Глава десятая Рыцарь «чистого искусства»

Глава десятая

Рыцарь «чистого искусства»

У великого князя, в отличие от многих его современников, была прекрасная возможность отгородиться от тревог, волнений, замкнуться в мире своей поэтической души. Но превратить жизнь в непрекращающийся праздник, где нет места боли и переживаниям других людей, он не мог. Не позволяла совесть. Он пытается ее «уберечь» и «соблюсти» от всяческих соблазнов:

О, если б совесть уберечь,

Как небо утреннее, ясной,

Чтоб непорочностью бесстрастной

Дышало дело, мысль и речь!

. . . . . . . . . . . . . .

Мы свято совесть соблюдем,

Как небо утреннее, чистой

И радостно тропой тернистой

К последней пристани придем.

И все же К. Р. был поэтом светлым, возвышенным, в его лирике преобладает жизнеутверждающее начало. Это не значит, конечно, что сам он не пережил тяжелых и горестных минут, всегда безоговорочно был «баловнем судьбы». Еще в молодые годы ему пришлось пережить смерть младшего брата, а позже – крохотной дочери, отца. Цикл солдатских сонетов красноречиво свидетельствует и о его умении и желании сопереживать чужому горю, неравнодушию к нему.

И тем не менее, если внимательно вглядеться в поэтическую палитру России последних двух десятилетий XIX века, невольно напрашивается вывод: поэт К. Р. стоит несколько особняком от своих собратьев по перу.

Следует заметить, что, несмотря на обилие интересных имен в литературе того времени, нет среди них очень ярких, самобытных, которые могли бы составить славу русской поэзии. Одна из причин, видимо, состоит в том, что в обществе накопилась усталость, и поэзия как нельзя лучше отражает духовное состояние людей. Кумиры читающей, думающей публики – С. Надсон, А. Апухтин. Их произведения преимущественно окрашены в мрачные тона, полны пессимизма. В лирике же К. Р. нет гражданственности, но нет и гнетущего пессимизма. В его миросозерцании преобладают простота, искренность, чистосердечное отношение к окружающей действительности и людям. В одном из писем к Я. Полонскому Константин Константинович признавался: «Скептический дух нашего времени действительно пролетел мимо меня».

Некоторые критики, однако, видя контраст жизнеутверждающей лирики поэта с окружающей действительностью, ставили ему в вину оторванность от реалий века. Но Константин Константинович, внимательно читая их отзывы на собственное творчество, все-таки старается следовать наставлению Н. Страхова, который так обращался к поэтам:

…Слушайтесь вашего внутреннего голоса и, пожалуйста, не слушайтесь критиков. Это для вас самый опасный и вредный народ. Они все лезут в судьи, тогда как должны бы быть только вашими толкователями.

И он, прислушиваясь к этим словам, идет дальше своим путем.

Каков же он – этот путь? И какую задачу ставит перед собой поэт, когда садится за письменный стол, на который кладет в очередной раз чистый лист бумаги? Мы знаем, что Константин Константинович всю жизнь очень любил музыку, она была неотъемлемой частью его существования. Поэтому нет ничего удивительного в том, что стихи его – словно продолжение прекрасных мелодий, они музыкальны, они звучат.

Сам великий князь не раз рассуждает о соотношении музыки и поэзии, оно для него – нерасторжимо. Размышления на эту тему особенно часто встречаются в его письмах к П. И. Чайковскому. Подобно своему любимому учителю в поэзии А. Фету, который, по словам композитора, «не просто поэт, а скорее поэт-музыкант», Константин Константинович тоже порой «выходил из пределов, указанных поэзии». 30 сентября 1888 года К. Р. писал Чайковскому:

Весьма трудно, хотя и желательно сравнивать между собой различные условия и особенности разных искусств, например, с чем сравнить лад… в особенности в поэзии? С размером? Или рифму? Я убежден, что для всех искусств существуют неведомые нам, тайные, но более или менее общие законы, как верно, что между красками и звуками есть какая-то связь.

Но для того, чтобы добиться вершин, подлинного слияния поэзии и музыки, Константин Константинович неустанно совершенствует форму своих стихов. Это тяжелый, порой неблагодарный труд, и однажды у него даже вырываются очень горькие строки:

…И тщетно ищешь рифм и слов,

Зовешь напрасно вдохновенье, —

И раздраженный, в озлобленье

Я не могу писать стихов!

