Обновленцы

Обновленцы

Когда Божий помазанник император Николай II, в нарушение законов о престолонаследии, покорно отрекся от монаршей власти, по России уже разлилась Великая смута. Вся держава была отравлена мертворожденными в венских закусочных революционными теориями; ими бредили не только празднословный интеллигент, обольщенный рабочий, соскучившийся по дому солдат, но и… священник.

Конечно, среди духовенства, да еще разве крестьянства, оставалось более, чем среди иного российского народа, сторонников монархии. Православного попа не затронула ни арцибашевская проповедь самоубийства, ни кропоткинская теория анархизма, ни брюсовская черная магия. Слабость России он видел не в «деспотии власти», а в пьяном бюджете, позорном Портсмутском мире, в революциях и безверии. Силу России — в духовном обновлении, которое всегда посещало народную душу в трудную годину, в любви простолюдина к труду, к родной земле. Духовенство, в отличие от «кающейся интеллигенции», в своем подавляющем большинстве не сменило веру в Бога на веру в необходимость свержения самодержавия. Но…

«Великая русская революция, разбив вековые цепи царского самодержавия, могучим порывом освободила одновременно двух задыхавшихся в них в течение целых столетий великих узников — Государство и Церковь», — торжествовала профессура Московской духовной академии весной 1917 года, выгнав с должности редактора журнала «Богословский вестник» монархиста о. Павла Флоренского.

Уже 7 марта 1917 года был создан «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян», выступивший против восстановления на Руси патриаршества, а в январе 1918 года тайком подготовлявший свои «прогрессивные ряды» к решительной атаке на патриарха Тихона. В советском «Атеистическом словаре», где с пиететом говорится об обновленчестве, главный, первый его признак аттестован следующими словами: «Оппозиционное движение внутри русского православия на почве недовольства верующих и части духовенства контрреволюционной политикой патриарха Тихона».

Конечно, часть обновленцев была одурачена, наивно полагая, что свободу для Церкви можно получить извне, путем революционных преобразований, запамятовав, что истинная свобода приходит из души человека. Но были среди «борцов за демократизацию и либерализацию Церкви» и честолюбцы, которым удалось возглавить обновленческое движение. Ими двигали корысть, зависть, гордыня, а зачастую и элементарное безверие. Они вышли из среды духовенства, но приняли священный сан не по убеждению, а скверного ради прибытка (Тит. 1, 11).

Будущие главари обновленчества уже в феврале 1917 года вошли в раж, бесконечно выступая на митингах, собраниях, конференциях. Они клялись, что презирают прошлое России, девятивековую историю православия на Руси. Они требовали осудить учение о божественном происхождении самодержавия, повторяя вслед за большевиками: все беды от царей. Они пели в храмах: «Многие лета благовернейшему Совнаркому». Они всю церковную Русь хотели наводнить лозунгами: «Разными путями, но мы идем к одной цели: к устроению царства Божия — Социализма — на земле».

«Демократы от Церкви» проводили экзальтированные богослужения, в 1918 году начали издавать журнал под витиеватым названием «Соборный разум. Орган христианского жизнестроительства в свободе». Выпускали брошюрки с броскими заголовками: «Бог или природа?», «Социализм и христианство», «Два пути к свободе и братству».

Священник Валентин Свенцицкий, сам не единожды выступавший за необходимость преобразований в церковном управлении, уже в 1906 году разглядел зарождающийся раболепный лик обновленчества: «Современное церковное движение можно назвать либеральным христианством, а либеральное христианство только полуистина. Душа, разгороженная на две камеры — религиозную и житейскую, не может целиком отдаться ни на служение Богу, ни на служение миру. В результате получается жалкая полуистина, теплопрохладное, либеральное христианство, в котором нет ни правды Божией, ни правды человеческой. Представители этого христианства лишены религиозного энтузиазма, среди них нет мучеников, обличителей пороков. И союз «церковно-обновленных» — это не первый луч грядущей апокалипсической жены, облаченной в солнце, а один из многих профессиональных союзов».

Самая значительная из полутора-двух десятков обновленческих организаций осталась в истории под названием «Живая церковь». Имя свое она получила в мае 1922 года по первому номеру журнала, который подготовил настоятель Гребневской церкви на Лубянке о. С. Калиновский, через несколько месяцев снявший с себя сан и в течение более десятка лет, до своих последних дней, подвизавшийся на поприще антирелигиозной пропаганды.

