ЛЕНИН, КАК КРОТ, ГОРБАЧЕВ, КАК…

ЛЕНИН, КАК КРОТ, ГОРБАЧЕВ, КАК…

Спешу в «Ферейн» на третье свидание с В.А. Брынцаловым. «А может, зря?» — опять невольно приходит в голову. — Может, его уже там нет? Может, уже чего-то там…» И почему бы мне так не думать? Вон у выхода из метро интеллигентный старичок с бородкой, в очочках милостыню просит, книжка из кармана торчит. Думал ли он, что когда-нибудь превратится в нищего? А в газетке сообщают как бы между прочим, что из Эстонии в Россию нелегально ввезены десятки тысяч «стволов» стрелкового оружия для криминальных «компаньонов», словно бы по-другому и быть не могло, что в Петербурге энергетики грозят отключить от Эрмитажа тепло, хотя это катастрофа мирового масштаба будет, потому что там, в музее, в се утыкано датчиками, которые следят за микроклиматом, и малейшие изменения его приведут к гибели шедевров Рембрандта и Рафаэля. А в Караганде голодают шахтеры, и конца-края их бедам не видно, а в Москве задержали рядового срочной службы из воинской части, расположенной в Подмосковье, и в сумке у него обнаружили сверхмощную взрывчатку, похищенную с воинского склада… А вдоль престижного Рублевского шоссе какие, однако, наросли в последнее время дачки — дворцы на пустом, вроде, месте, и никто ведь их хозяевам, сегодняшним чиновникам, вопроса не задает: «А откуда такие деньжата колоссальные взялись?»

Да мало ли, что и вдруг, и как совершается вопреки всякой логике, смыслу и поверх всяких красивых законов-постановлений, в нынешней России! Мне только обидно было бы, если бы мой герой и впрямь исчез, а я бы так и осталась с разинутым ртом, не получив ответа на свой вопрос, который одновременно волнует и почти все население страны: «Как становятся миллиардерами?»

… Владимир Алексеевич Брынцалов как ни в чем не бывало прошел в свой кабинет, и скоро мы опять сидели тет-а-тет. После того, впрочем, как он снял с себя пиджак, в котором приехал, а ему поднесли и надели на него другой, в мелкую клеточку. Возможно, опять же все это были какие-то жутко дорогие пиджаки, но я в этом не разбираюсь. И подозреваю, что если бы на моем месте был молоденький журналист, он, как в свое время все мы в этом возрасте и качестве, не преминул бы в своем очерке о миллиардере вставить липучую фразу-восторг: «разве мог черкесский строитель, выгнанный из рядов КПСС, мечтать, что когда-нибудь…» Ну и так далее. Тут — беспредел.

Подергав плечами, чтобы пиджак сел получше, поудобнее, Владимир Алексеевич тотчас приступил к делу:

— Что там у нас?

— Вы построили себе в Черкесске дом, а вас выгнали из партии.

— Исключили из рядов КПСС за мелкобуржуазные тенденции.

— Как это происходило?

— Очень просто происходило. Я всю жизнь мечтал иметь свой дом, любой человек мечтает свой дом иметь. Некоторые ждут, что даст государство или оставят родители в наследство. У меня ни того ни другого варианта не было. Я взял и быстро построил свой дом. У меня была трехкомнатная квартира, которую дало мне государство. Я ее поменял на кусок земли с хибарой, в центре города.

— Там же, в Черкесске?

— Да. Разрешение получил официальное, от городских властей, от областных властей, и проект утвердили на строительств. Построил дом за три месяца, быстро. Сказали, что коммунисту дом не нужен. Почему же коммунисту дом не нужен?

— Куда вызывали, что говорили?

— В горком КПСС.

— Какой секретарь, можете помянуть? Или не хотите?

— Рыков тогда был.

— Молодой, старый?

— Да не очень, пятьдесят лет где-то было.

— Один говорил? Один на один с вами?

— Да все говорили со мной.

— Какая аргументация была?

— Аргументация была, что есть программа КПСС, и частная собственность там не котируется. А я — коммунист. Вообще-то они правы были, формально, разумеется, они правы, а по жизни, конечно, я прав — я должен был размножаться, должен был вить себе гнездышко. Я сейчас, с этой точки зрения, смотрю, что со мной правильно поступили, конечно, что исключили из партии. А в то время считал, что неправильно.

Здесь я остановлюсь. Ну хотя бы потому, что, честно говоря, не ожидала от Владимира Алексеевича такого вот виража. Сколько помню тех, кого по тем или иным причинам прогоняли из партии, увольняли, — никакого снисхождения своим «притеснителям», одно раздражение и злость на них, даже если по фактам выходило — за дело пострадали, по закону. Человеку вообще трудно примириться с истиной, если задето его самолюбие, честолюбие…

А тут — нате вам — «не жалею, не зову, не плачу», получил поделом, раз нарушил нормы коммунистической морали…

Через затянувшуюся паузу спросила:

— На свои деньги дом построили? Не придирались?