Константин Константинович определенно здесь не прав. Он может писать стихи, причем замечательные, только согласно собственному вдохновенью, а не «черни ветреной в угоду». Недаром в одном из писем критику Н. Страхову он признается: «Я не хочу быть дилетантом в словесности».

Поэт успешно осваивает сочетание разнородных стоп – явление, которое в современной ему поэзии встречается довольно редко. Творческие поиски К. Р. находят понимание и одобрение у Чайковского. 26 августа 1888 года прославленный композитор пишет слова одобрения и поддержки молодому поэту:

…Мне хотелось бы, чтобы почаще случались такие отступления от обычных стихотворных приемов… Ведь русский язык… есть нечто бесконечно богатое, сильное и великое, и я далек даже от уверенности, что… ему свойствен исключительно тонический стих.

Константин Константинович рад, что нашел в лице великого русского композитора единомышленника, и весной 1889 года признается в письме Чайковскому:

Ваше мнение разнообразить размер нашей стихотворной речи и даже вводить новые, небывалые размеры – заняло меня очень сильно.

После многих усилий и творческих мук у него наконец рождаются поэтические строки в новой манере. И посвящены они вдохновителю – Чайковскому: «О, люди, вы часто меня язвили так больно…». Петру Ильичу очень понравилась форма этого стихотворения, он считает, что она «безусловно, прелестна», и просит великого князя продолжать начатые на этом пути поиски. Они, конечно, продолжаются. Постижение многогранного характера русской художественной культуры – это путь к совершенству. И каким бы сложным, тернистым он ни был, поэт идет по нему не останавливаясь…

Упрек в антиобщественном характере поэзии К. Р., выдвинутый когда-то критиком Д. Михайловым, не забыт. Поэту не дает покоя мысль: прав автор книги о его творчестве или нет? Он вступает с ним в мысленный спор, пытаясь определить истину. Но беспристрастным арбитром здесь может быть только история. А она ведет счет не на месяцы, годы, а, по меньшей мере, на десятилетия. Поэтому нам, людям, живущим в XXI веке, проще, чем современникам Константина Константиновича, разобраться, насколько он чуток был в выборе тем, оказались ли среди них те, которые называют вечными, имеют непреходящую ценность.

Великий князь Константин Константинович не дожил до революции – октября 1917 года. Но он, конечно, предчувствовал грядущие события. Отстраняясь от обсуждения общественных вопросов, поэт К. Р., как человек глубоко верующий, воспевает любовь, которая и удерживает пока мир от страшных потрясений:

Пусть говорят: как все творенье,

С тобой умрет твоя любовь, —

Не верь во лживое ученье:

Истлеет плоть, остынет кровь,

Угаснет в срок определенный

Наш мир, а с ним и тьмы миров,

Но пламень тот, Творцом возженный,

Пребудет в вечности веков.

Теме любви-сострадания, заботы о ближнем посвящены стихотворения К. Р. «Молитва» («Научи меня, Боже, любить…»), «Когда с зарей…», «Твоей любуясь красотой…», «Любовью ль сердце разгорится…», «Измученный в жизни тревоги и зол…» и ряд других.

Любовь многолика, бесконечна. Одно из ярчайших ее проявлений у К. Р. – преклонение перед родной русской природой, которую он не раз прославлял поэтическим гимном. В стихах великого князя природа подобна тончайшим движениям человеческой души – она пробуждается весной после долгого сна, расцветает, впитав в себя все краски и запахи лета, а потом увядает и замирает в ожидании обновления:

О, золотистость осени печальной!

Скорбь увяданья, грусти красота

И журавлей отлет зарей прощальной.

О, зимней ночи жуть и нагота!

Зловещий ворон в белизне хрустальной,

И лунный свет, и глушь, и немота…

И все же радость жизни – весна, пробуждение природы, которое так созвучно преображению души поэта! Недаром столь характерен для него призыв:

Зазимовавшею душою

Пора очнуться ото сна.

Вчитываясь в строки, посвященные К. Р. пробуждению природы, понимаешь, что он – «поэт весны». Ведь именно с этим прекрасным временем года он связывает надежды на все лучшее, что дарит жизнь, в том числе и на творческое обновление. Особенно отчетливо это видно в стихотворении «Повеяло черемухой»:

Учи меня, соловушко,

Искусству твоему!

Пусть песнь твою волшебную

Прочувствую, пойму.