История деятельности «живцов», как звали представителей «Живой церкви» православные христиане, изобилует примерами подлого авантюризма, предательства, клеветы. Чего ради, спрашивается, они пакостили в рясах, а не в комиссарских тужурках? «Мы решили остаться в Церкви, — вспоминает «живец» Введенский, — чтобы взорвать патриаршество изнутри».

26 апреля/9 мая 1922 года в Москву из Петрограда прибыли главари обновленчества — протоиерей Александр Введенский, священники Владимир Красницкий и Евгений Белков, псаломщик Стефан Стадник. Несколько дней они вели переговоры в «различных инстанциях», а в ночь с 29 апреля/12 мая на 30 апреля/13 мая начальник охраны беспрекословно пропустил их в сопровождении двух сотрудников ГПУ к уже легшему почивать Святейшему Тихону. Непрошеные гости подняли с постели патриарха и повели с ним беседу.

— На днях, владыка, — первым заговорил хладнокровный Красницкий, растягивая слова, словно на церковной службе, — объявлено одиннадцать смертных приговоров[71]. И кровь этих страдальцев лежит на вас, распространившем прокламацию о сопротивлении изъятию церковных ценностей.

— Это очень тяжелое обвинение, и я его уже слышал на суде. Но не ожидал, что духовные лица тоже осуждают меня.

— Ваше послание, — вспылил элегантный Введенский, у которого крест на тоненькой цепочке напоминал импозантный брелок, — явилось сигналом к гражданской войне Церкви против Советской власти.

— Вы, наверное, не читали его, если так полагаете, — горько вздохнул Святейший. — Кто же, по-вашему, если не я, должен защищать права Церкви?

— Мы! — выкрикнул Красницкий. Это было похоже на ленинское: «Есть такая партия!» — Ибо мы готовы сотрудничать с Советской властью, а вы — ее враг. Вы демонстративно анафематствовали большевиков, призывали к сокрытию церковного имущества, вы выступали против декрета о «свободе совести», посылали через епископа Ермогена арестованному Николаю Романову благословение и просфоры. Вы именем Церкви решили свергнуть Советскую власть…

— Зачем вы пришли ко мне? — перебил увлекшегося перед сотрудниками ГПУ «священника» патриарх.

— Мы хотим, — вступил в бой Введенский, — чтобы вы отошли от церковной власти, отдав распоряжение о созыве Собора, а до тех пор мы, по распоряжению ВЦИКа, будем управлять вашей канцелярией.

— Но иереи не имеют права заменять патриарха.

— Но надо передать власть, дела стоят без движения, а вы арестованы и будете преданы суду, — наконец внес свою лепту в апокалипсическую беседу и псаломщик. — Неужто вас не беспокоит дальнейшая судьба Церкви? Да и товарищ Калинин ждет, о чем мы с вами договоримся…

Делегация столпов обновленчества предложила патриарху снять сан, сложить с себя обязанности по управлению Церковью и передать канцелярию, печать и прочее имущество им, представителям «Живой церкви», ведь они с Советской властью и ее карательными органами живут в ладу.

— Патриаршество — тяжелый крест, который меня тяготит, — ответил Святейший, — но ни вы, ни я, а лишь грядущий Собор может лишить меня сана. Я напишу председателю ВЦИКа и объявлю своего заместителя на время заточения. Идите с Богом. — И патриарх, благословив незваных гостей, выпроводил их за порог.

Спустя пять дней компания обновленцев вновь посетила Святейшего. Об этом дне и последующих за ним событиях поведал сам патриарх после того, как был наконец выпущен на свободу.

«Божией милостью мы, смиренный Тихон, патриарх Московский и всея России, преосвященным архипастырям, благоговейным иереям, честным инокам и всем верным чадам Православной Российской Церкви мир и благословение Божие.

Более года по обстоятельствам, всем известным, мы были отстранены от нашего пастырского служения и не имели возможности стоять лично у кормила правления, чтобы хранить освященные веками предания Церкви. Посему, как только наступили эти обстоятельства, в точном соответствии с постановлением Собора, установившего порядок патриаршего управления в Русской Церкви, и с определением состоявшего при нас Священного Синода от 7 ноября 1920 года[72], признали мы за благо передать на время нашего удаления от дел всю полноту духовной власти назначенному нами заместителю нашему митрополиту Ярославскому Агафангелу, с тем, чтобы им был созван второй поместный Собор Российской Церкви для суждения о высшем управлении Церковью и о других церковных нуждах, против чего, как нам было сообщено, не возражала и гражданская власть. Митрополит Агафангел изъявил согласие принять на себя возложенное нами поручение. Но по причинам, от него независящим, он не мог приступить к выполнению своих обязанностей[73]. Этим воспользовались честолюбивые и своевольные люди, дабы войти во двор овчий не дверьми, а прелазя инуде (Ин. 10, 1) и восхитить не принадлежащую им высшую церковную власть Православной Российской Церкви.

