18

18

Андриян собрался в Уругвай на рыбалку и хотел вернуть мене? деньги, что остались из тех сто тысяч рублей, у него осталось тысяча двести долларов. Я наказал:

– Возми их с собой, оне тебе пригодятся, да будь аккуратне с Пиегой.

Он уехал в Уругвай, я вернулся в Сиполети. Моя посадка всходит, но тут же падает. Стал проверять: ето червяк гуса?н[434] косит под корень. Я стал орошать[435] и снова подсаживать, и так отстоял. Огород хоть и поздняй, получился – ну, слава Богу. Я ночами пишу, а утрами за огородом хожу, у меня пошло как по маслу.

Подошёл Рожественский пост. Звонит Степан и просит:

– Данила, ради Христа приезжай.

– Что случилось?

– Машка Германова[436] прибежала с Боливии со слезами. Сам знаешь, Тимофей их послал в Боливию, и жмут как могут, Сашка путём не живёт с ней, издеётся да бьёт, а чичас избил, и она уехала от него.

– Но, братуха, Евдокея сама виновата, зачем было лезти в заста?чу первый раз, вот теперь Тимофей будут высыпаться на ней.

– Но Тимофей тоже не прав, он сразу их отлучил, а Герман кричит: она несовершеннолетня, оне не могут так поступать, и страшшат посольством США.

– Да я знаю, что он прав, но надо поговорить с Тимофеям, он уже и поднялся на меня.

– Братуха, пользы не будет, но я приеду.

В субботу я приехал, мы со Степаном поехали к Евдокее. Та увидала нас – в слёзы, Герман нервничат. Когда всё стихло, я стал говорить:

– Почему мы, Зайчаты, не дру?жны и чужаемся, а вот когда приходют нужды, тогда ищем защиты? Пора давно одуматься и хороше?нь подумать, можем ли мы расшитывать на брата или на сестру. А нужда всегда придёт сама собой.

Евдокее стало неловко, но Герман сказал:

– Да, ты прав, Данила. Ну вот завтра воскресенье, надо поговорить с Тимофеям.

– Но пользы не будет. Вы сами его возвысили. Евдокея, ты сама говорила, что здесь толькя один Тимофей порядошный человек, вот теперь получай порядошного свата. А я давно раскусил его, чем он пахнет, но вы нихто не слушали, а вот теперь сами подтверждаете, что я говорил пятнадцать лет назадь.

– Да, ето было, и мы ему верили, – ответила Евдокея.

Тут рассуждали всяко-разно, но я стоял на своём:

– Надо аккуратне, вы сами говорите: он загордел, и не забудьте: вся его шайкя за него горой, а вы одне. Ну, что Бог даст.

Утром в воскресенье отмолились, Степан остановил собор и задал вопрос Тимофею:

– Тимофей, слухи идут, что ты говоришь, что тут появилась кака?-то партия, но знай: никаких партияв нету и не доложно быть. Я первый етого против.

Герман задал вопрос:

– По какой вине убежала от вас моя дочь?

Тимофей зъелся:

– Спросите у ней!

– Но зачем бьёте её?

– Нихто её не бил.

– А ну, Машка, выходи на круг!

Ей стыдно, но она вышла и подтвердила, что били и издевались:

– И поетому я уехала.

– Нихто её не бил, она сама придумала.

– Но народ видел и подтвердил.

Вижу, что Герман рассуждает справедливо, но Тимофей виляет душой. Я ввязался в разговор:

– Тимофей, вы два свата, ето дело ваша, и вы ето доложны наладить без людей, по-хорошему, как когда сватали. Но я вижу, Герман с семьёй уже отлучён, а вы в сторонке. Ето же несправедливо: по закону, вы тоже доложны быть отлучёны, пока не наладите ваши отношение.

Тимофей закричал:

– Данила, хто тебя звал? Ты не нашего собору.

– Да, я не вашего собору, но я зван братом Степаном, и не забудьте: она моя племянница.

– А ты свою жену не бил?

– Да, я бил, но мои родители за ето меня наказывали, но не её. Я вижу, Тимофей, ты сам не хошь наладить семейноя положение.

Тут крёстна тоже не вытерпела и стала говорить Тимофею. Но атмосфера уже накалилась, Тимофей соскочил с лавки и пошёл, Гришка Овчинников закричал на крёстну, Кондрат на меня, и все пошли на улицу. На улице при всех я сказал Кондрату:

– Да, недаром мать твоя сказала: не гладкой ты. Невинных жмёте, а винных защищаете.

– Ты не нашего собору, да ишо и голос подымаешь!

– Да, вы фарисеи, лицемеры, у вас так: приезжают развратники из США, вы с ними жрёте и молитесь вместе, и всё хорошо, а тут – «не вашего собору».

Ему стало неудобно, и мы все разъехались.

Мы у Степана пообедали, я попросил, чтобы он отвёз на терминал автобусной.

– Ну, братуха, сам видишь: с вашего рая ничего не будет. Нет у вас ни одного порядошного лица, чтобы правду навести.

– Да, знаю.

– Ну а как дети, внучаты? Надо задуматься.

– Да, Данила, ты прав, нихто ничто не думают.

– Ето потому что пьют, братуха. А бес же сказал: «В пьяным вся воля моя».

– Ты, Данила, приезжай почаше, хоть есть с кем-нибудь поговорить.

– Братуха, я рад, но не хочу больше никогда лезти в ети секты. Ты прости за выражение, но по-другому не могу назвать их. Все погибли, а одне оне спаслись – так не бывает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.