— Нет, не дал такой возможности. Проверили все накладные, конечно. Если так, со стороны, смотреть, дом за три месяца рядовому человеку невозможно построить. Я же был управляющим строительного управления! Конечно, кран выпишу в рабочий день — кран через пять минут у меня. А простой человек пока кран выпишет… Или выписать кирпич. У нас был дефицит строительных материалов. За деньги, но все равно, в общем итоге не каждый мог достать кирпич, бетон, раствор… Наверное, помните это время? Мне полегче было. Я же строитель. И сапожнику легче себе сапоги сделать. Ну, в общем-то, не только в строительстве моего дома была моя личная независимость. Подчинялся законам, а независимость была определенная. Почему это? Я финансово независимый человек был. Я чем только тогда не занимался: разводил песцов, пчеловодством занимался…

— И все выходило?

— А чего? Разрешена была индивидуальная трудовая деятельность. Я днем на работе работал, а ночью работал на себя. Днем на государство, а ночью на себя. Мало спал, зато хорошо кушал, хорошо одевался. Мог шикануть, машины часто менял, то есть знал, что, если хочешь в жизни быть первым, нужно много трудиться. Трудишься, особенно на себя, — получаешь деньги и тратишь. Это удовольствие — тратить деньги. Покупаешь что-то, радуешься… Радуетесь вы, когда покупаете?

— Ну, есть и другие радости…

— Какие?

— Любовь…

— Ну. Любовь… Ест разные способы получит любовь. В молодости я бесплатно получал, в старости, конечно, уже нужно быть этим… А есть третий способ получить — через ненависть, как говорится, ненавидит сперва, а потом будет любить. Как вот меня — я третьим способом хочу у народа получить любовь. Увидят — богатый, смотри, как парень живет и работает, может быть, так будем?

— А у вас, простите мой «детский» вопрос, был пример для подражания?

— Да их полно! По целеустремленности — Ленин. Он сидел как крот… Сидел за рубежом, мечтал, мечтал, писал, бегал, ждал, дождался, и пусть злое дело. Но довел до конца. Еще по целеустремленности, по способности дело доводить до конца — Сталин. Тридцать один год правил железной рукой, может быть, гнул по-крутому, но его рукой Бог покарал тех, которые поубивали людей в революцию семнадцатого года, творцов Советского Союза. Ленин и вся его команда — это же все бандиты чистой воды были. Кто отвечает за разрушения в стране нашей? Убийства, террор, страшные дела?..

— Вы имеете в виду тридцать седьмой год?

— Да какой тридцать седьмой! Семнадцатый, восемнадцатый! Да это, видимо, провидение руками Сталина их так же поубивало. Ну еще как смотреть, если со стороны? Они творили зло, и зло их все равно настигло. Другие люди есть, которые нормально, творчески подходили к руководству государством. Посмотрите, они тоже зло великое совершали. Но в ответ на зло, они вынуждены были. На четыре срока был избран Рузвельт — беспрецедентно, так? Чтобы демократическим путем шестнадцать лет править Америкой!

— А что вы скажете о промышленниках? Вы «Финансиста» читали?

— Да ну, это все выдумано там! Наивное это дело, так же не было там. Жизни, которая описана Теодором Драйзером, не было. Если он написал там — великая депрессия, человек, который на конках по пять центов собирал, это все чепуха. Депрессия вызвана другими способами. И ест другие способы разбогатеть. Люди богатели там, но не так, на самом деле не так все это было. Мы читали, восхищались гениальным писателем, а все это чепуха. Все гениальные люди, которые его так называют, аферисты просто.

— А вы как?

— А как курочка, каждый день клюю по зернышку. Я — человек не гениальный, великого гения тут нет никакого. У меня есть работоспособность — раз, и работоспособность эта дает результат. Второе — может, немножко, удачливость есть. А удачливость… Что такое успех? Это запланированная закономерность. Планируешь, делаешь — и получаешь успех. Думаешь — удача, а это запланировано.

— Но, видимо, у тех бизнесменов, которых почем зря отстреливают в нашей стране, было все запланировано, а кончили они плохо…

— Все зависит от образа жизни. Не давай поводов. Предугадывай последствия своих поступков. Я, например, не езжу ни по ресторанам, ни по кабакам, то есть я в экстремальную ситуацию не лезу. Моя ситуация — работа. Я здесь контролирую ее, тушу пожары, реагирую, слежу за рынком. И каждый бизнесмен, который нормальную жизнь ведет, у него удача бывает. А вот Бойко, упал с подоконника, разбился…

— А это кто такой?

— Ну, Олег Бойко, концерн «Олби», видите? Вот где-то в Монте-Карло разбился, с подоконника упал, что ли, пишут, проиграл деньги в казино. А возьмите Бориса Федорова. Ночью возвращается из кабака с женщиной, которая не жена его, а ведь у него жена есть, — и в него стреляют, ножом… Листьев возвращается в одиннадцать часов ночи … его убивают. Я — в девять на работе, в шесть — дома. Один маршрут: дача — работа, дача — работа. Это жена меня давит — давай в театр… Я говорю: «Наташа, это не моя жизнь. Моя жизнь — созидать».

