ТОСТ В ЧЕСТЬ ДРУЖБЫ

ТОСТ В ЧЕСТЬ ДРУЖБЫ

В половине второго пришла синьора Карла Тосканини и сказала маэстро:

— Однако Вальденго, на-наверное, проголодался, Тоска (так синьора звала маэстро), кончайте заниматься… Он улыбнулся:

— Принеси-ка нам «Карпано»[4]. Вальденго туринец, и надо не забывать об этом.

Так я познакомился с синьорой Карлой Тосканини, простой и доброй женщиной, преисполненной забот о маэстро, щедрой на советы певцам. Она подала нам «Карпано», и маэстро произнес:

— За нашу долгую дружбу!

Только тогда я убедился: Нанетта была права, утверждая, что Тосканини выбрал для исполнения «Отелло» меня.

Во время обеда маэстро расспрашивал о моей карьере. Он хотел знать, почему я, закончив курс гобоя и английского рожка в Туринской консерватории, стал учиться пению.

Я упомянул о Микеле Аккоринти и о случае, которому я обязан «открытием» своего голоса.

Маэстро попросил меня рассказать подробнее.

Дело было так. В консерваторию имени Джузеппе Верди был приглашен новый преподаватель пения. Было устроено прослушивание обучавшихся хоровому пению. Искали подходящие голоса для исполнения старинной полифонической музыки. Прослушивала комиссия, состоявшая из маэстро Франко Альфано и профессоров Федерико Коллино, Микеле Аккоринти и Этторе Дезде-ри. Когда пришел мой черед, мне предложили исполнить какой-то вокализ. Я запел. И тут Альфано воскликнул: «А у этого мальчишки неплохой голос!» Комиссия единодушно решила: одновременно с занятиями гобоем мне разрешается посещать класс вокала. Маэстро Аккоринти, добавил я, с увлечением учил меня пению, за что я ему очень благодарен.

— Тебе очень повезло, — сказал Тосканини, — что ты встретил человека, который сразу же сумел определить природу твоего голоса, потому что педагоги очень часто ошибаются: молодого человека долгое время учат как баритона, а позднее — чаще всего уже слишком поздно — обнаруживается, что у него тенор. Сколько прекрасных голосов так загублено!

Во время обеда маэстро наполнил мой бокал, но я в пылу разговора нечаянно задел его и опрокинул прямо на колени Тосканини. Я готов был провалиться сквозь землю! Маэстро понял меня и воскликнул:

— Это хорошее предзнаменование! Оно как бы закрепляет нашу дружбу! — и я снова почувствовал себя легко и свободно.

После обеда мы перешли на террасу пить кофе. Тосканини рассказывал мне о своей карьере. Я спросил, чем он предпочитает дирижировать — концертами или операми.

— Опера всегда была моей страстью, — ответил маэстро. — Я всегда старался отыскать умных певцов, гибких, способных следовать за мной, сознательных, и гнал прочь всех джиджони[5]. Их я никогда не мог терпеть. Говоря по правде, певцов я всегда лепил для себя сам, по-хорошему ли, по-плохому…

— Маэстро, — спросил я, — кого из певцов вы запомнили больше всего?

— Как тебе сказать?.. Со мной пело так много хороших певцов, что я даже не могу выделить кого-либо. Я всегда очень любил Пертиле, Тоти Даль Монте, Га-леффи, Стабиле, Пазеро. С вами, певцами, — продолжал он, — нужно уметь обращаться. Вы странный народ, и надо уметь вас правильно направить, в нужную сторону… как бархат, — и, взяв меня за руку, он долго смеялся.

Потом маэстро повел меня осматривать сад своей виллы, продолжая дружески беседовать. Он указал на большой дуб в центре сада и сказал:

— Смотри, возле этого уникального дерева можно исполнять первую сцену из «Валькирии». Как раз в твоем городе, — добавил он, — я дирижировал многими ваг-неровскими операми.

У маэстро были хорошие воспоминания о Турине. Там родился его сын Вальтер. Маэстро рассказывал, что часто любовался панорамой, открывающейся с Монте деи Капуччини, и обычно уезжал с семьей на отдых в Чересоле Реале.

— Первый раз, — вспоминал маэстро, — я приехал в Турин с пармским оркестром, которым руководил Клеофонте Кампанини. Я играл на виолончели. Оркестр был сборный, но хороший.

Тосканини напел одну из мелодий «Идиллии» Боль-цони, которая впервые была исполнена тогда и имела большой успех. Правда, на первом концерте критика не очень благосклонно отнеслась к этому произведению, но после второго восторгам не было конца. Маэстро покачал головой, вспоминая все это, и добавил:

— Бедный Кампанини! Подумать только, ведь он так же хорошо дирижировал и первым концертом!

Тосканини было в эту пору восемьдесят лет, но память его отличалась удивительной ясностью, и он легко припоминал многие события туринского периода своей жизни.