18 мая истекшего года к нам, находящимся тогда в заключении на Троицком подворье, явились священники: Введенский, Белков и Калиновский (недавно сложивший с себя сан) и под видом заботы о благе Церкви подали нам письменное заявление, в котором, жалуясь на то, что вследствие сложившихся условий церковные дела остаются без движения, просили нас вверить им канцелярию нашу для приведения в порядок поступающих в нее бумаг. Сочтя это полезным, мы уступили их домогательствам и положили на их заявление следующую резолюцию: «Поручается поименованным ниже лицам, т. е. подписавшим заявление священникам, принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу по приезде его в Москву Синодские дела при участии секретаря Нумерова». По силе этой резолюции им было поручено лишь принять дела и передать их митрополиту Агафангелу, как только он приедет в Москву. О том, как они должны поступить с принятыми делами, если бы митрополит Агафангел совсем не явился в Москву, никаких распоряжений нами сделано не было, потому что самой возможности этого мы тогда не могли предвидеть, а на то, что они сами в таком случае должны были бы заменить митрополита и стать во главе церковного управления, в резолюции благословения быть не могло, так как полномочия, связанные с саном епископа, не могут быть передаваемы пресвитерам. Тем не менее эту резолюцию нашу они объявили актом передачи им церковной власти и, согласившись с епископами Антонином и Леонидом, образовали из себя так называемое высшее церковное управление. Чтобы оправдать это самочинное деяние, они неоднократно и в печати и в публичных собраниях утверждали, что приступили к управлению Церковью по соглашению с патриархом («Правда» от 21.5.1922), что они состоят членами высшего церковного управления «согласно резолюции Святейшего патриарха Тихона» (Прот. Введенский. «Революция и Церковь», с. 28) и «приняли из рук самого патриарха высшее управление Церковью» («Живая церковь» № 4/5, с. 9). На собрании 12 июня 1922 года по поводу предложения одного священника не проводить в жизнь никаких церковных реформ иначе как с благословения патриарха, председатель этого собрания епископ Антонин заявил: «Так как патриарх Тихон передал свою власть высшему церковному управлению без остатка, то нам нет надобности бегать за ним, чтобы брать у него то, чего в нем уже не имеется» («Известия» от 16.6.1922, № 132).

Ныне торжественно и во всеуслышание с сего священного амвона свидетельствуем, что все эти столь решительные заявления их о соглашении с нами и о передаче нами прав и обязанностей патриарха Российской Церкви высшему церковному управлению, составленному епископами Антонином и Леонидом, священниками Введенским, Красницким, Калиновским и Белковым, — не что иное, как ложь и обман, и что перечисленные лица овладели церковной властью путем захвата, самовольно, без всяких установленных правилами нашей Церкви законных полномочий.

На таковых Святая Церковь изрекает строгие прещения. По 16-му правилу Антиохийского Собора епископ, отступивший от узаконенного порядка и самовольно вторгшийся в чужую епархию, хотя бы об этом его просил и весь народ, извергается из сана за грех нарушения церковных законов. Лица, учредившие самозваное высшее церковное управление в Москве и повинные в этом перед Церковью, отягчили свое положение еще посвящением епископов в незаконно захваченные области, так как поставили себя этим под действие 35-го правила святых апостолов, угрожающего лишением сана как посвящающим в чужой епархии, так и посвященным ими.

И как же воспользовались они незаконно захваченной церковной властью? Они употребили ее не на созидание Церкви, а на то, чтобы сеять в ней семена пагубного раскола, чтобы лишать кафедр православных епископов, оставшихся верными своему долгу и отказавших им в повиновении; чтобы преследовать благоговейных священников, согласно канонам церковным не подчинившихся им; чтобы насаждать всюду так называемую «Живую церковь», пренебрегающую авторитетом Вселенской Церкви и стремящуюся к ослаблению необходимой церковной дисциплины; чтобы дать торжество своей партии и насильственно, не считаясь с соборным голосом всех верующих, осуществлять в жизни ее желания.

