1

1

В Москве я на метро приехал на Киевский вокзал, взял билет на Калугу – на моё счастья, через сорок минут отходит. Смотрю, навстречу идёт Саша Писаревский, мой друг. Кака? радость! Он едет до Суходрева – значит, едем вместе. Вопросы, рассказы… Он спрашивает:

– Что, Данила Терентьевич, за семьёй приехал?

– Да, Саша, за семьёй.

– Данила Терентьевич, а почему бы вам не обратиться к своим в тайгу на Енисей?

– Саша, мы уже всё разведывали. Там живут кланами, ето дело трудно, надо время и средства, на что проехать и прожить, да и слухи разны. Хто крепко в законе живёт, едва ли к себе подпустит, а хто живёт по-слабому, нас ето не интересует. Наши же старообрядсы рассказывают: многи заготавливают разны промыслы и весной вывозют до Ворогово на продажу, там начинают пьянки-гулянки, ничего не соблюдают. Зима у них девять месяцав, шестьдесят минус – нам ето не вынести, а са?мо главно – мы для них американсы, и смотрют как на врагов, и со здешними чиновниками нам не ужиться будет.

– Да, ты прав. Но мы тебе, Данила Терентьевич, ето говорили.

– Прости, Саша, я не верил. Оне нам мягко стелили, но результат горькяй. За то, что я бросил быть сотрудником по переселению старообрядсов, все от меня отвернулись, и даже попасть в Россию – тиранили три месяца, визу не выдавали, а дали толькя на шестьдесят дней, знающи, что у меня семья в России. Вот как хошь.

– Да, здесь оне ето умеют делать. Ну, и каки? планы, Данила Терентьевич?

– Да думаю как-нибудь выбраться отсуда, хотя бы и неохота. Как ни говори, ето родина, и её больше и не забыть. Придётся там строить свою деревню.

– Ну, дай тебе Боже силы.

– Спаси Христос, Саша.

– А как твоя история?

– Да уже дописываю.

– И хто будет редактировать?

– Ровнова Ольга Геннадьевна, учёная по лингвистике и диелектолог.

– А хто будет соиздавать?

– Пока не знаю. Вот будет встреча – будем обсуждать хто и как.

– А почему не обратился к староверам?

– Етого нельзя допустить, ето история для всего мира[497], а староверы превратят в свою пользу.

– Да, ты прав. А что ты пишешь?

– Саша, сущую правду.

– Да, Данила Терентьевич, правда никому не нужна.

– Ну, Саша, молодец, что понял.

В Суходрево мы с нём расстались, он спросил:

– Как сноха Неонила доехала?

– Да с горям пополам доехала.

– Да, её здесь немало потиранили.

– Да, Саша, ето теперь никогда не забудется. Сын и сноха так и сказали: «Больше нас канатом не затянешь в ету страну, ето не страна, а дурдом».

– Ну, Данила Терентьевич, не пропадай, будь на контакте.

– Да, Саша, не заботься[498], как вернёмся из тайги – сразу сообчим.

– Ну, ждём, поклон семье.

– И ты поклон Наташе и дочке. – На етим мы расстались.

Звоню Васе, что через час буду в Калуге, он посулился встретить с Юрой. Ну, встреча, радость. Но как Вася завёлся и стал рассказывать про всё оформление Неонилино, мне ето было слушать не по душе. И как старались уругвайский консул все её дела решить, мы были все в шоке: как родну? дочь приняли и допоследу бились помогчи, а боливийский консул отвернулся, даже не стал и разговаривать, хоть и Неонила боливийкя.

– Но, Вася, боливийсы – ето коммунисты, оне для угодья России так поступают, а уругвайсы – ето золотыя демократы, под вид американцев.

Приехали домой – все наперебой про Неонилу.

– Но ладно, хватит, хватит, всё я знаю, мне и так больно. Слава Богу, оне доехали благополучно и чичас радуются.

– Данила, мы тебе говорили: зачем приехали в етот дурдом?

– Да, я теперь всё понял, сочувствую и соболезную, но политики не унимаются, проводют там у нас конференсыи и убеждают вернуться на родину, сулят горы, но на етих конференсыях я уже не нужон, так как много знаю про Россию.

