Есть в дружбе счастье оголтелое Анатолий Гладилин

Есть в дружбе счастье оголтелое

Анатолий Гладилин

В последние годы мы с Гладилиным чаще видимся в Москве. Хотя случилась однажды совершенно замечательная встреча — в Париже.

Я летел из Берлина домой, в Лос-Анджелес, почему-то казался рейс «Эйр Франс» самым подходящим, хоть и с пересадкой в Париже. Но так только казалось — поначалу. И совсем иное — когда из-за нелетной погоды в Париж самолет прибыл часа на два позже, и когда самолет Париж — Лос-Анджелес со счастливчиками на борту уже пролетал где-то над Атлантикой.

Утро в Париже, наверное, прекрасно, если ты не на скамье в зале ожидания «Орли» — аэропорт от города совсем не близко. А ожидание по плану продлится часов десять, до следующего рейса в Лос-Анджелес… «Не тревожьтесь, — успокаивали нас служащие аэропорта, — ваш багаж сохранен, он на складе, получите его дома». Ну, ладно — а что сейчас? Читать весь день газеты? Это в Париже-то!

Листаю свою телефонную книжицу: с кем бы из парижан поделиться? — такая, мол, проблема… Ага, вот телефон Гладилина — звоню.

— Ты где? — слышу в трубке.

— Да вот, застрял, понимаешь…

— Через час встречу тебя внизу — будь у выхода.

И встретил, и мы поехали, и это была совершенно замечательная поездка! Может, это ради нее погода задержала наш рейс, подыграв мне, думаю теперь я. Потому что именно в этот день парижане, вся Франция отмечали праздник молодого божоле: на украшенные флагами улицы выкатывали бочки с замечательным, едва созревшим вином, вытаскивали из них пробки, что было дальше — понятно.

Французы отмечали этот день так, будто с ними праздновал весь мир. Вот и мы с Гладилиным обошли не один подвальчик в старых, правильнее сказать, «старинных», районах города. Бедный Анатолий Тихонович — он-то был за рулем, ему было нельзя. Ну только так, совсем чуть-чуть, чтобы не было совсем уж обидно. Остается надеяться, что он, проводив меня обратно в аэропорт к исходу дня, причем к моему рейсу мы едва не опоздали, поддержал галльскую традицию, конечно, из сугубо патриотических соображений. А я с тех пор каждый ноябрь проверяю наши магазины — не пришло ли из Франции молодое божоле? А «молодым» оно может быть всего-то несколько недель.

Но вернусь к нашим встречам. В Москве? Отчего — нет? Если там родные, если там есть ЦДЛ, если там магазинов, торгующих книгами, наверное, больше, чем в любой другой столице… Другое дело — какими книгами. Да разными, часто и просто замечательными, а больше всё же переводной мурой, хотя и своей хватает. Ежегодные книжные ярмарки в Доме художников, почему-то названные на американский манер «нон-фикшн», удивительны по обилию издательских стендов.

Туда меня однажды зимой привел Гладилин. Пока мы дошли до здания от оставленной на стоянке машины, уши Гладилина успели сначала покраснеть, а потом, почти сразу начали белеть. Как он в лютый мороз оказался в Москве без ушанки, он и сам почему-то не знал: я едва его уговорил закутать голову моим шерстяным шарфом, так что в тот раз писательские уши оказались спасены. За «потом» — не ручаюсь. Я через день улетал, Гладилин оставался в Москве по издательским делам — там его снова обильно печатают.

А в другой приезд в Доме литератора была презентация (о, это модное, если не самое модное слово в России — ПРЕЗЕНТАЦИЯ!) его новой книги, только что изданной московским издательством. Правильнее всё же сказать — творческий вечер писателя Анатолия Тихоновича Гладилина.

Всё же, для большинства пришедших и выступивших — Толи, — они пришли и говорили хорошие слова, вспоминали что-то, часто только им известное и памятное…

Нашлось и у меня что сказать и, кажется, удалось попасть «в струю» — язык у меня легко развязался: так случилось, что в ЦДЛ я прибыл сразу после встречи с Лимоновым. Мы помянули с Эдом Наташу Медведеву, так я его теперь называю — 60 лет всё же, не Эдиком же звать по старинке, — он очень трогательно описал в недавно изданной книге на нескольких страницах историю его знакомства с Наташей — произошедшего в самом начале 80-х при моём активном посредничестве и участии.

