Рисовальщик

Рисовальщик

Я записался в кружок рисования. В первый же день, без вступительных объяснений для новичков, всем, у кого не было, раздали листы бумаги и карандаши. Некоторые раскрыли свои альбомы.

На отдельном столике поставили гипсовую голову и предложили начать рисование с натуры.

Я не знал, с чего начинать. Посмотрел: один рисовальщик начал прочерчивать контур головы, – я постарался сделать то же самое. Далее – он задумался. Что делать мне?.. Смотрю: другой начал выводить нос, губы… – и я проделал все это. Третий заштриховал тени у носа и перешел к подбородку. Я тоже… Тот, который начинал с овала головы, намечает глаза. Я, недолго думая, начал работу над глазами – как он…

Не помню, сколько это продолжалось. Руководитель обходил всех и делал замечания, подправлял. Подошел и ко мне. Долго, очень долго смотрел на мой рисунок. Спросил:

– Давно ты занимаешься рисованием?

– Давно.

Полагаю, его поразила моя «техника», мое «видение». Ведь на моем рисунке, по всей видимости, отразилось что-то абстрактное, прямо в духе Модильяни! Нос и уши – как их видел мой сосед справа, нарисованы с его точки; глаза и подбородок – как у левого соседа, с его точки; лоб и шея – как у третьего, и так далее. И всё с разных точек…

Художник долго смотрел на мой рисунок и сказал, как сейчас помню:

– М-мм… Любопытное решение.

А я-то никогда и нигде не занимался рисованием, у меня не было ни малейшего представления о технике, – я просто любил рисовать, рисовал от души. По памяти мог рисовать портреты Ленина, Сталина, лица ребят, сидящих в классе. Выходило – очень похоже! Мне ребята приносили стенгазеты из других школ, на которых я должен был писать заголовки. Я не отказывался, получалось легко. Возможно, поэтому я и заявил с легкостью, что «давно занимаюсь рисованием».

Я так и не понял, что там в моем рисунке преподаватель усмотрел, и на всякий случай перестал туда ходить. Меня встречали ребята из кружка: «Руководитель интересовался, почему ты на занятия не ходишь; просил, чтобы мы тебя привели!» Я почему-то не пошел. А зря! Всю жизнь жалел. Мне так не хватало знания азов, которые именно он и мог мне дать! Ведь даже раскадровки в режиссерском сценарии требуют от исполнителя не только определенного дара, а может быть, в первую очередь – техники беглого наброска мизансцены, умения точно передать композицию, перспективу, глубину кадра. Никому из нас неведомо, какой краешек души осенил своим благотворным крылом наш ангел-хранитель, впуская нас в этот мир!

У моей матери было восемь детей, ей порой некогда было зашить мне разорванный рукав или штанину, – где уж вникать в мои способности и размышлять о моем предназначении! Один Бог ведает, на какую кривую дорожку я мог бы свернуть, если бы не занимались тогда «сверху» так всерьез досугом детей, не работали бы в каждом клубе, школе, Доме пионеров кружки художественного творчества. И если бы мне не везло так на случайные встречи с хорошими людьми!..

В пятидесятых годах я работал руководителем художественной самодеятельности в ДК ЗИЛ. Ранней весной, стоя на балконе дворца рядом с художником Ильиным, руководителем кружка живописи, я, потрясенный, увидев яркую зелень деревьев после серой весны, высказал вслух: «Как красиво!» Ильин, не задумываясь, выпалил: «Вы что, какая это красота?! Вот месяца через два, ближе к осени, все деревья приобретут свою, только им присущую окраску. Будет такая гамма красок – у художников голова пойдет кругом. А сейчас это ядовитая зеленая краска, можно сказать, пустая и невыразительная…» Вот вам школа! Случайный человек! Это – между прочим!..