– Да ето понятно, – говорит Вася, – но ты, брат, будь аккуратне, вас ишо из тайги не выпустют, вас заманивали не для того, чтобы из России выпускать. Смотри, не подписывай никаки бумажки, а то навечно останетесь, да ишо за всё отомстят.

– Да, я верю, но будем надеяться на Бога.

На другой день звоню Москвину Виктору Александровичу:

– Я в Калуге, и охота встретиться.

Он доброжелательно указал:

– В 15:00 завтра.

Звоню Графовой Лидии Ивановне, также объясняю, что в Калуге и завтре в 15:00 буду у Москвина Виктора Александровича, и согласна ли принять меня. Она ответила мне:

– Да, могу принять с 16:00 до 18:00, а дальше время не будет. – Но мня насторожил ответ, показался очень суровый.

Аня Гордеева собирается завтра утром рано в Москву цветы продавать, и я решил с ней поехать. Думаю, утром ей помогу, а потом пойду на приём к Москвину и к Лидии Ивановне. Но чтобы рано выехать в Москву, надо ночевать у Ане. Так я и поступил. Но меня удивила ета ночь. Аня провозилась всю ночь со цветами, в сортировке и букетах, и в 5:00 мы отправились в Москву. Аня на електричке калачиком свернулась и всю дорогу проспала, бедняжка.

В 9:00 прибыли в Москву, Аня стала продавать цветы, а я караулить. Ну, насобиралось бабок двадцать, смотрим: милиция идёт, на всех кричит, всех гонит; бабки отойдут да снова подходют к публике, цветы разбирают хорошо, но милиция покою не даёт. Я с Аняй пробыл до 13:00 и видел все ети несправедливости. В порядошной бы стране етого бы не было, у всех был бы свой уголок, но ето Россия – великая держава-нация.

В 13:30 я отправился на Таганку, в Дом зарубежья, и в 15:00 захожу к Москвину Виктору Александровичу. Он уже ждал меня, встретил ласково, провёл в свой кабинет, я стал его благодарить за приглашение, что он посылал в посольство в Уругвай, и стал извиняться, что:

– Я никаки? интервью не давал здесь в России против государства, и то, что написано в Интернете, – ето всё подлость, я на ето не способен, государьству надо помогать бороться с коррупсыяй, но не унижать его. А что с нами случилось в Белгороде – государьство не виновато, и виноваты чиновники, оне здесь очень голо?дны, и у них СССР-ской дух ишо живой, то поетому с ними трудно бороться.

– Да, Данила Терентьевич, вы правы, но вы бы к нам обратились, один бы звонок – и все бы ети чиновники полетели, кого бы вы ни назвали, и чичас бы жили куда бы лучше, в своих домах, земля и техника. Нет, вы всё бросили и разбежались по тайгам, как робинзоны.

– Виктор Александрович, вы чичас нас не поймёте, но вот когда вы прочтёте мою книгу, тогда чётко поймёте и оцените. Дай Бог, что вы правы. Да, мне обидно, но так надо было поступить, и переселение никакого не будет, а будут – то единицы. Вот в етим, да, я виню государство, потому что ишо не готово принять переселенсов, и думаю, ето скоро не будет, а может быть, и никогда.

– Данила Терентьевич, почему вы так понимаете?

– Очень просто, Виктор Александрович, загляните хороше?нь в глубинку деревнях, и всё поймёте. Ну, благодарю за приём. Ишо раз спаси Христос за помощь, желаю быть хорошим приятелям и на презентацию книги желаю ваше присутствия.

– Спасибо, Данила Терентьевич, мы рады всегда вас встретить.

– Прости за всё, что так получилось, и спасибо вам за всё, и до будущай встречи.

– Доброй пути, Данила Терентьевич.

– Ишо раз спасибо.

Я вышел и отправился к Лидии Ивановне. В 16:00 возле её здания звоню ей, она берёт трубку, я ей говорю:

– Лидия Ивановна, мы у вас.

– Ну, проходи.