Всем этим они отделили себя от единого тела Вселенской Церкви и лишили себя благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства и незаконной власти, правившей Церковью в наше отсутствие, недействительны и ничтожны, а все действия и таинства, совершаемые отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны и не имеют силы, и верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе.

Сильно терзалось сердце наше, когда до нас доносились смутные известия о церковных нестроениях, возникших в Церкви после нашего отстранения, о насилиях самочинного и самозваного церковного правительства, о возникновении и борьбе партий, о духе злобы и разделения там, где должен веять дух любви и братского единения. Но мы ничем, кроме келейной молитвы, не могли содействовать умиротворению Церкви и уничтожению в ней этой пагубной распри, пока не получили свободы.

Ныне же, выйдя из стен заключения и ознакомившись подробно с положением церковных дел, мы снова восприемлем наши первосвятительские полномочия, временно переданные нами заместителю нашему митрополиту Агафангелу, но им, по независящим обстоятельствам, не использованные, и приступаем к исполнению своих пастырских обязанностей, моля усердно Владыку Церкви, Господа нашего Иисуса Христа, да подаст нам силы и разумения к устроению Церкви Своей и к водворению в ней духа любви, мира и смирения. Вместе с тем мы призываем всех епископов, иереев и верных чад Церкви, которые в сознании своего долга мужественно стояли за богоустановленный порядок церковной жизни, и просим их оказать нам содействие в деле умиротворения Церкви своими советами и трудами, а наипаче молитвами Создателю всех и Промыслителю Богу. Тех же, которые волею или неволею, ведением или неведением попощнулись в настоящем веке лукавствия и, признав незаконную власть, отпали от церковного единства и благодати Божией, умоляем сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно Единой Вселенской Церкви.

Благословение Господне да будет со всеми вами, молитвами Богородицы и Приснодевы Марии, святых отец наших Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Ермогена, святителей Московских и чудотворцев, и всех святых Российской земли от века богоугодивших. Аминь».

Что же успели сделать с Россией и Церковью обновленцы или обнагленцы, как называл их владыка Трифон (Туркестанов), пока патриарх был в заточении?

Разослав уполномоченных по епархиям для захвата церковной власти, протоиерей Александр Введенский отправился в Петроград и потребовал у своего епархиального владыки митрополита Вениамина, чтобы он подчинился созданному живцами высшему церковному управлению и признал патриарха низложенным. При этом Введенский, по примеру комиссаров, обзавелся удостоверением:

«Российская Православная Церковь. Высшее Церковное Управление. Троицкое подворье. № 17, 24 мая 1922 г.

Удостоверение

Дано сие протоиерею Александру Иоанновичу Введенскому, настоятелю церкви св. Захарии и Елизаветы в Петрограде, в том, что он, согласно резолюции Святейшего патриарха Тихона, является полномочным членом Высшего Церковного Управления и командируется по делам Церкви в Петроград и другие местности Российской республики.

За председателя Высшего Церковного Управления еп. Леонид.

Секретарь Невский».

Митрополит Вениамин с грустью посмотрел на своего бывшего ученика, не единожды обласканного, который задумал похитить церковную власть. Владыка ответил протоиерею, что никаких сообщений от Святейшего об его отречении и учреждении ВЦУ не получал, поэтому не может признать в священниках своей епархии — Введенском, Красницком и Белкове — высшую церковную власть, и по-прежнему во всех храмах Петроградской епархии будут возносить имя патриарха Тихона.

Спустя несколько дней владыка Вениамин опубликовал в «Петроградской правде» послание к своей пастве, где указал, что обновленцы «ставят себя в положение отпавших от общения со Святой Церковью, доколе не принесут покаяния перед своим епископом».

Газеты, на своих страницах бессовестно лгавшие, что Церковь не желает помочь голодающим и пора с ней разделаться по советским законам, запестрели новыми угрозами: «Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита».

16/29 мая 1922 года в помещении епархиальной канцелярии митрополит был арестован. При обыске к нему подошел под благословение Введенский.

— Отец Александр, — спокойно промолвил владыка, отказав в благословении, — мы же с вами не в Гефсиманском саду[74].

Вскоре иуды-обновленцы «в силу явной неспособности к управлению епархией» уволили арестованного митрополита Вениамина своим псевдоцерковным указом с петроградской кафедры.

