XIX. Итальянская деревня

XIX. Итальянская деревня

Волны пахучего смолистого воздуха плывут в окна старой башни, которая теперь стала рабочим кабинетом Тура. Лучи южного солнца пробиваются меж корявых сучьев вековых пиний, щебечут птицы. Пернатым певцам нечего больше бояться, они могут спокойно отдыхать здесь на своем долгом пути из стран севера.

Вдали видны снежные вершины Лигурийских Альп, а внизу в обе стороны расходятся долины, зеленея сливами и виноградом. Прямо, далеко на юг, простерлось синее, как небо вверху, Средиземное море. Верхний гребень крутого склона заслоняет от нас Ривьеру деи Фиори — Цветочное побережье, узкую полоску земли с пляжами и рыбачьими деревушками, которые сейчас кишат любителями солнца. Но мало кто из них соберется с духом, чтобы покинуть пляжи и асфальтовое шоссе и открыть нетронутую прелесть горного края. И хотя от тихой деревни Колла-Микери до шумных курортов рукой подать, здесь все дышит стариной, ранним средневековьем.

Спускаемся вниз по крутой лестнице в сад. Сквозь зелень кипарисов виден террасированный склон — будто амфитеатр над широкой долиной. Сады, огороды, небольшое стадо овец…

— Великое дело, когда у тебя есть клочок земли, — тихо говорит Тур, — и ты идешь по ней, словно волшебник, приговаривая: «Здесь пусть растет апельсиновое дерево, здесь миндаль, здесь кукуруза, цветная капуста, виноград!» И все растет, да с таким рвением, что раздвигает камни. Для того, чье рабочее место — письменный стол, большое счастье взяться за кирку и топор. Только тогда всеми клеточками чувствуешь, как хорошо жить на свете. Участвовать в великом деле, настоящем деле, украшать природу, а не портить ее…

— Выходит, ты по-своему все-таки вернулся к природе. — Я указываю кивком на виноградники и оливковые рощи на террасах. — Помнишь, ты противопоставлял природу цивилизации. Сравнивал цивилизацию с постройкой.

— Совершенно верно — фантастическая постройка. Мы достигли потрясающего прогресса. Но все больше в области техники. Тут человек буквально выходит за грань фантастики. А вот мы сами, люди, не поспеваем за развитием. Шагаем не вверх, а в сторону.

— Но какие-то свои таланты мы развили?

— И запустили другие. Обратись к другим эпохам, другим культурам, и сразу увидишь, что мы не лучше и не хуже наших далеких предков, не умнее, не глупее их. Во все времена существовали рядом глупость, посредственность и гений. История человечества во все века изобилует примерами практической смекалки и философской мудрости. Может быть, наш главный недостаток — чрезмерное самомнение. Мы глядим сверху вниз на ушедшие поколения, на другие нации, на людей с другим цветом кожи.

— Но ведь мы не троглодиты и не людоеды…

— У меня был друг, он когда-то был людоедом. Старик Теи Тетуа на Фату-Хиве. Когда он услышал, что белые убивают тысячи, миллионы людей только для того, чтобы закопать их в землю, ему это показалось варварством. Многие острова Южных морей в самом деле были «счастливыми островами», пока мы их не «цивилизовали». Там жили искренние, радушные люди. У них — и у индейцев Северо-Запада — радушие было нравственным законом, самый щедрый был самым уважаемым. Так было до прихода белого человека. Теперь и они все одержимы духом наживы.

Он продолжает:

— Спору нет, технические завоевания дали нам много благ, но они не сделали нас счастливее. Мы строим более совершенные дома, у нас мягче постель, мы едим изысканнее, изящнее одеваемся и причесываемся. Но разве мы лучше спим и любим, разве едим с большим аппетитом? У нас есть машины, которые сберегают нам силы и время. Но разве мы меньше устаем, и разве мы перестали спешить? Наконец, самое главное: мы создали оружие, какого раньше никогда не было, но разве мы чувствуем себя безопаснее?

Идем через зеленую лужайку за башней. Возле бассейна Ивон присматривает за детьми. Аннет, Мариан и Элизабет — три веселые, беспечные девчушки, счастливые, не ведающие страха. Пока…

— Ты ведь говорил как-то, что современные достижения, во всяком случае некоторые из них, как раз призваны компенсировать пороки цивилизации.

— Я и сейчас так считаю. Врачи не жалеют сил, стараются одолеть недуги, которые вызваны противоестественным образом жизни — скученностью, шумом, грязью, вечной гонкой, сидячей работой, неумеренностью в еде. Мы одинаково скверно бережем душу и тело. У нас нет времени для простых радостей и спокойного отдыха. Исчез обычай сумерничать, мы не сидим больше вечером на крыльце, не беседуем мирно с соседом. Все торопимся, спешим и совсем разучились заполнять свободное время. К счастью, есть еще музыка и искусство, они возвращают нам частицу того, что было утрачено вместе с подлинным источником настроений и вдохновения — природой. В тот день, когда мы срубим последнее дерево и закроем бетоном и асфальтом последнюю травинку, мы превратимся в беспризорных сирот на улице.

— Но ведь стрелки часов бесполезно отводить назад.

— Верно, однако стоит следить за тем, чтобы они правильно шли. Умный архитектор, прежде чем строить, составит тщательный проект. Он спросит себя: «Каким получится здание?» Наша цивилизация — величайшее здание, которое когда-либо строили люди. Мы в разгаре работ, но никто не думает, что получится. Плана нет. Люди разных наций носятся, суетятся и кладут кирпич туда, где видят свободное место. А что мы строим, каков будет результат? Разве конечная цель человека — покойно сидеть в этаком парящем кресле с кнопками, чтобы не надо было утруждать мышцы, перед экраном, который отмеряет ежедневный паек секса и смеха, возбуждающих и спортивных зрелищ? Если в этом наша цель, на свете скоро не останется ничего увлекательного и интересного. Не пора ли государствам мира собрать дельных философов и поручить им: пусть подумают над будущим и составят проект постройки, над которой мы трудимся?

Мы стоим на маленькой площади возле церкви. Голубое небо над нами нещадно вспахивают реактивные истребители. На сине-белой каменной мозаике перед входом в церковь раскинул крылья голубь. У него в клюве листок оливы.

Солнечные часы на стене показывают полдень, и я снова читаю старинную надпись: «Спроси меня, который час, отвечу сразу: честному человеку работать пора».

Мы пожимаем друг другу руку на прощание, и Тур возвращается к своим книгам, картам, рукописям. Впереди еще много дела.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.