— То есть потерпевшие, несчастные, убитые сами создавали себе такие условия, чтобы наскочить на беду?

— Конечно. Деньги тратят. А деньги тратишь — выходишь из бюджета, должен какие-то делать аферы. Аферы сопровождаются разными жизненными ситуациями. Если ты перерасходовал бюджет — значит, ты отвечаешь перед государством, перед налоговой инспекцией. Или, действительно, что-то украл. И к тебе приходят бандиты — поделись. Вот представьте — ко мне подойти. Я скажу — за что платить? Ну, он начнет насчет охраны. А охрана у меня собственная. Если подойдут ко мне, скажут государству платить, я опят скажу — за что?

— Ни разу не платили чиновникам?

— Я никому ничего не плачу.

— Покойного Листьева возвели в ранг праведника… Ваше мнение?

— Это они все сказки рассказали. Значит, Листьев «Поле чудес» изобрел. Что это такое? Игра, в которую американцы играют, а они посмотрели и сюда ввели. Нужна нам эта игра? И такие игры? Конечно, не нужны! Что, у нас нет других программ, нет поучительного для детей? Надо сознательность развивать, культуру. Состязательность в спорте, в искусстве, в науке, олимпиады надо проводить. Состязательность в обществе развивать надо, а не дурацкие сериалы смотреть! И мечтать люди должны. Это нужно, мечтательность у человека должна быть. Что, у нас история вся такая жалкая? Что, у нас нет разве великих людей, которые достигли успеха в Советском Союзе? Ученые, производственники, музыканты, врачи… Давайте артистов возьмем. Что, мало у нас отличных артистов? Есть в разных областях… У молодых должна быть цель, и пример для подражания обязательно. Захотел заниматься бизнесом — имеешь возможность поучиться у настоящего бизнесмена. Мы, первые российские бизнесмены, с нуля начинали. Вот я, например… Ведь деньги — это еще не все. Надо показывать, как ставился, допустим, бизнес, как этот бизнес поднимался на ступень выше, как он влиял на политику. Надо показывать молодым людям все возможности. Пусть парень, например, сначала спортом занимается или наукой. Потом он сообразит, что в спорте не получится достигнуть высоты, не получится и в науке. Но если не попал ни туда, ни сюда, но потренировался и там, и там, он становится органически подготовленным, допустим, для выполнения простой работы. Я считаю, что бизнес — это простая работа. Быть артистом сложнее. Там надо больше трудиться уже в детстве, шлифовать себя. И тем же спортсменом — сумасшедшие нагрузки, но чтобы стать первым спортсменом, не просто спортсменом, а выдающимся, — нужно тоже быть очень одаренным человеком. Ну, и научным сотрудником — вы тоже понимаете, что это непросто. А вот профессия бизнесмена, профессия того же, допустим, корреспондента, журналиста, — люди там могут быть не выдающиеся особо. Поверь моему опыту. Писатель — тоже научный деятель. Но это гении. На свете же всего полно. Ты — гений, что ли? Я — гений, что ли? Нет…

Поговорили, значит… Но я так и не поняла не только того, как все-таки стать миллиардером, но и почему у разворотливого начальника строительного управления в Черкесске государство отнимало построенные им для себя дома. И я спросила об этом. А он ответил:

— Да отнимали и все. Не до конца оформлял документы на эти дома. Не до конца оформлял. Раз, два, три, четыре, пять… У нас же как…

… Самое время было встретить его пресс-секретаря и кое-что уточнить. И я его встретила. И спросила:

— Почему ты не стал хотя бы миллионером со всеми своими знаниями, ростом, московской пропиской и связями, а Владимир Алексеевич стал?

— Все еще не поняла? — усомнился умный Александр.

— Нет. Только про характер поняла. Чтобы делать бизнес, нужно иметь очень сильный характер. А я так еще думаю — гениальность. Ведь миллиардеры у нас не растут, как грибы после дождя? Так? А вот он отрицает такую связь. Сказал, что — не гений, так, работяга… Можешь хоть чуть прояснит вопрос? Просто, для народа, для таких, как я, которые во всем этом бизнесе ни уха ни рыла, но ужасно любознательные. Нас же еще в школе учили — «Будьте любознательными!» Отсюда все.

А так как Александр смотрел на меня не без веселости, — он, может, сам хотел понять, на кой мне, которая давно б должна утихомириться, всякие там знания, — то я воспользовалась моментом, вытащила газету и прочла ему следующее: «С. Роджествин, секретарь парткома Московского машиностроительного завода „Коммунар“: „Вряд ли кто сегодня решится выступать против перехода к рынку. Но все понимают это по-разному. Мы, заводчане, за такую рыночную экономику, которая освобождает предприятия от административно-бюрократического диктата, способствует действительно социалистическому обновлению. А для дельцов „теневой экономики“ и хозяев лжекооперативов весь смысл в ее легализации, в возможности «делать деньги“, не считаясь ни с чем и ни с кем.