Владыка томился в тюрьме в ожидании суда, а в это время протоиерей Введенский, в значительной степени обязанный своей карьерой добродушному митрополиту, выходил на трибуны под восторженные крики дам и выказывал свои артистические способности и хорошую филологическую память. Вот только подмять под себя петроградское духовенство не удалось…

Введенский явился в городское собрание священнослужителей в Сергиево подворье на Фонтанке, чтобы пламенным красноречием завоевать сердца батюшек рабочих кварталов, но потерпел фиаско. Спустя годы он рассказывал об этом случае как о забавном курьезе в своей театрально-пастырской службе.

«Представьте себе, я им хотел сказать: в ваших интересах я действовал, ваши глупые головы спасал. Куда там, зарычали как звери, двинулись на меня с кулаками. Ну, я вижу, надо убираться. Смотрю, вблизи меня знакомый священник, тоже окончивший университет. Беру его под руку: «Отец Серафим, пойдемте». А он мне: «Я с вами никуда не пойду». Вырвал руку и отошел. И вот стою я один перед разъяренной толпой. Тут подскочил ко мне Боярский[75] — старый друг. «Что такое? Что такое? Я пойду с тобой, отец Александр, иди-ка за мной». Распростер руки и кричит: «Отцы и братья! Человека не троньте! Человека не троньте!» И провел меня к выходу. Вышли на лестницу, а там полным-полно разъяренного народа. Какие-то две женщины подскочили ко мне и истерически крикнули: «Отец Александр, спасите владыку митрополита!» Я положил им руку на голову и опрометью бежать — гонятся за мной. Представляете себе картину: какой-то молодой священник в белом подряснике и плисовых сапогах бежит по Невскому, а за ним с диким ревом толпа: «Бей! Лови! Держи его!» Наконец я вскочил на ходу в трамвай и уехал».

После объявления смертного приговора митрополиту Вениамину и еще девятерым обвиняемым обновленцы проявили воистину дьявольскую подлость:

«ВЦУ, заслушав приговор Петроградского ревтрибунала о бывшем петроградском митрополите Вениамине и других, вместе с ним обвиняемых священнослужителях и мирянах Петроградской епархии, постановило: 1) бывшего петроградского митрополита Вениамина (Казанского), изобличенного в измене своему архипастырскому долгу, лишить священного сана и монашества…»

Этим же постановлением лишались сана и все другие осужденные на смерть священнослужители, а приговоренные к расстрелу миряне отлучались от Церкви.

И это был отнюдь не последний случай сотрудничества обновленцев с карательными органами. Все тот же протоиерей Введенский, имевший шесть дипломов о высшем образовании, знаток искусства, друг-оппонент Луначарского, подал «в одну высокую инстанцию» список «контрреволюционного петербургского духовенства», который на долгое время стал настольной книгой чекистов для арестов священнослужителей.

Протоиерей Михаил Польский рассказывал, что ему на допросе поставили в вину, что будто бы он говорил о поддержке чекистами обновленцев.

— Нет, этого я не говорил, — ответил отец Михаил, — наоборот, другое бы мог сказать: что обновленцы помогают ЧК.

Главный штаб «Живой церкви» — ВЦУ — обосновался на Троицком подворье в Москве, в покоях арестованного патриарха. Как бы еще раз сбылись слова пророка Захарии: Порази пастыря, и рассеются овцы (Зах. 13, 7). Поражен был верховный пастырь России, и началось церковное рассеяние русского православного стада. На дверях комнаты, где раньше был кабинет Святейшего, теперь висела табличка «Президиум». 6/19 июля 1922 года обновленцы порешили, что патриаршего духа не должно быть не только в его доме, но и во всей России, а потому необходимо расправиться с еще недострелянными его ближайшими соратниками. И полетело во ВЦИК, в губернские исполкомы, в епархиальные оплоты обновленчества постановление:

«В заседании 19 июля[76], по прошению, уволены митрополиты Митрофан Донской, Арсений Новгородский; без прошения за контрреволюционную скверну митрополиты: Кирилл Казанский, Михаил Киевский, Назарий Курский, епископы: Евфимий Олонецкий, Александр Симбирский, Дионисий Челябинский. Как осужденный Ревтрибуналом — епископ Иркутский, как привлекаемый к суду Ревтрибунала — Григорий Томский. За церковную смуту отстранен от должности и должен подлежать церковному суду митрополит Агафангел Ярославский. По жалобе саратовского духовенства уволены епископ Досифей и его викарный епископ Иов. Местопребывание последнему указано в Архангельской губернии».

