«Кто Я?» – «Я не есть это тело!» – «Кто Я?»…

«Кто Я?» – «Я не есть это тело!» – «Кто Я?»…

В древнейших упанишадах встречается ключевой для всей индийской философии сюжет: ученик спрашивает учителя: «Кто Я?», – и тот объясняет ему, что он есть физическое тело, составленное из принятой пищи. Поначалу ученик довольствуется ответом, но на обратном пути его одолевают сомнения, он возвращается к учителю и снова задает тот же самый вопрос, после чего тот объясняет ему, что он есть чувства, переживаемые им в соприкосновении с миром. Эта история повторяется много раз: ученик возвращается снова и снова, пока наконец не утверждается в осознании, что он – вовсе не тело, чувства или мысли, а непрерывное блаженство в осознании чистого бытия: сат-чит-ананда… В этом, собственно, и состоит метод самоисследования Махарши, тогда как вся западная философия осталась замороженной на постулате «Я мыслю, следовательно, существую».

На самом деле вопрос «Кто Я?» ответа не имеет, и когда западный искатель истины Пол Брантон настойчиво вопрошал: «Так что же такое в действительности Самость, о которой ты говоришь? Ведь тогда должна быть вторая самость в том же самом человеке…» – Махарши отвечал: «Как же могут уживаться в нем две самости?… Это То, откуда возникает чувство собственного Я и куда оно впоследствии возвращается».

Самозабвение самого Махарши было особенно явно поначалу: по прибытии к Аруначале он совершил все акты отречения, выбросив оставшиеся деньги и сласти: «Зачем кормить сластями этот кусок плоти?»; оставив от всей одежды одну набедренную повязку и отказавшись принять омовение: «Зачем ублажать купанием этот кусок плоти?» В первые годы он совершенно забыл о своем теле: оно было покрыто корой грязи, волосы свисали спутанными прядями, ногти отросли и скрутились в спирали. Кое-кто даже принимал его за глубокого старца, сохранившего молодое тело практикой йоги.

Но Махарши был далек от всякой заботы о физической мощи, напротив, он настолько ослабел, что с трудом мог подняться с пола без посторонней помощи. Однажды, уже дойдя до двери, он с удивлением обнаружил, что его поддерживает Палани-свами, и спросил: «Зачем ты меня держишь?» «Ты почти был готов упасть, а я успел подхватить тебя», – был ответ. Когда же другой преданный захотел совершать перед ним почитание как перед храмовым божеством, на следующий день, принеся ежедневное подношение пищи, он увидел на стене надпись: «Этого достаточно для этого» (пищи – для тела).

Даже в годы жизни в ашраме, где Махарши принимал посетителей, сидя на кушетке, привычка к аскетизму сохранилась у него в полной мере, ибо она происходила не из стремления достичь отрешенности, а из присущей ему отрешенности от тела. Однажды преданные постелили на кровать Махарши дорогие матрасы и покрывала, чтобы он чувствовал себя более комфортно, но тот, не выказывая явного недовольства, рассказал им такую историю.

Некий лесной отшельник всегда носил с собою три камня и, когда ложился спать под деревом, укладывал один из них под ноги, другой – под спину, третий – под голову, а сверху накрывался шкурой. Ни насекомые не тревожили его сон, ни потоки воды во время дождя, и он прекрасно высыпался. Но как-то раз в лесу охотился царь и набрел на отшельника, после чего послал слуг привести его во дворец. Конечно, это была непростая задача, но, узнав, что иначе слуги будут казнены, отшельник согласился и, увязав три камня в шкуру, направился во дворец.

Царь окружил его почетом, проводил в роскошные покои, а наутро осведомился, как ему спалось. Отшельник ответил, что всегда спит крепко и спокойно, но царь настаивал: «Тебе никогда еще не приходилось отдыхать на таком дивном ложе!» «Да я каждую ночь на него укладываюсь и сплю прекрасно», – возразил тот. Тогда царь вошел в опочивальню и остолбенел от изумления: поверх пуховых перин на тончайшем шелковом покрывале лежали три камня! Царь пал в ноги святому и просил его благословения и наставничества…

Нужно ли добавлять, что в тот же день на кровать Махарши постелили простые матрасы?

Свидетельство Хамфриса не оставляет сомнений, что Махарши был запределен телу: «Я смотрел в его глаза, которые нисколько не менялись в течение получаса, выражая лишь состояние глубокого сосредоточения. Тогда я начал понимать, что это тело – храм духа святого, и все яснее чувствовал, что тело передо мной – не человек, а чудесный механизм или недвижный труп, через который излучается божественное сияние». Сам Махарши так отвечал на вопрос, каким образом сердце, заключенное в теле, вмещает То, что запредельно пространству и времени: «В процессе переживания внетелесного опыта сердца как вместилища чистого сознания мудрец вообще не воспринимает тело, а восстанавливает его в памяти лишь впоследствии». В стихах о Самости он выражается еще более определенно: «Думать, что Самость заключена в теле, в то время как тело находится в Самости, то же самое, что полагать, что киноэкран помещен вовнутрь изображения».

Всю разницу между свободой духа и зависимостью тела ясно передает следующее высказывание Махарши: «Действия тела предопределены с самого момента его появления на свет, но вы свободны не связывать себя с телом». Поэтому тех преданных, которые боялись остаться без духовного руководства после его смерти, он укорял: «Вы придаете слишком большое значение телу».