Скверная история

Скверная история

Одного, никак не молодого, зовут Макич, другой, тоже весьма пожилой – Евдоким. С какого бодуна досталось ему необычное для армян имя, понять трудно, зато легко догадаться, что Евдокима очень скоро переделают в Евдо, и пусть у армян и такого имени нет, но все же…

Евдо и Макич (тоже усеченный в Мако) живут в Ереване, один всю жизнь, второй сравнительно недавно, как только над Карабахом сгущались тучи, отправлялись на подмогу. Там, на передовой, собственно, и познакомились. В общем и целом, дружат. Но до первого обострения политической обстановки в Армении, вслед за чем взаимоотношения Евдокима и Макича обретают удивительную замысловатость и скачкообразное развитие.

Здесь надо бы заметить, что приятели возбуждаются не только от судьбоносных событий, но и от мелких проблем бытия тоже. Например: деформация нравов, совмещенная с падением курса доллара, засилье иномарок на улицах при скоропостижных похоронах ЕРАЗа, суммарный объем взяток в ереванской мэрии в годовом разрезе, потепление климата на планете и прочая проза жизни.

Однако главное, что разделяет приятелей, порой доводя их до невменяемости, это отношение к Левону Тер-Петросяну. Евдо считает его великим освободителем Армении, Мако – великим предателем, к которому, считает, лучше всего подходит определение «кто был никем, тот стал ничем».

Что-либо среднеарифметическое, какой-нибудь жиденький компромисс, сближение позиций хоть в чем-то отвергаются начисто – братья по оружию рубятся так, что скулы сводит. Бывает, дойдя до точки кипения, Макич, недальновидно обзовет оппонента ишаком тех краев Южного Кавказа, откуда корнями (пусть и очень далекими) и сам тоже. «От ишака слышу!» – в порядке освежения памяти парирует в таких случаях Евдоким.

Большую часть погожего времени года Мако и Евдо проводят близко от дома, в сквере, берущем начало от кинотеатра «Россия». Макич любит читать газеты и почти не берет в руки книг, утверждая, что все в них выдумано. Евдоким предпочтение отдает литературе, но иной раз не брезгует и периодикой, с той, правда, оговоркой, что вранья в ней сверх всякого приличия.

Евдо с книжным томиком в руках или Мако с газетой под мышкой – верная примета грядущей дискуссии со ссылкой на авторитетные источники. Чтение вслух фрагментов из принесенного, часто и впрямь интересных, привлекает внимание кучкующихся в сквере пенсионеров. Их Евдо называет «скверными». На него не обижаются, ведь он и себя зовет «прискверным».

…В последний раз эту несладкую парочку я встретил минувшей осенью. В хорошо знакомом сквере обсуждалось прошлое и будущее тоталитарных режимов, затем разговор перескочил на товарища Сталина с культом его незабываемой личности. Поговорили и о тех, кто попал под удар, но не покорился.

– Вот так-то… – со значением посмотрел на Макича Евдоким, отсидевший по политическим мотивам сколько надо.

К чему клонит Евдоким, Макичу объяснять не требуется.

– Я не плевал в портрет вождя, поскольку клал на всю систему, – неожиданным полустихом врезал приятелю Мако, с подозрением покосившись на лежавшую на скамейке книжку. И пошел дальше.

– Вот и Левон твой той же тиранской породы. Только уж слишком калибром мелковат, потому один смех. Но и грех. Много греха, очень много. На всех хватит да еще останется.

– А что твой Роберт? – взвивается Евдоким. – Твой Роберт-то что? Понатыкал где надо и где не надо своих башибузуков без стыда и совести и сидит себе. Вроде как первый парень на деревне. А тут, между прочим, не деревня, тут город. Здесь умных полно.

– Ага. Потому Левона на свою голову привели. От очень большого ума.

– Ну вот, пожалуйста… Говорю же ишак, ишак натуральный, – развел руками Евдо.

Помолчали. Проводив взглядом молодого человек с подозрительно вертлявой походкой и вполне модельным лицом, Макич чертыхнулся: мужчина называется… Скосил глаз на книжку в мягком переплете: Людмила Улицкая. «Люди нашего царя».