24 июля/6 августа 1922 года ВЦУ, по настоянию Красницкого, приняло постановление, которое стало первой взрывчаткой, подложенной под всенародный храм Христа Спасителя:

«В связи с контрреволюционной агитацией, ведущейся около храма Христа Спасителя в Москве и в самом храме, постановлено:

а) считать причт храма виновным в допущении агитации и неприятия мер к недопущению таковой;

б) протоиереев: настоятеля храма Арсеньева, Хотовицкого и Зотикова перевести в Семиреченский край в распоряжение местного духовного начальства;

в) просить наркомат юстиции произвести следствие о контрреволюционной деятельности при храме Христа Спасителя».

На место настоятеля храма Христа Спасителя был назначен все тот же Красницкий. Опорой его во время богослужений были не столько прихожане, сколько милиционеры. Ибо для встречи «протопресвитера», как он сам себя именовал, старушки приносили на паперть горшки с мочой, метали ему в голову гнилые яблоки. Но Красницкий терпел все; этот лысоватый курносый батюшка, до революции принадлежавший к правой партии «Русское собрание», а после «перековавшийся» в социалиста, захватив храм, где был избран на патриарший престол владыка Тихон, решил, что настала пора расправиться с самим патриархом, и принялся беспрестанно клеветать на Святейшего как в печати, так и во время встреч с советскими властями.

Моральная нечистоплотность, доносы и даже шпионаж были неотделимы от обновленцев. И благодаря подобным грязным делам они пополняли свои ряды. Ведь как только епископ заявлял о своем непризнании ВЦУ, так тотчас же попадал в ГПУ.

Ну а какие же реформы предлагали обновленцы, карабкаясь на капитанский мостик тысячелетнего корабля Русского Православия? Конечно, такие, которые позволили бы им подняться на высшую ступеньку иерархической лестницы. Они требовали уничтожить главное препятствие, мешающее им стать епископами, — обет девства, который давало черное духовенство. И вот съезд «Живой церкви» в августе 1922 года провозглашает: отныне монахи вправе снять с себя монашеские обеты и жениться (значит, будут, как мы!), российские монастыри повсеместно необходимо закрыть, как «орудия контрреволюционных организаций», а епископом может стать не только монах, но и женатый священник.

Часть обновленцев во главе с епископом Антонином, обидевшись за черное духовенство, то бишь за себя, покинула съезд, чтобы создать новые еретические секты. Оставшиеся продолжали вырабатывать резолюции:

настаивать на снятии сана с патриарха Тихона;

немедленно прекратить поминовение его имени за богослужением;

уволить на покой всех монахов-архиереев, противодействующих обновленческому движению;

остальных монахов-архиереев перевести в другие епархии;

ВЦУ выразить одобрение;

архиереям, признавшим ВЦУ, выразить одобрение;

выслать из пределов своих епархий всех противников обновленческого движения…

Хорошо поработали обновленцы, чтобы потопить корабль Русского Православия. За это их делегация во главе с Красницким удостоилась чести быть официально принятой председателем ВЦИКа М. И. Калининым.

Мало кто сомневался в эти дни, что патриарх заточен навечно. Один за другим отрекались от своего архипастыря и переходили на сторону обновленцев епископы и священники — кто испугавшись за себя и близких, кто поверив клевете советских газет и журнала «Живая церковь», кто прельстившись выгодной должностью. К 1923 году в ведении обновленцев находилось уже 70 % православных приходов страны.

Конечно, подобное было бы невозможно без помощи Советской власти. Еще 2/15 мая 1922 года Троцкий направил секретное письмо членам Политбюро ЦК РКП(б), где всячески советовал поддержать раскол в Церкви: «Не скрывая нашего материалистического отношения к религии, не выдвигать его, однако, в ближайшее время[77], то есть в оценке нынешней борьбы, на первый план, дабы не толкать обе стороны к сближению, а наоборот, дать возможность борьбе развернуться в самой яркой и решительной форме».

