В столице «генерал-губернаторства»
В столице «генерал-губернаторства»
О первых двух этапах моего путешествия, об обстановке в Бреслау и Катовице рассказывать особенно нечего. Конечно, проезжая Бреслау, я навестил Шарлотту и нашего сынишку, которые, как уже говорилось, жили неподалеку от Бреслау, в Ротбахе.
В Кракове, в представительстве берлинского МИД у «генерал-губернатора» Франка – после 1945 года он понес заслуженную кару – уже знали о моем приезде. Но посланника фон Вюлиша в то время в городе не было, и беседа с ним могла состояться лишь через два дня. Таким образом, у меня оказалось свободное время и я мог оглядеться в городе. Хотя военных разрушений было здесь не так уж много, город произвел на меня потрясающее впечатление. Повсюду – нацистские солдаты. У ворот старинного дворца польских королей Вавеля стояли вооруженные с головы до ног эсэсовцы. В самом Вавеле теперь размещалась резиденция нацистского «генерал-губернатора». Город, в котором раньше кипела жизнь, теперь, казалось, задыхался в тисках фашистского террора.
Посланник фон Вюлиш с большим интересом выслушал мой рассказ о Москве и Советском Союзе. Сообщение о моем служебном задании он поначалу лишь принял к сведению. Но потом пригласил меня к себе домой поужинать. Там, сказал он, у нас будет достаточно времени, чтобы спокойно и без помех обсудить все за бутылкой вина. В заключение он вручил мне полученную в Кракове и предназначенную для меня телеграмму министерства иностранных дел. Телеграмма содержала уведомление, что «фюрер и рейхсканцлер» Адольф Гитлер одобрил предложение имперского министра иностранных дел Риббентропа и распорядился принять меня на дипломатическую службу, присвоив мне звание секретаря посольства. Кроме того, в связи с эвакуацией сотрудников бывшего посольства в Москве я награжден орденом «За военные заслуги» II класса. Подписанный «фюрером и рейхсканцлером» документ о присвоении мне звания и орден я получу по возвращении в Берлин в отделе кадров министерства иностранных дел. Фон Вюлиш поздравил меня, а я в свою очередь поблагодарил его за признание моего труда.
Во время ужина за бутылкой вина между Вюлишем и мной возникла другая атмосфера. Он начал беседу, заметив, что после моего перехода на дипломатическую службу мы стали коллегами в прямом смысле слова. В годы нашей совместной работы в Варшаве он оценил меня как надежного и умеющего молчать сотрудника. Поэтому он намерен совершенно откровенно говорить со мной о трудностях, которые ожидают меня при выполнении служебного задания. Он, правда, не знает во всех деталях обстановку в Лемберге, но что касается положения польской интеллигенции, то, по его мнению, оно вряд ли существенно отличается от обстановки в Кракове.
Затем он рассказал мне о том, что сделали нацистские оккупанты с образованными поляками в Кракове, и не только в Кракове. Совершенно очевидно, сказал он, что имеется высочайшая директива о физическом уничтожении польской интеллигенции и эту директиву применяют повсюду. Правда, МИД не информировал его о том, что имеется подобная директива.
В Кракове, после того как «генерал-губернатор» приступил к своим обязанностям, произошло чрезвычайно неприятное событие. С тех пор ему, фон Вюлишу, постоянно приходится заниматься этой историей. После того как г-н Франк приступил к своим обязанностям, профессоров Краковского университета и других высших учебных заведений Кракова лично или через объявления в газетах пригласили на торжественное собрание по поводу якобы предстоявшего вскоре возобновления занятий в высших учебных заведениях. Поскольку польские ученые были чрезвычайно заинтересованы в открытии высших учебных заведений, зал Краковского университета оказался переполненным. Царила атмосфера напряженного ожидания. Потом, когда все входы и выходы были заняты эсэсовцами, в зале возникло некоторое беспокойство. Вместо ожидавшегося докладчика на трибуне появился эсэсовский офицер, который потребовал от присутствовавших соблюдать тишину и выстроиться парами в проходах зала между креслами. Затем колонны тронулись. У выхода из университета польские участники собрания были посажены в стоявшие на площади грузовики и доставлены в различные концлагеря, прежде всего в Заксенхаузен, а также в Освенцим. Многие из них там уже умерли. «Торжественное собрание» было организовано лишь для того, чтобы одним махом арестовать и ликвидировать большую часть живших в Кракове польских ученых.
С тех пор, продолжал свой рассказ посланник фон Вюлиш, он постоянно получает от министра иностранных дел в Берлине запросы зарубежных правительств, прежде всего нейтральных стран, таких, как Швеция или Швейцария. Эти правительства просят сообщить, куда исчезли польские ученые, и требуют освободить их. Среди этих ученых были известные, с мировым именем люди и даже лауреаты Нобелевской премии. В таких случаях ему, Вюлишу, не остается ничего иного, как обращаться к «генерал-губернатору» Франку. Тот чаще всего отвечает, что он «не располагает информацией» или что это «не входит в его компетенцию». Иногда Вюлишу сообщали, что разыскиваемые польские граждане умерли от «воспаления легких» или «сердечного приступа». Он, к сожалению, не знает ни одного случая, когда в результате его вмешательства кто-либо из польских ученых был выпущен на свободу.
Он рассказывает мне все это для того, сказал в заключение Вюлиш, чтобы я понял, что вряд ли можно найти в Кракове лояльно настроенного польского ученого с именем и тем более привлечь его к сотрудничеству с органами зарубежной пропаганды берлинского МИД. Что касается польских ученых во Львове, о судьбе которых ему ничего не известно, сказал Вюлиш, то он опасается, что там я столкнусь с такой же ситуацией, что и здесь.
Вюлиш распрощался со мной, пригласив зайти к нему на обратном пути из Львова и Киева в Берлин. Он произвел на меня впечатление впавшего в отчаяние человека, который не знает, что ему делать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.