В тридцать седьмом году, юбилейном пушкинском, я учился в четвертом классе. В коридоре нашего этажа висели листы с моими рисунками: стилизованные иллюстрации к сказкам, исполненные черной тушью под манеру самого Пушкина. Висели до конца года. Ребята спорили, где пушкинские и где мои. Сейчас рисовать так я уже не могу. Да и перьев теперь таких нет…

Моя двоюродная сестра, она жила на Малой Тульской, приехала за стенгазетой, которую я готовил для их класса. Там я нарисовал по их просьбе с одной стороны портрет Ленина, с другой – Сталина.

– Я пришла не одна, – сообщила запыхавшаяся сестра. – Меня ждет сын Сталина, Василий Сталин. Мы учимся вместе.

Я вышел посмотреть. Он был в темно-синем школьном костюме с пришитым белым воротничком и белыми манжетами. Я вспомнил свою учительницу, которая уговаривала нас, мальчиков: «Обязательно приходите с белым воротничком и манжетами. Даже сын Сталина ходит так!..»

Сестра охотно рассказала: Василий живет отдельно. Учится, получая из зарплаты отца 800 рублей, включая не только прожиточные траты, но и оплату квартиры и домработницы.

Я спросил сестру, как он учится. Ответила: «Как все. Он стеснительный. Стесняется, когда ему отметки ставят выше, чем другим». Он учился, наверно, в шестом или седьмом классе. Я к нему не подошел – неловко было. Глядел на него из-за угла дома и думал: «Надо же, сын великого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина и такой простой; стоит у нас во дворе в ожидании одноклассницы, со старушкой теть Фросей разговаривает и крошки какие-то голубям кидает. Знала бы старушечка, с кем болтает! И так просто!» Я был поражен! Вечером рассказал отцу:

– Пап, сегодня у нас во дворе был Василий, сын Сталина! Он с Катей приезжал, я им стенгазету оформлял…

– К нам заходил?

– Ты что?! К нам в подвал? – я даже испугался, ведь мы тогда еще в подвале жили. – Не-е, он с теть Фросей разговаривал…

– Конечно!.. Ну да, правильно! – отец прошелся по комнате, присел и, упокоившись, сказал: – Я бы тоже постеснялся. Это тебе не что-нибудь или там… Это… Да-а!.. Нет, я бы ему все-таки сказал бы: «Дружок, друзьями верными окружи себя! Дружи только с теми, кто лучше тебя. Бери с них пример! А худшие…» – отец махнул рукой.

Я попробовал возразить:

– А если лучший друг тоже захочет дружить только с лучшим, чем он сам? И не захочет дружить со мной? Тогда как?

– А надо стараться быть таким, чтоб он признал в тебе хорошего человека… Эх, судьба-матушка, не обойди парней!.. – и, что-то вспомнив, отец вышел…

…Мне восемьдесят два. Смотрюсь в зеркало, вижу свое отражение и понимаю – Я!.. А вроде и не я! Сознанием я начинаю ощущать себя каким-то другим – без возраста, что ли?! Чувства, привычки, пристрастия – все прежнее. Но в снах, раздумьях, спорах я все чаще возвращаюсь в прошлое. По-моему, это неизбежный процесс для любого, у кого прошлого, сокрытого временем, больше, чем будущего. Вероятно, это так. Да?..

Для меня уже становится привычкой нырять в воспоминания. В «туда», где тебе три-пять лет, семь или пятнадцать. Где были живы молодые родители, братья, сестры, друзья, знакомые, – и вообще, добрые люди, унесенные годами, ушедшие с войной, со временем. С ними и молодеешь, и испытываешь какой-то удивительный подъем. У-ди-ви-тельный! Почему? Видимо, потому, что это непостижимая игра подсознания, это какое-то чудо – вроде машины времени. Меня постоянно туда тянет и манит! С прошлым я и живу, и спорю, болею, и переживаю. И пл?чу… Я весь там. А память непрестанно подкидывает разные факты, разрозненные фрагменты, целые эпизоды. Мне уже хочется их записать. Для кого? Бог знает!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.