Пусть раздается песнь моя,

Могуча и сильна,

Пусть людям в душу просится,

Пусть их живит она.

Проходят годы, наступает зрелость. И в стихах поэта находит отражение, как в зеркале души, прекрасный мир цветения. И что интересно: этот человек, объехавший чуть ли не весь мир, повидавший природу разных частей света, пленен скромной, неброской красотой именно родной земли:

Кусты смородины кивали

Кистями спелых ягод нам,

И грустно астры доцветали,

В траве пестрея здесь и там.

Между акаций и малины

Цвел мак махровый над прудом,

И горделиво георгины

Качались в сумраке ночном.

Тема русской природы неразрывно связана в творчестве поэта с Родиной. Милый его сердцу, знакомый с детства ландшафт успокаивает, дает силы и надежду на будущее. Именно такое единение – наивысшее счастье, дарованное человеку от рождения, считает К. Р.

…Не найдется, пожалуй, ни одного лирика, независимо от того, в какую эпоху он жил и творил, который не воспел бы любовь к женщине. Великий князь Константин Константинович тоже не обошел вниманием в своем творчестве эту тему. Она для него – одна из главных, пленительных и волнующих:

Уж гасли в комнатах огни…

??Благоухали розы…

Мы сели на скамью в тени

??Развесистой березы.

Мы были молоды с тобой!

??Так счастливы мы были

Нас окружавшею весной;

??Так горячо любили!

Двурогий месяц наводил

??На нас свое сиянье:

Я ничего не говорил,

??Боясь прервать молчанье;

Безмолвно синих глаз твоих

??Ты опускала взоры;

Красноречивей слов иных

??Немые разговоры.

Чего не смел поверить я,

??Что в сердце ты таила,

Все это песня соловья

??За нас договорила.

В этих словах – нежность, целомудрие, красота, причем не столько внешняя, сколько внутренняя. И, несмотря на то что любовь для него может быть и безумством «в страсти слепой», все же красота именно души – важнее всего:

Сперва, обуянный гордыней слепою,

??Себя одного лишь любя,

Твоей не пленяясь душевной красою,

??Ценить не умел я тебя.

Но гордое сердце смирилося ныне,

??Повязка упала с очей,

И набожно я поклоняюсь святыне

??Души несравненной твоей.

Не все, однако, современники, в том числе и критики, могли по достоинству оценить художественное мировосприятие августейшего поэта. Упрек в отстранении его от сложностей, несовершенства общественной жизни был чем-то само собой разумеющимся. И лишь наиболее проницательные критики понимали, что причина этого – не незрелость души, не наивность, а глубоко религиозный христианский взгляд на мир, который несет на себе отпечаток «высшего благородства».

Где истоки такого отношения к жизни и людям? Для самого великого князя Константина Константиновича ответ на этот вопрос был совершенно ясен: в пушкинской традиции, заложенной национальным гением в основу русской поэзии. А сам он – К. Р. – лишь продолжатель великого начинания. Он с детства изучал биографию и творчество великого поэта, а повзрослев, читал его переписку, литературу о Пушкине. Погружение в его поэтический мир было столь глубоким, заинтересованным, что порой великому князю казалось: он «лично знаком с Пушкиным, он как живой встает перед глазами со всеми своими слабостями и недостатками, во всем величии своего творчества». Вот так – совершенно естественно, без всякого нажима извне, и происходило становление К. Р. как поэта под воздействием Александра Сергеевича. Причем глубинное единение двух поэтов, духовное их родство кроется именно в христианском восприятии мира у обоих, в смиренном принятии его.

Следование пушкинской традиции – единственно верный путь для русского поэта. Одно из проявлений этого у Константина Константиновича – понимание будущего личного небытия. У К. Р. оно не отличается от пушкинского: поэт искренне верит в обновление жизни на земле:

…Нас земля, как любящая мать,

В свои объятья заключит навеки.

А в мире вечном, юном и живом

Все так же будет бить ключом

Одна и та же жизненная сила.

В чем же состоит эта «жизненная сила», которая побеждает даже смерть? Поэт исполнен веры в то, что это – творчество. Ведь настоящие творцы, даже покинув земную юдоль, не могут забыть, считает он, о своих творениях, обессмертивших их имена:

Ужели Рафаэль, на том очнувшись свете,

??Сикстинскую Мадонну позабыл?

