Я бывал в гостях у многих, все они живут лучше тебя и меня в сто раз. А этого старого м… Домбровского[314] ты не слушай, он трепач большой. Целый год он мне вопил, чтобы я не связывался с Нурпеисовым, потому что-де тот подонок и т. д. А Нурпеисов оказался чудесным человеком.
Дело твое, конечно, ты можешь поступать, как хочешь, но, я думаю, если ты не поедешь и тебе не дадут квартиру, тебя потом будет грызть мысль, что не поехал и тем самым упустил шанс получить. А если поедешь и не получишь все-таки, то совесть твоя будет спокойна: ты сделал со своей стороны все, что мог.
В Калуге тебе жизни не будет, точно так же, как в Тарусе. Сам знаешь калужские полиграфические возможности. Насчет Федосеева[315] – берись, почему не написать. А аванс они тебе дают? Без аванса, оно, знаешь, плоховато, и даже не в смысле денег, а в том смысле, что у издательства нет к тебе никаких обязательств, не примет рукопись и в ответе не будет.
Вот так, дорогой, надеюсь, у тебя хватит характера собраться и съездить в Алма-Ату. Здесь я работаю над второй книгой «Сев<ерного>дневника». А что с Галей? И в какой она больнице – в Тарусской? Свяжись с Александровым, пусть поконсультирует.
Ну будь здоров, Гале большой привет, пусть поправляется скорее.
Если захочешь написать, не откладывай надолго, а то я дней через 10 уеду отсюда.
Бывает ли в Тарусе Володя Кобликов? Привет ему передавай, если увидишь.
Ю. Казаков
91
2 апреля 1970. Абрамцево
Дорогой Алексей Иванович! Знаю твою нелюбовь к письмам и прочей тому подобной ерунде. Но все-таки! Будь благодетелем, отклей от стула свою худую задницу, спустись вниз и отстукай мне телеграмму о дне, когда, по тарусским расчетам, начнется у вас половодье. Не ледоход, а половодье, понимаешь? И я гряду!
Абрамцево всем хорошо, да вот Оки у нас тут, как на грех, нету.
О своих делах и прочих новостях расскажу при встрече, а пока – до свидания!
Твой Ю. Казаков
P. S. Телеграмму, разумеется, следует высылать, когда вода начнет подыматься.
92
18 апреля 1970. Абрамцево
Любезный Шеметов!
Спасибо тебе большое за телеграмму. Был! Был я на разливе, но в Поленове, рвался душой в Тарусу, но катера не ходили, и я только глядел из Бехова на вас в бинокль и горько плакал.
Я даже выпить с тобой хотел, чего я давно уже не делаю, но – в Тарусе – хотел! Пришлось мне все-таки не пить и, пробывши в Поленове с субботы до среды, убраться восвояси несолоно хлебавши.
Но разлив-то, разлив каков был! Чай ты от пивной к пивной на лодке плавал?
Напиши хоть, каково было, если уж мне не судьба была увидеть самому разлив в Тарусе. Было б мне ехать через Калугу, дураку! Но я рассудил, что как только лед пройдет, то и катера пойдут. Они и пошли с понедельника, но какие-то длинные колымаги с целым фонтаном сзади и в Поленове не останавливались…
Не ленись, дружок, напиши, как у тебя дела и вообще. А я к тебе еще приеду.
Обнимаю.
Напиши свой адрес, а то я тебе все посылаю письма на авось, на Курган. Нехорошо. Ты же не Ст<епан> Разин!
Ю. Казаков
93
17 декабря 1975. Абрамцево
Здравствуй, милый Алексей Иванович!
Видел, видел я тебя по телевизору: пока перед камерой суесловил Кугультинов[316], за спиной у него прошел человек со скулой (в полупрофиль), и я тотчас подумал: Шеметов! – а ты, чтобы окончательно уверить меня в том, что это ты, тут же повернулся и прошел по диагонали еще раз, уже полуанфасом, тут я и усы увидел…
Вот, подумал я, бродит человек между людей, не зная, к кому приткнуться…
Как живешь, Алексей Иванович? И чем вдохновил тебя съезд[317]? Икорки небось поклевал на приеме, а? Выпил небось на дармовщинку?
Что пишешь? Есть ли деньжата? Как здоровье? Приезжают ли в Тарусу писатели с художниками?
Сто лет собираюсь навестить Тарусу, тебя, разумеется, Федю Поленова, Александрова, да как-то меня все мимо несет – то в Новгород, то в Орел, то на Север.
Но в январе приеду обязательно дня на два-три. Места в гостинице будут, как ты думаешь? Какой у тебя сейчас адрес? Что-то слышал я, будто ты другую квартиру получил, уже не на Кургане. Поэтому посылаю письмо на авось, в надежде, что тарусская почта знает твой адрес.
Напиши мне. Гале привет. А дочка небось уже невеста? Мой сынок пошел в первый класс. Если мать привезет его на каникулы в Абрамцево, будем с ним на лыжах ходить.
Будь здоров, дорогой, обнимаю!
Ю. Казаков
94
15 января 1976. Абрамцево
Дорогой мой Шеметов!
Рад, что ты жив-здоров. Ул. Горького – это где? На Кургане, где ты когда-то поселился, или ты опять переехал? А писать просто так не собираешься? Я имею в виду не историческое, а просто как некто пришел к некоей (или ушел) и что из этого получилось.
Эти исторические вещи ведь выматывают автора в смысле сидения по архивам и проч. Я вот тут сдуру решил откликнуться на просьбу Детгиза и сделать им книжку о Т. Вылке[318]. Ну и что? Ездил в Архангельск, сидел в архиве, встречал людей, знавших Вылку, и все это суета. То ли дело написать: «Я из дому вышел, был сильный мороз…» Или: «Хожу на охоту, живется легко!» Вот что-то ты, братец, побрел за Радищевым, а путь у него вон какой! Не только из Петербурга в Москву, но и дальше… Да ладно, дуй, раз взялся.
Слушай, в Тарусе пиво есть? Ведь я приеду, выпить надо? А выпить я не люблю, пиво ж – другой коленкор.
Что не заедешь в Абрамцево?
Насчет затишья в Тарусе – радуйся. Я вот гостям всегда рад, но, понимаешь, когда работаешь, а тут гости – тогда плохо, дом все-таки небольшой, это тебе не Ясная и не Спасское, в которых гости как бы растворялись. И хозяевам глаза не мозолили. И могли жить месяцами.
А что Штейнберг[319], все с молодой женой?
И где это твоя ул. Горького? Объясни. А дом Щербаковых стоит? Помнишь, как мы с тобой там окапывались? Эх, время-то было золотое!
Будь здоров, дорогой, обнимаю! Приеду, как только закончу Вылку. Где-нибудь в конце января. Ты в это время в Москву не собираешься? И есть ли у тебя телефон, напиши. Я это к тому, что, м. б., ты бы приехал в Москву на такси, встретились бы и обратно вместе, в расходах поучаствую, разумеется.
Твой Ю. Казаков
Данный текст является ознакомительным фрагментом.