Я двери открыл, поднялся на девятый етаж, она мне открыла и завела к себе. Но как странно: ето совсем другой человек, чужой, холодный и колючий. Она не может на меня смотреть, все вопросы странны и чужие, и мы её не интересуем. Я вспомнил Васины слова, она ему по телефону сказала: «А что я от них поимела? Пускай оне больше ко мне не мешают». Думаю, ты, тётенькя, ни в чём не разобралась и правду не знаешь, а так поступаешь. Да, ты мне показывала ваше «золотоя перо», ты начальник и защитник переселение, форум исполкома – и так поступаешь. Значит, через тебя переселение не получилось, и ты даже не разобралась и так поступаешь. Тут, как назло, ей звонок: какую-то женчину депортируют, она тут же изменилась и так ласково стала убеждать:

– Да ты, милая, не беспокойся, нихто ето не смеет сделать, я чичас всё решу, дай все данны вашей дочери. Хорошо, ваш телефон. Да не беспокойся, миленькя, всё будет хорошо. Да-да, пока. – Закрыла трубку, снова набирает номер: – Алё, с вами говорит Графова Лидия Ивановна, передайте трубку полковнику – назвала имя – хорошо, как появится, пускай позвонит. – Закрыла трубку и спрашивает меня:

– Данила, а всё-таки ты не прав, что заташшил свою семью в тайгу.

Я пожал плечами, но насмелился, спросил:

– Лидия Ивановна, мне дали визу всего на шестьдесят дней. Как можно продлить?

– Для етого надо ходатайство.

– А куда можно обратиться?

– Уж сам позаботься поищи.

– А в како? УФМС надо обращаться?

– Позвони мне в понедельник в 18:00, и я тебе укажу.

– Ну хорошо, большоя спасибо.

И я пошёл. Она меня проводила до дверей и на прощанья дала такой вид, что «больше не приходи». Я вышел, у меня камень на сердце. Значит, она вместе с чиновниками работает, а я её считал за героиню.

Прихожу к Ане. Она, бедняжка, вся измучилась, но цветы так и не продала, осталась третья часть. Время вышло, надо на електричкю, мы сяли и отправились в Калугу. Народу было по?лно, на следующих остановок всё переполнилось, многие едут сто?ям. Впереди ехали три девушки-красотки, оне часто соскакивали и шли перекурить, возле меня стоял мужчина лет шестьдесят, он возмущался и ругался, что женчины курят. Ето всё надоело, я не вытерпел и задал ему вопрос:

– Мужчина, а кака? разница, что курит женчина или мужчина?

– Но а как, женчина детей рождает, дети получаются больными.

– Да, вы правы, но мужчина-табакур – семя у него гнило?, и ето семя входит в женчину, ети дети – что, не больны ли?

– Но всё равно женчинам нехорошо курить.

– Но вы докажите мне, как умирают курящия, и кака? у них смерть, и чем лучше – мужчина или женчина.

Он замолчал, но отошёл подальше от меня, и всё затихло.

В понедельник в 18:00 звоню Лидии Ивановне, она подняла трубку и ответила:

– Позвони попозже.

Я четыре раза набирал, и всё ответ тот же, наконес выключила телефон. Что делать? Куда обращаться? На другой день в 11:00 звоню, подымает трубку, я говорю:

– Лидия Ивановна, прости, что надоедаю, но куда мне обратиться за продлением визы?

Она ответила:

– Покровка 42, метро «Китай-город». Всё, больше мне не звони.

– Извини, Лидия Ивановна.