В общем, было у меня основание соответствовать тону, заданному выступившими до меня, и я, получив слово, с трибунки вспомнил эпизод, происшедший со мной однажды после вечера с Гладилиным, проведенного у Аксеновых, — они тогда некоторое время снимали квартиру в Лос-Анджелесе. Приехал я туда поздно, задержала служба, еды на столе не оставалось, только толпились в небольшой гостинной гости, в числе которых помню Кончаловского с Ширли МакЛейн.

Открытая спина актрисы оказалась обильно покрыта крупными веснушками, наудивлявшись им, я просочился на кухню в надежде обнаружить там что-нибудь из остатков, что могло бы послужить закуской. А закусить очень было надо — всё же мы с Гладилиным, оставшись за столом вдвоем, за разговорами «усидели» значительную часть пузатой «Смирновской».

«Обожди! — сказала Майя, — я тебе сделаю чай». И бухнула в небольшой чайник полную пачку чая; стакан этого глубокого черного цвета напитка (чифиря) — как только я не взорвался? — хоть и приглушил аппетит, но вскоре же сослужил мне куда более важную службу. Вот эту историю я и вспоминал на творческом вечере моего доброго друга Гладилина.

В первом часу ночи я пытался выбраться из лабиринта незнакомых мне улочек к фривею, чтобы по нему докатить до дома — там-то уж дорогу я знал. Но где он, этот фривей, пытался я сообразить, меняя ряды: левый — на правый, правый — на левый, и наверное, всё же выбрался, если бы не… Стоп, тут я должен перевести дыхание: слепящий луч, направленный мне в спину и отраженный от зеркала, предлагал мне немедленно остановиться: полиция.

Так — сейчас проверят «на трезвость». Не чувствовал я себя сильно выпившим, только какая проверка не выявит принятую дозу, а значит — ночевать в полиции и, наверное, прощай водительские права.

И вот тут случилось чудо. Конечно же, сначала проверка «на запах», вопрос — сколько выпил, пройти вперед-назад, пальцем до носа, счет от единицы к десяти и наоборот… — Спасибо тебе, Майя, за тот чифирь! — я и сейчас говорю: выдержал все проверки, даже высокие, модные тогда, каблуки не помешали.

— А всё же, сколько вы выпили? От вас пахнет, я должен вас задержать и отвезти в отделение на проверку количества алкоголя в крови, — огромного роста негр-полицейский продолжал испытующе смотреть мне в глаза. Или он только казался мне огромным?

— Да чуть-чуть, рюмку одну, «уан шот»…

— Вы что, не знаете, что за рулём не пьют?

— Офицер, ну пришлось, ну не мог не выпить, друг приехал из Франции, мы столько лет не виделись!..

— Какой ещё друг?

— Как какой — Гладилин! — уже в полном отчаянии, с нивесть откуда взявшимся пафосом, я подтвердил: Гладилин!

— Гла-ди-лин? — переспросил полицейский.

— Да, Гладилин!

— О, Гла-ди-лин… — с уважением повторил за мной полицейский. Не знаю, с чем у него ассоциировалась фамилия писателя. — Гла-ди-лин, — и он протянул мне права. — Смотрите, езжайте осторожно.

— Конечно, офицер, спасибо! — и уж совсем наглея, возвращая карточку водительских прав в бумажник, я почему-то решил спросить:, — а вообще, почему вы меня остановили?

Полицейский обернулся:

— А почему вы ехали вот так? — и он показал руками, как я, плутая, вилял, переходя из ряда в ряд. — Езжайте осторожно! — повторил он. Его машина отъехала, и почти сразу он включил сирену, догоняя очередного нарушителя, а я положил руки на руль и так просидел минут пять, а может, все пятнадцать, не решаясь тронуться с места…

Вот так имя писателя Гладилина магическим образом уберегло меня от крупных неприятностей в личной жизни и, соответственно, на работе, о чем я с удовольствием вспомнил вслух на его творческой встрече в Центральном Доме Литератора. Да.

Ноябрь 2008 г.