Но неужто предательство обошлось без платы, без тридцати сребреников? Конечно же нет. Обновленцам скостили налоги. Им выделяли отряды милиции для освобождения храмов от причта и мирян, не желавших изменять патриарху. ГПУ внимательно прислушивалось к их пожеланиям о применении репрессий к неугодному духовенству. Начальник «церковного отделения» ГПУ Е. А. Тучков отчитывался перед вышестоящим начальством:

«Момент изъятия церковных ценностей послужил как нельзя лучше к образованию обновленческих противотихоновских групп, сначала в Москве, а потом по всему СССР. До этого времени как со стороны органов ГПУ, так и со стороны нашей партии внимание на Церковь обращалось исключительно с информационной целью, поэтому требовалось для того, чтобы противотихоновские группы овладели церковным аппаратом, создать такую осведомительную сеть, которую можно было бы использовать не только в вышеупомянутых целях, но и руководить через нее всею Церковью, что нами и было достигнуто. Достижение этого, само собой разумеется, не могло получиться сразу и без затраты денежных средств».

Святейший патриарх, когда был на свободе, хотел выполнить волю Собора 1917–1918 годов и созвать следующий Поместный Собор в 1922 году. Разрешение на его проведение от гражданской власти он не получил, да и сам, как и многие другие соборяне, угодил за решетку. Зато обновленцам разрешили. И вот 16/29 апреля 1923 года в Москве открылся «Второй Поместный Собор Русской Православной Церкви», прозванный в народе лжесобором. Чем занимались лжесоборяне? Склокой, дележом камилавок и доходных приходов. Что порешили? Узаконить постановление «Живой церкви» о закрытии монастырей, ликвидации святых мощей, разрешении второбрачия священникам. Как расправились с патриархом?..

21 апреля/4 мая 1923 года в Кремле, в кабинете Калинина, заседали тайные идеологи лжесобора — чекисты и ответственные за безбожие партийные работники — Менжинский, Попов, Скворцов, Ярославский, Самсонов, Тучков. Они постановили: «Депутацию Собора для снятия сана с Тихона допустить. Проведение этого поручить ГПУ».

25 апреля/8 мая обновленцы разыграли трагикомический фарс с находящимся уже год в заключении патриархом. Секретарь Верховного суда РСФСР С. С. Быков рапортовал «председательствующему по делу патриарха Тихона Галкину» об этом постыдном поступке презревших каноны Церкви лжесоборян:

«Настоящим доношу, что согласно Вашего предложения я вместе с тов. Тучковым и гр-ном Беллавиным из ГПУ[78] прибыл в Донской монастырь, где в помещение, ранее занимаемом, был водворен гр-н Беллавин.

В 2 часа 40 мин. на свидание с гр-ном Беллавиным попросилась делегация церковного Поместного собора в количестве восьми человек, которая и была допущена. От имени делегации митрополит Петр Блинов[79] обратился к гр-ну Беллавину с указанием, что состоялось постановление собора епископов и церковного Поместного собора о лишении его сана, звания и монашества. Гр-н Новиков[80] стоя прочел определение собора епископов, акт-постановление церковного Поместного собора, принятый на заседании церковного собора при шести воздержавшихся, и предложил г-ну Беллавину расписаться в том, что означенные акты ему прочитаны. Гр-н Беллавин поинтересовался, кто были те, кто воздержался при голосовании, и ему гр-н Новиков ответил, что это были четыре мирянина, один пензенский священник и епископ Филипп Рыбинский. Гр-н Беллавин заметил, что из подписавших постановление епископов добрая половина епископов ему неизвестна. На предложение расписаться на постановлениях гр-н Беллавин указал, что он расписаться может, но не признает правильность указанных постановлений, т. к. в них нарушены канонические правила. На это возражение митрополит Блинов указал ему, что от него требуется расписка только в прочтении ему постановлений.

Гр-н Беллавин спросил, какие же каноны им нарушены, на что Новиков указал ему, что по этому вопросу есть подробнейший доклад, а здесь только определение. Гр-н Беллавин задал вопрос: были ли на заседании собора епископов голоса за то, чтобы вызвать его на это заседание, на что митрополит Блинов ответил, что этот вопрос не поднимался и голосов за приглашение не было, на что Беллавин указал выражением: «Какие же они канонисты». После этого гр-н Беллавин подписывает постановление собора епископов и церковного Поместного собора.