Ужели там Шекспир не помнит о Гамлете

??И Моцарт реквием свой разлюбил?

Героями многих стихотворений Константина Константиновича становятся великие деятели культуры прошлого – Рафаэль, Шекспир, Моцарт. Обращается он и к своим замечательным современникам – А. Фету, Я. Полонскому, А. Майкову, И. Гончарову… Откликается и на юбилейные даты А. Пушкина, М. Ломоносова. Главная идея стихов этого цикла – дань глубокого уважения к людям, составившим славу как русского, так и зарубежного искусства.

Одна из излюбленных тем К. Р. – тема поэзии и места в ней творца. Поэзии и, шире, искусству великий князь отводит возвышенную, облагораживающую роль в жизни человека. Противопоставляя эмоциональное начало рационализму, он поднимается в рассуждениях до философских высот:

Пусть гордый ум вещает миру,

Что все незримое – лишь сон,

Пусть знанья молятся кумиру

И лишь науки чтит закон.

Но ты, поэт, верь в жизнь иную:

Тебе небес открыта дверь;

Верь в силу творчества живую,

Во все несбыточное верь!

Но, говоря о значимости эмоций, поэт ратует прежде всего за «трезвое, ясное и спокойное мировоззрение». Вдохновение, конечно, необходимо, считает он, но не менее важны для создания произведения мысль и образ.

Поэзию К. Р. невозможно представить без религиозных мотивов. Причем это не дань моде или обычное увлечение, а истинная вера, которой он был верен всю жизнь. Обращаясь непосредственно к Богу в стихотворении «Молитва», поэт просит:

??О, Боже, просвети одежду

Души истерзанной моей,

Дай на спасенье мне надежду

Во дни святых Твоих Страстей!

Вера великого князя тесно связана с эстетикой, в его творчестве звучит тема божественного предназначения поэта. Не раз он обращался и к сюжетам Священного Писания. Одно из его стихотворений на религиозную тему – «Надпись в Евангелие», стало еще при жизни автора хрестоматийным:

Пусть эта книга священная

Спутница вам неизменная

Будет везде и всегда.

В значительной степени так произошло потому, что в этом стихотворении, как и во многих других, автор словно присутствует лично.

Конечно, высокое социальное положение Константина Константиновича наложило на все его творчество определенный отпечаток. В его поэзии положительные эмоции преобладают над отрицательными. Некоторые критики называли по этой причине его музу «воркующей» и считали, что действительность знакома великому князю только по его воображению. Но во всем ли они были правы? Им можно возразить словами Пушкина: «Говорят, что несчастье – хорошая школа. Но счастье есть лучший университет». Творчество великого князя Константина Константиновича, его дневник, который он вел в течение четырех десятилетий, переписка с выдающимися деятелями культуры – все это говорит о том, что он знал изнанку жизни не понаслышке. Ему были знакомы разные ее проявления.

Было бы преувеличением назвать поэзию К. Р. новаторской. Но в большинстве произведений великого князя Константина Константиновича есть собственная манера, стиль. Именно за изящество, гармоничность, чистоту чувств и слов и любили его современники, почитатели незаурядного таланта поэта-лирика. Питательной же почвой для развития его творчества стала классическая русская поэзия. Из этого бесценного, бездонного родника и черпал на протяжении многих лет великий князь вдохновение.

Недаром стихи Константина Константиновича так любили композиторы. Ведь в них – особая тональность, музыкальность, певучесть. Его творчество – яркий пример «чистого искусства», преданным рыцарем которого он был всю свою жизнь. Почитая родной русский язык, талантливо используя его богатство и красоту, он умел создавать стихи, полные лиризма и одновременно светлого утверждения жизни. Войдя еще в молодости в круг таких ярких и самобытных русских поэтов, как А. Фет, Я. Полонский, А. Майков, Константин Константинович по праву был признан ими как равный. При этом он сумел сохранить неповторимую индивидуальность.

Становление и развитие творчества К. Р. пришлось на тот период, когда не только русская поэзия, но и в целом русская культура во всем ее многообразии, переживала небывалый доселе расцвет. Это время вошло в историю под названием «Серебряного века». Великий князь – один из замечательных поэтов блистательной эпохи Русского Ренессанса. Но по духу своему, поэтической и человеческой сути он навсегда остался верен лире русской классической поэзии, струны которой обессмертил национальный гений Александра Пушкина.