Это и тревожит: ради чего вводили свободный рынок, ради чего перестраиваемся? Говорят, чтобы красиво и богато жить. Но ведь красиво жили и римские патриции, и феодалы-помещики, и российские нувориши. На них, что ли, равняться? Так какова цель перестройки? Вот в чем прежде в сего нужна ясность, которой нет ни в одном документе партии. Даже в проекте Платформы ЦК…»

— И какого года эта газета? — спросил Александр.

— Май девяностого! — отрапортовала я.

— Вот почему ты хочешь понять, отчего не разбогатела, хотя голосовала за перестройку! — догадался Александр. — Вот откуда такая твоя дотошность!

— Ага! — согласилась я. — Как и большинство бывшего советского народа, желаю найти причины своих неудач, неумелости, безденежья. Вот ведь не осилила выбиться в богатеи, хотя та же газетка, в том же девяностом, предупреждала: «Вряд ли перестройка в ее нынешнем варианте вознесет большинство на вершину материального благополучия, а не принесет обнищания рабочим, инженерам, всем людям труда». Не прислушалась! И не я одна…

— Ну а если бы и прислушалась? Какой толк! — отозвался невозмутимый Александр. — Теперь конкретно о том, за что и как зацепился наш Владимир Алексеевич, чтобы не упустить свой шанс и рвануть со старта. Наша нелюбимая и любимая Советская власть еще в Советском Союзе, оказывается, очень берегла людей, которые занимаются индивидуальной трудовой деятельностью. А особенно после восемьдесят седьмого года — кооператоров. Налоги на кооператоров составляли в сего два процента с прибыли! Владимир Алексеевич говорит: «Государство поощряло нас, мы зарабатывали бешеные деньги, мы развивали производств. В течение какого-то времени, с восьмидесятого по восемьдесят шестой год, я заработал совершенно легальным путем, платил все время налоги, — а налоги были большие, — бюджет маленького района. Полмиллиона рублей. Причем не стеснялся этого, все знали, что у меня такие деньги. Когда появилось кооперативное движение и все думали — открывать кооперативы или не открывать, и вообще, что это такое, я был уже тренированный человек. Я уже готов был действовать и рисковать, мгновенно открыл кооператив „Пчелка“.а потом пошло, пошло…» Так что он неправду говорит, что не гений. Конечно, гений. А вот я и ты — не гении, нет.

Однако Александр Толмачев, на мой взгляд, сильно прибедняется. Он ведь не просто говорит со мной, а заодно то и дело отвечает на звонки, и то, что должен был выслушивать В.А. Брынцалов, выслушивает он. И на моих глазах разматывает клубок прохиндейства:

— Александр Калистратович или Калистратов? Вы просто послали нам письмо? Так… В чем суть письма? Вы можете мне кратко сказать? Так… Какой неправительственный фонд международный? Как он называется, не понял? «Вечная память солдатам»? И вы — председатель этого фонда? Ага, этого фонда? Так. Подождите, помощь какого рода от нас хотите иметь? Лекарства или лучше деньги?.. Нет, я понимаю, что вы «спасибо» скажете. Значит, мы присылаем вам лекарства. И на что они пойдут? Так, я понял, что по назначению врача. А кому пойдут-то? Нет, подождите. А при чем тут тогда фонд памяти павшим солдатам, или как там — «Вечная память солдатам»? Да я не возражаю против вашей программы, просто хотелось бы уточнить. Значит, мы присылаем вам лекарства, вы их по назначению врача распределяете среди неимущих. Хоть ваш фонд «Вечная память солдатам»… Так… Ну, я понял, что раненые, участники войны. И сколько у вас человек? Пять тысяч?! Ну, насколько мне известно, в Пицунде всего-то тысяч десять населения. Так, значит, что нам нужно сделать? Отправить лекарства? Нет, нам же договор с вами нужно будет заключить. А как же! Мы берем на себя обязанность отправить лекарства, а вы? Никакой? Так. А, поставка эвкалипта нам сюда? То есть как бы мы вам — лекарства общего назначения для ветеранов и инвалидов войны, а вы нам — эвкалипт? Хорошо. Ах, вместо лекарств лучше бы денег? А денег в среднем сколько на человека нужно? То есть вам не надо на сколько-то человек распределять эти деньги, вам нужно общую сумму и непосредственно вам? Хорошее предложение… Так вам для работы нужны деньги? И сколько? Вы посчитали? Да не стесняйтесь… Шесть-восемь тысяч долларов? И как часто нужно вам такую сумму давать? Так… То есть нужно перебросить деньги в Абхазию? То ест деньги в Абхазию вообще не пойдут? Лучше в Москве получите? Хорошее предложение… А у вас родственники здесь, в Москве? Понял, знакомые здесь в Москве, им деньги передать нужно. Так… То есть не на счет фонда «Вечная память», а на ваш личный счет где-то здесь, в Москве, так? Хорошее предложение…

Я, конечно, как и большинство трудящихся, свыклась с тем, что мы живем, а точнее, пробуем выжить как бы в общем сумасшедшем доме, но звонки в «Ферейн», льющиеся потоком, — это все-таки особая статья. Тут без юмора свихнуться можно запросто.