Но мне стало обидно за всех староверов. Гово?р всякий идёт, но правды нихто не знает. Братья и сёстры, вы меня простите, но ето не матушка-родина, родина была до Никона-патриярха, а после – горя, слёзы и кровь, истребили всю правду и превратили в колючую мачеху. Благодаря нашим родителям мы очутились за границай, нас приютили совсем чужой народ, нами восхищались, нашим знанием и культурой и шли всегда навстречу. Уже почти сто лет берегём свою старинную русскую традицию и ни в каки? политики не вмешиваемся, толькя хотим жить спокойно в своим труде и благе, детей рождать и приучать их к добру. Мы чётко знаем: наступает всемирная война, из которой останется из семи градов один, население не останется. А за кого восстать-то: за матушку или за мачеху? Мачеха с нас триста лет шкуру снимала, но нам всё равно её жалко, а может, да и одумается и пожалеет своих деток, хотя бы и не родных? Надо подумать хороше?нь: вся Европа за что-то называла Россию варварами, и отрицать ето не надо, вся Европа порабощала другу? нацию, а Россия не жалела свою. В страна?х, где мы проживаем, есть коррупция, но в России – не могу придумать, как её назвать. Однем словом – бардак. Я пишу кратко, но нас уже дурачут[499] тысячи, что приехали сюда, тут чиновники – власть и закон, а местному населению его нету. Мужики спились, ишо одне женчины тянут лямку жизни, ето героини, но чиновникам плевать на ето на всё, простите за грубость. Но сердце плачет по родине.

В среду 14 июля мы встретились с Ольгой Геннадьевной, решали о моей книге. Вопросов было много. Так как наш гово?р старинной, не совремённый, поетому пришлось отвечать на многи слова, что оне обозначают. Но меня насторожил Ольгин вопрос:

– Данила, а нельзя смягчить некоторы слова?

– Ольга, объясни.

– Но, Данила, местами ты пишешь как есть, грубо, то есть сущую правду.

– Нет, Ольга, никак нельзя изменить. Правда – она должна быть правдой. На самом деле, сколь я пишу о етой правде, – ето малая ча?сточкя. Ежлив всю описывать правду, надо писать несколькя то?мов, ето даже будет страшно.

– Хорошо, Данила, так и будет. Данила, вопрос. Вы говорили, что вы неграмотны, ето перва ваша столь массовая работа в писанье?

– Да.

– Ну и как вы себя почувствовали?

– Любовь к писанию. Правды, надо большую консентрацию, но я люблю писать ночами, когда все спят.

– А какая у тебя цель для етого?

– Во-первых, я пишу свою историю, мне пришлось в жизни нелегко, я хочу пояснить народу, что прожить не так легко и всё ето зависит от нас самих, добро и зло. В консэ истории будет разъяснёно о добре и зле, я могу сказать как путеводитель, чтобы каждый человек избрал себе добрый путь и радовался своей жизнью и просторам. А изберёт зло – пускай не обижается ни на кого, толькя сам на себя.

– Данила, я поражаюсь твоей историяй и умом.

– Спасибо, Ольгя.

– Данила, а цель етой книги? Будем говорить економически.

– С долгами расщитаться, свою деревню построить и вырабатывать екологичный продукт, чтобы народ был здоровый и сильный.

– Но, Данила, как писатель, – за твою историю здешны издательства дадут копейки, и не расщитывай ни на каки? деревни.

– Да, Ольга, я теперь всё верю, а вот в США или в Англии – я бы там заработал, потому что народ там благородный, и со всего мира там соиздают свои книги. Ну, посмотрим, как выйдет.

Мы расстались.

Я пошёл на Покровку 42 в УФМС. Прихожу туда, подхожу к окну, прошу встречи с начальником, меня посылают в десятый кабинет. Прихожу, там очередь, ну, я дождался своей очереди, захожу.

– Что нужно?

– Да вот у меня проблема. У меня временноя проживание до 11 месяца 2011 года, но срок действия паспорта – кончалось 22 октября 2010 года. Я поехал его поновить, там с визой задоржали, и вот через семь месяцав вернулся.

– А где у вас временное проживание?

– А вот, в старым паспорте.

– Вы снова доложны делать заявление и все бумаги собрать, и ето по месту жительству. Следующай!

– Да вы что? Пожалуйста, помогите.

– Вам сказано – делай. Следующай!

Дак вот как, всё заодно. На старым паспорте у меня не было свободного листа для визы, я получил новый, визу ждал три месяца с приглашением, я просил на шесть месяцав, но мне визу дали на шестьдесят дней, и ежлив здесь, в Москве, не продлили, а в Красноярске и не жди. А у меня остаётся сорок пять дней – не знаю, сумею, нет семью вывезти.

Я часто звонил Марфе, ей стало лучше, ну, слава Богу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.