– А это еще зачем? – исключая случайность, поинтересовался Макич.

– Это я щас читать тебе буду, – пообещал Евдо. – Чтоб знал, на кого похож.

– Тогда я затыкаю уши.

– Хорошо, можешь прочитать сам, – протянул книгу Евдо.

Макич отвел руку и отодвинулся от приятеля.

– А можно мне? – вмешался в разговор я, взял томик в руки и, открыв его на выделенной закладкой странице, стал читать. Вслух.

«…У мингрелов нельзя квартиру снимать, грязный народ, культуры не понимают, горцы… но абхазы еще хуже, совсем дикие. Как похороны у них, не поют – воют, как шакалы… И еда у них хуже, чем сванская… Сванов не знаете, и дай Бог не знать, бандиты, грабители… хуже чеченцев, но чеченцев нет, выселили всех, слава Богу. Еще бы выселили армян, хорошо было бы, все торгуют, богатые, и все торгуют, не могут остановиться, такой жадный народ, армяшки соленые… Нет на них турок…»

– А как насчет Азербайджана? – забеспокоился Макич.

– Сейчас будет, – Евдоким сделал мне рукой, – читай, мол, дальше.

«…Азербайджанцы у нас есть, они совсем как турки, злобные, ленивые, у нас, слава Богу, мало живут, воры все, хуже цыган, а важные какие, тьфу! Особенно бакинские азербайджанцы, злые как собаки… Хуже собак… Я правду говорю, мамой клянусь! И армяне, которые из Баку, такие же, как азербайджанцы, хуже… А тбилисские армяне, я их к себе не пускаю, лучше уж евреи. У меня в том году такие евреи жили, не приведи бог, откуда такие берутся, хуже здешних… А грузины приезжали, ой какую грязь развели, всё варили, жарили. Две женщины из кухни не выходили, кур щиплют, перья летят во все стороны, и поют… Чего поют?…Имеретинцы! Что с них возьмешь? Крестьяне, да? Никакой культуры, виноград грязными ногами топчут… А мнение о себе!..»

– А о русских ничего? – снова вклинился Мако.

– О русских ничего.

– И кто же дальше?

– Дальше опять грузины, – продолжил я чтение.

«…Что грузины? Пыль в глаза. Дым! Вай! Вай! – один пустой разговор. Пустой народ. А что грузины? Тут аджарцы есть, в Батуми, так они – смех, а не народ! Хуже всех живут, мамалыгу одну едят, а тоже… О себе много думают!..»

– А русские где? – гнул свое Макич.

Но здесь под строкой ногтем была отбита как бы итоговая черта – остальное для Евдо, видимо, было неинтересно.

– Кто это говорил, такой умный? – чуть погодя спросил Макич.

Я пробежал текст по диагонали.

– Какая-то женщина, торговка грушами, из Гудаут.

– Оно и видно, что не профессор из Сорбонны…

– Так ведь баба базарная, что с нее взять, – принимая книгу в руки, заметил Евдоким. – Но ты-то, ты с чего всех неармян подряд облаиваешь?

Загораться и, как обычно, лезть на стенку Макич сегодня не стал. Выдержал паузу и с расстановкой ответил.

– Во-первых, лаюсь я не на всех. Но когда придется, то на некоторых армян тоже. Потом. Вот эта баба из Гудаут, она точно умнее твоего Левона. Всех облила, а русских не тронула. Сечешь? А при Тер-Петросяне что? Русские школы позакрывали? Позакрывали. Памятники русским классикам убрали? Убрали. Русскоязычных в сторону отодвинули? Еще как! А за что? Народ от Левона куда побежал? В Сирию, что ли? Нет, в Россию.

Дальше диалог перешел в перепалку, но, не войдя в фазу скандала, неожиданно завял. Теперь можно было воспользоваться установившимся перемирием, попрощаться и уйти.

До возвращения в Москву я еще не раз проходил по знакомому скверу, видел вечно недовольных друг другом Мако и Евдо, но не всегда подходил: пусть себе ссорятся, мирятся, сколько хотят. Главное: живы-здоровы и по большому счету– вместе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.