— Слушаю вас, — отзывается Александр на очередной звонок. — Предлагаете в качестве рекламы «Ферейна» использовать притчи о Христе? Оригинально! Десять притчей от Христа? Как? Пятнадцать предлагаете? Так… Аж тридцать две хотели бы? И почем каждая притча? Ну вот одна, хотя бы одна? То есть сорок восемь тысяч долларов одна притча стоит, да? Вы знаете, интересное предложение, но я должен обсудить его с шефом, потому что… То есть потянет ли он на одну притчу или захочет сразу все тридцать две. То есть «Ферейн», притча, Христос, Брынцалов — сорок восемь тысяч долларов. Хорошо, это надо посчитать. Хорошо? Но вы как режиссер… Хорошо, вы напрямую? Понятно. Без посредников, чтобы подешевле? Нормально… Удачи, пока, счастливо.

Занимательно, да? Но меня лично вогнал в изумление следующий звонок. И то сказать — звонили от писателя Эдуарда Лимонова, чья скандально-романтическая слава гуляет по миру… И который, кстати, в своем знаменитом романе «История его слуги» так вот выразительно-беспощадно описывает взаимоотношения эмигранта Эдички и хозяина, американского богача:

«Он все-таки был дико грубый. Прямо с порога иногда. Вчера он приехал и, едва войдя, дверь за собой не успел закрыть, объявил, что он уходит out. На что его слуга спросил растерянно-иронически: „Немедленно?“

Он сказал: «Через пятнадцать минут. Могу я отдохнуть в собственном доме? Do you mind?» — и зло посмотрел на слугу своего.

Я нет. Я не возражал. Отдыхай, усталый босс — психопат и баба, — подумал я…

Иногда, в минуты, когда я перестаю смотреть на сегодняшнюю мою жизнь как на неизбежный этап моей судьбы, без которого будущего просто не случится, я растерянно думаю — зачем я слуга, как я тут оказался? Это ведь смешно — Стивен, Нэнси… серебро, грязные тарелки, как подавать мясо… как готовить соус для крабов… как смешно, как глупо, при чем тут ты, Эдуард? Давно, в советской школе, у дореволюционных писателей читал ты о своей сегодняшней жизни и никак не думал, что то прошлое вдруг однажды станет и твоей жизнью. Глупо как…»

И рванул Эдуард на родину, а тут уже свои Стивены… И опят деньги нужны. Куда пойти? С кем законтачить среди разгулявшихся товарно-рыночных отношений? Что придумать в сфере бизнеса? Я бы, к примеру, ни за что не сообразила то, что сообразил Э. Лимонов. Ну на то он и талант! Он, естественно, привыкший общаться с миллионерами-миллиардерами, пришел в офис Брынцалова, к Александру Толмачеву, и предложил… свой портрет в качестве всенародного соблазна. То ест если господин Брынцалов наклеит его фото на аптечку для автомобилистов, то это будет чудненько, ибо автомобилисты немедленно побегут раскупать эту необыкновенную аптечку с таким замечательным портретом…

И вот уточняющий звонок: Александр Толмачев отвечает, стараясь перекрыть своим голосом шелест голосов многих присутствующих:

— Двадцать пять тысяч долларов? Да? Правильно? Так. Ну, я понял. То ест физиономию Лимонова не ставить на бутылку водки, правильно? Понятно. То ест его физиономия будет просто как рекламирующая эту водку на плакатах. Так. Скажи, пожалуйста, а еще что? Походная аптечка Лимонова, да? То есть такой коробок, он железный должен быть или деревянный? Понятно. То ест и в походный набор, и в аптечку Лимонова входит бутылка водки, лекарства, спирт… Спирт лучше? Женьшень медовый совать туда? Совать? Женьшень медовый — там все активизаторы — лактоза, пчелиное молочко… То есть нормалек, да? И я правильно, не ошибся в цене? Ага, то есть где-то двадцать пять тысяч долларов? Ну, не меньше? Ладненько. Хорошо. Тогда слушай. То есть Брынцалов отнесся с юмором, если уж так откровенно. Он сказал, что вообще «Походная аптечка Лимонова» — это интересно. Но говорит: «А кто будет коробочки изготавливать, куда это все закладывать — спирт, водку, лекарства?» Он говорит: «Это мне самому нужно будет изготавливать или у Лимонова есть какое-то производство, где он может это заказать? Где-нибудь там в губернии Калужской или еще где?» Может, да? И чтоб Брынцалов еще раз заплатил за это? Ага, понятно. Скажи, а в телевизионных роликах тоже Лимонов согласен? А какой сленг будет и как вообще он планирует это рекламировать? То есть это будет такой национал-большевистский или… А, «Икра должна быть черной, рыба должна быть…» Какая? Красная? А водка должна быть белая? Еще раз… Понятно. Ну, нормалек. Значит… Ну все, давай, удачи. Эдичке привет! Пока. В пятницу звони.