После подписания Беллавиным означенных постановлений митрополит Блинов обратился к гр-ну Беллавину, указывая, что ввиду предстоящего суда над ним и ввиду постановления собора о снятии с него патриаршего звания и монашеского сана необходимо гр-ну Беллавину снять с себя одежды священника, т. к. он теперь является обыкновенным мирянином. Гр-н Беллавин на это предложение ответил, что он его не принимает и снимать одежды отказывается. Митрополит Петр Блинов обратился вторично к нему с этой же просьбой и с указанием, что делегация собора настаивает на снятии одежды, и указал, что делегация считает при этом этот факт неподчинения постановлению собора преступным. Гр-н Беллавин вторично отказался исполнить требование делегации. Митрополит Петр Блинов обратился к гр-ну Беллавину в третий раз с предложением снять одежды, указывая, что делегация считает недопустимым и преступным это неподчинение. Указал на те последствия, могущие возникнуть вследствие этого отказа, и настоятельно предложил снять одежды. Гр-н Беллавин ответил, что он исполнить требование делегации не может. Митрополит Петр Блинов указал, что гр-н Беллавин продолжает не подчиняться и также упорствовать в своем решении.

Архиепископ Леонид[81] задал гр-ну Беллавину вопрос, явится ли он на суд в одеянии священника или в обыкновенном мирском платье, на что гр-н Беллавин ответил, что он будет на суде в одежде священника. Архиепископ Леонид указал, что они категорически протестуют против этого шага гр-на Беллавина и еще раз потребовали снятия одежды священника. Гр-н Беллавин указал, что на их протест о решении его явиться в суд в одежде священника он вторично протестует против их постановления о снятии с него сана.

Митрополит Петр Блинов указал, что его решение быть на суде в одежде священника является кощунством, т. к. он в настоящий момент является обыкновенным мирянином и им, духовенству, будет стыдно того, что гр-н Беллавин появляется в суде в неприсвоенных ему одеждах. На это указание гр-н Беллавин сказал, что ему за них, духовенство, стыдно, за их постановление.

Представитель от мирян Украины от лица украинских мирян предлагал гр-ну Беллавину снять одежды, т. к. неподчинение постановлению собора повторит все те кровавые эксцессы, которые связаны с именем патриарха Тихона. Гр-н Беллавин опять отказался снять одежды священника.

Делегацией составляется акт об отказе гр-на Беллавина снять одежды священника. В 3 часа гр-н Беллавин подписывает составленный акт, который также подписывается и всеми присутствующими членами делегации. В 3 часа 05 минут делегация удаляется. После удаления делегации я и тов. Тучков оставили помещение, занимаемое гр-ном Беллавиным».

Прочитав эту классическую докладную записку, испытываешь большее омерзение не к чекистам, исполнявшим свои революционные репрессивные обязанности, а к священнослужителям, предавшим своего пастыря ради прибавки к жалованью да епископских одежд. Говорят, что спустя годы, когда чекист Тучков уже не занимался уничтожением Православной Церкви, он добрым словом вспоминал «тихоновцев» за их честность и принципиальность, а об обновленцах говорил с нескрываемым презрением.

Проведя лжесобор, обновленцы торжествовали. Ведь их поддержали в борьбе с патриархом не только Советская власть, не только смалодушничавшее духовенство, но и некоторые восточные патриархи, добиваясь политической игрой помощи у такой мощной военизированной державы, как СССР.

Но не поддержал новую «коммунистическую церковь» верный сын патриарха — российский народ. Во Владивостоке, например, все до единого храма были в руках обновленцев. И в эти дни, когда церкви города пустовали, истинные православные собирались и молились в переполненном гараже.

Одна женщина вспоминает, что сначала не делала различия между обновленцами и тихоновцами. Но однажды в будний день вошла в храм побыть на литургии и не ощутила никакой духовной теплоты. «Как будто холод кружил вокруг меня. Быть может, я вошла в храм с рассеянной душой — нет потребности молиться? Вспомнила, что это храм живоцерковников. Пошла в другой, тихоновский. И сразу овеяла меня церковная теплота, простояла всю службу до конца».

Один священник на вопрос чекистов о том, почему он уклоняется от «Живой церкви», ответил неотразимым доводом:

— Я бы с удовольствием пошел в обновленчество, мне все равно, никакого различия не вижу, но приход меня выгонит, останусь без куска хлеба.

Великий архидиакон Розов, «наш дядя Костя», как ласково его звали москвичи, обладавший уникальным, могучим, как колокол, голосом, несмотря на выгоднейшие материальные предложения обновленцев, остался верен Святейшему, дошел до нужды, но не изменил убеждений, а продал драгоценнейшую реликвию — часы, подаренные императором Николаем И. Перед своей смертью, которая настигла его в мае 1923 года, Розов просил, чтобы на его отпевании не было «красных попов», ибо не мог простить обновленцам подлости и коварства по отношению к томившемуся в заключении патриарху Московскому и всея России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.