— Сумасшедший дом? — так, на всякий случай, уточняю у Александра.

— Он самый, — подтверждает. — Вот кстати, поинтересуйся у Владимира Алексеевича, а как он смотрит на всех этих «прорабов перестройки», какую им цену готов дать в базарный день… У Него на этот счет ест весьма любопытные соображения… Может, с этого и надо было начинать… Может быть, он будет с тобой откровенен…

Предложение было разумным, и при следующем свидании я спросила Владимира Алексеевича:

— Что бы вы сказали Горбачеву, если бы он сидел сейчас, вот как я, глаза в глаза с вами?

Без секунды промедления:

— Просто, что ты — невежда! Тебе бы просто… Как это он мог так…имея официальную власть? Ходил, разъяснял при помощи жестов, отдавал наши территории. Дурак, хотел идти в рынок, а делал все наоборот. Хотел сделать все для народа хорошо, я думаю, не предатель же, в конечном итоге, он, я думаю, что он хотел, чтобы все государство было нормальным, хорошим, а для того, чтобы нормальным и хорошим быть, государству нужны материально-технические ресурсы. Так же не может, без ничего, нет? Он начал с простого — уступать, давай отдадим Германию. Разве можно было Германию отдавать?

— А как бы вы сделали, если бы вам дали возможность, в тот период, когда эти старцы в Политбюро совсем зарапортовались?

— Любой из нас, который здесь находится, сделал бы хорошо. А вот как сделать сейчас, как сделать сейчас — другой вопрос, как сделать завтра? А то, что мы тогда бы! «Умная мысля приходит опосля»! Нужен ум, принимать решения в сложный, критический момент, а он — человек неумный, Горбачев. Он — подкованный, в общем, то, се, но не умный человек. Ну нет ума, абсолютно! Он ведь трусливый человек, трусливый…

— В чем это проявилось?

— Ну, в Форосе сидит и ждет. Что, у него нет возможности выйти оттуда, арестовать всех? Две секунды. А он все, понимаешь, сидел и ждал, звонил в Америку, что здесь и как, он струсил, трус!

— А почему Америка стала нашим верным, как говорится, заушником? Все теперь по телефону спрашивают, как мы, правильно поступили или нет? Советоваться больше не с кем?

— Дело в том, что они угробили финансовую систему страны, угробили все же. Начали приватизацию банков. Банки же тоже попали в руки непрофессионалов. Ввели собственную валюту…

— Кто — они?

— Кто, кто — Горбачев, Ельцин, Горбачев начал, а Ельцин закончил. Он же неумеха, Ельцин.

— Абсолютный?

— Абсолютный неумеха. За что бы ни брался, ничего никогда не получается. Он подписывает…

— Холуев много слишком.

— Да они ему суют, он подписывает все, не разбирается, понимаешь.

— Ну и куда мы пойдем в итоге с этой политикой?

— Да никуда не пойдем! Все исправится, все исправится! Роль финансово-промышленной олигархии возрастает. Вот мы накапливаем силы, сейчас мы занимаемся делами хозяйственными, то есть приводим хозяйство в порядок, производство, накапливаем капитал. Все равно мы будем управлять, мы будем выбирать политиков, которые будут выражать интересы наши, а наши интересы — интересы народа. То есть у нас же народ работает здесь. В общем итоге мой интерес, интерес ваш, интерес политика — он совпадает. Все хотят хорошо жить! Задача политиков — так сделать, чтобы не рассорит капиталистов с рабочими. Такие условия: капиталисту уступи, а рабочим — тоже не напирай. То, что возможно, надо дать. Это уже отработано годами. Нельзя воровать! А что сейчас происходит? Тотальное воровство прибавочной стоимости! Мы развиваемся не за счет того, чтобы занять денег в банке, выпустить акции, мы недоплачиваем зарплату работягам, мы строим себе дворцы, покупаем лимузины по простой причине — не можем заставить их работать по-настоящему, чтобы они работали колоссально, создавали прибыль нам. Не выдумываем предметы, выпускаем все старое, которое прибыли лишено. Все старые предметы, которые выпускаются у нас на предприятиях, не дают прибыли, они только покрывают издержки производства. А чтобы получит прибыль, у меня получается, что нужно отнять у вас зарплату вашу, ползарплаты или две трети, почти что всю зарплату забрать. Вот проблема труда и капитала! А за рубежом она решена. При помощи профсоюзного движения, при помощи организационно-правовых норм. Ты можешь зарабатывать сколько хочешь прибыли, инвестируй производств, строй заводы новые, делай — мы с тебя налоги не берем. Они берут налоги с предпринимателя, если ты себе домой возьмешь денег, хочешь бриллианты купить, из кассы предприятия, которым ты владеешь. Естественно, вступает в силу закон налога на потребление. И все довольны. Можно было бы по-другому — рабочие хотели бы больше получать, капиталисты — вообще им ничего не давать, но так государство устроено, чтобы ликвидировать противоречия, чтобы люди не дрались друг с другом, так же? А у нас — нет. У нас в стране… Я им талдычу, талдычу — ребята, давайте регулируйте цены…

— Кому именно?

— Да всем. Приходил Гена ко мне, министр труда, с Черномырдиным Виктором Степановичем, час беседовал…

— Ну что — понимают или как?

— «Учимся, учимся пока», — говорит Виктор Степанович. Управлять государством — это непростое дело. Я не хочу к нему претензии предъявлять. Ему сказали: «Иди и руководи». Вот он учится. Опять же, Черномырдин сейчас коренным образом отличается от Черномырдина, который был три года назад, а если бы уже готовый пришел премьер-министр, обстановка в стране была бы лучше. А то он учится! В любую игру — в карты, в шахматы — учиться надо годами играть! А тем более быть правителем. И у нас горе нашей страны в том, что приходят люди, на должности начинают учиться играть. Хорошо еще надежда есть, что человек научится чему-нибудь, а то… Как сказано: «О горе нам, кто будет нами править!» Горе нашей страны — от горе-руководителей. А народ — он одинаков, он везде нард. Если узду не держать, народ начнет бунтовать, тому исторические примеры — Французская революция семнадцатого года, сколько там еще было революций всяких, так же? Можно революционным путем все делать, а можно мягко, меняя общественно-политическую формацию потихонечку…

Будущее — это хорошо прожитое настоящее. И чтобы я свой образ жизни, хороший, нормальный, которого с величайшим трудом достиг, поменял и начал быть хамелеоном, показывая, что я вообще ничего не ем — я сейчас мало стал есть, но ем хорошее, — и чтобы я перестал хорошо одеваться и радоваться жизни? Вот я надеваю красивую рубашку или красивый галстук… Не убедите вы меня в том, что, чтобы понравиться народу, нужно быть скромным, бедно одетым, с пустым желудком, с хорошей лысиной, с зубами расшатанными… Я буду здоровым, богатым и сильным! Я готов помочь народу. Но… Все. Дела. Завтра.

— Последний маленький вопрос… Вы верите в аскетизм Ленина и других вождей? Вы демонстрируете свое богатство, а Ленин, даже Сталин были, как о том говорит история, аскетами, и народ наш…

— Послушайте меня. Вы можете тысячу раз говорить о Сталине, о Ленине. Эти люди стремились к власти, чтобы в будущем, наверное, получить какие-то преференции. Я не думаю, что они к власти шли ради власти. Они хотели хорошо кушать, хорошо отдыхать. Аскетизм, допустим, Сталина. Аскетизм Ленина, когда он пришел к власти, — это искусственный аскетизм, понимаешь? Я не думаю, что он пил самогон и кушал тухлятину. То, что он не имел много туфель и одежды, это аскетизм? Я вам скажу дальше: я иду к власти не из бедности уже. Не нужно мне быть аскетом. Я работал, был бизнесменом. Я не думал идти в политику, мне достаточно было этой ниши. Бизнесмен должен быть прилично одетым, машина приличная, дом. Это основа для бизнеса. Если ты бродягой приходишь, с тобой никто не будет разговаривать, потому что ты плохо одет, плохо выглядишь. Значит, ты дела плохо ведешь… Я, как говорил Наполеон, человек обстоятельств. Меня делают обстоятельства. Надо же в конечном счете совершать свои какие-то поступки. Обстоятельства по-разному могут. Может, зависть — живешь, живешь, начинаешь думать, как разбогатеть, может быть, другие чувства — любовь толкает, вирши пишут, стихи, гоняются за бабами или что-то другое…

Так вот, обстоятельства такие в нашей стране создались, что слабость власти. Власть поддерживать — невозможно просто к ней прийти и сказать: я буду вам помогать, — Горбачеву, Ельцину, прочее, прочее. Бессмысленно, понимаешь, им ничем не поможешь. Единственная помощь Ельцину… Вот пример простой: Ельцин. По конституции он должен передать полномочия и лечь в больницу, а не делает этого!.. (Не смею включить в текст, мало ли…) Ну что делать с этим?.. А играет — «Я демократ!» Он думает, что если его не будет, он мыслит, что все здесь пропадет! А ничего не пропадет. Их если бы не было… не хуже жили бы. При коммунизме? Коммунизм — неплохая идея, понимаешь, неплохая идея, в принципе…

… Вот тебе и на! И кто это говорит-то? Миллиардер!

Судите сами — чем дальше в лес, тем больше дров, тем больше вопросов к Брынцалову, тем больше неясностей, непонятностей, углов, нестыковок.

В период предвыборной кампании, если судить по прессе, В.А. Брынцалов несколько иначе размышлял… Разумеется, предвыборные речи у кандидатов нацелены на одно — сильно понравиться избирателям… И тем не менее… Вот отрывки из газетного интервью:

«Я — владелец, потому что считаю себя капиталистом. У нас много миллиардеров, но такие, как Газпром, — ненастоящие капиталисты. То, что я делаю, мне приносит прибыль. Я — лучший среди плохих, но я лучший среди окружающих Ельцина людей. Я хочу попасть в его окружение, чтобы меня выслушали, поняли суть моих суждений. Но… не пускают в круг. Существует как бы стена, через которую не пройти. Борис Николаевич дал нам возможность разбогатеть. Мы стали сильными, здоровыми. Это естественно. Мы растем, и не нужно нас бояться…

Деньги — величайшее изобретение человечества, они являются мерилом человеческого труда. У меня их два миллиарда долларов. Коммунисты думали, что вообще можно обойтись без денег. Самый удачливый коммунист Ельцин правит нами, забыв, что такое деньги. Земля не оценена, человеческий труд тоже. И депутаты не слышат музыки товарно-денежных отношений. В Италии эти отношения регулирует государство, через закон о зарплате, у нас же такого закона нет. Чем Борис Николаевич хорош? Он знает, что такое политическая свобода. Он сам на этом пострадал. И на этой несправедливости по отношению к себе победил. Меня никогда чувство политической справедливости не обуревало. Я всегда злился, что плохо живу. Плохой дом, плохая одежда, плохая еда. Я добился экономической свободы. Если мы соединим политическую свободу с экономической, у ас будет нормальная страна. Каждый человек должен иметь политическую и экономическую свободу. Я, например, человек богатый, материально, но я человек небогатый. По Библии богатый — это тот, который ни в чем не нуждается. Я — человек бедный: я нуждаюсь во власти. Борис Николаевич ни в чем не нуждается. Он — человек богатый…

Защитите нас от иностранных компаний. Хватит строить казино, давайте строить заводы… Не надо нас доводить до озлобления, а то будет гражданская война.

Моя позиция — между Ельциным и коммунистами. Я — социалист. Борис Николаевич сказал в 1989 году, что его мечта — построить в России социализм, пуст он от нее не отказывается. А я буду его сторонником. Мне удобнее и легче реформировать страну вместе с Борисом Николаевичем. Но у нас не просят помощи, а почему? Окружение не дает. Борис Николаевич дал нам относительную политическую свободу, еще четко не зафиксированную. Давайте заставим его пройти второй этап — дать экономическую свободу. Поддержим его, дадим ему еще два, ну четыре года от силы, больше не дадим. А через пару лет проведем референдум о доверии ему, чтобы очертить границы президентской власти.

Если мы восстанавливаем Храм Христа Спасителя, это еще не значит, что сознание свое перестроили. У нас столько коммунизма в душе!»

Впрочем, в период предвыборной кампании Б.Н. Ельцин орлом летал с митинга на митинг, а заболел и «отключился» уже после… И что это так и будет, ни В.А. Брынцалов, ни все мы не знали. Кое-кто предрекал, правда…

Ну добить бы хоть один вопрос, касающийся личных свойств, взглядов миллиардера, чтоб была полная ясность. И не все же Александра Толмачева теребить… Иду прочь от «Ферейна», под кронами зелено-желтых осенних деревьев, а навстречу мне женщина. Вижу — направляется к воротам… Подхожу, извиняюсь и спрашиваю:

— Вы на «Ферейне» работаете?

— Да. А что?

— Нравится?

— Это непростой вопрос.

— А как, на ваш взгляд, хозяин, Брынцалов — добрый человек?

Рассмеялась, посмотрела на меня, как на дурочку, и ответила:

— Себе на уме, как всякий хозяин. А мы — его рабы. А подробнее — не хочу. Подробнее — лес густой. Вам-то самой как кажется, справедливо это — я дочке маленькой яблока лишнего купить не могу, а его жена шубу за тридцать шест тысяч долларов на себя напялила?

— Но весь мы строим, как известно, рыночную экономику, мы перечеркнули уравниловку, что была!

— А меня спросили, хочу я всего этого или нет? С моим мнением кто-то посчитался? И коммунисты, и эти, демократы, туда же…

У нее были серые сердитые глаза под чуть-чуть подведенными скобочками бровей… Лет двадцать пять ей, не больше…

— Но, говорят, у вас здесь столовая хорошая и дешевая?

— Это верно. Я и не говорю, что здесь хуже, чем где. Но вы о доброте заговорили… Миллиардер и доброта. Ха-ха-ха! Вы сами подумайте, можно ли доброму человеку выбиться в миллиардеры? Можно?

Еще одна молодая женщина, работница с «Ферейна», только сверкнула в меня сердитым глазом:

— Ой, да о чем вы! Иду увольняться.

Я забыла сказать, что пришла на «Ферейн» не в лучшие для него времена. Там, как выразился кто-то из работников, всюду «шастала» налоговая инспекция и «топталась» на нервах прежде всего В.А. Брынцалова, на его месте мне бы вовсе не захотелось беседы беседовать с очередным журналистом, а он — ничего, притерпелся…

В лучшие времена, в период предвыборной кампании, если верить газете, некий безымянный рабочий вот так и таким языком распространялся перед журналистом о своем счастливом житье-бытье на «Ферейне»:

«… У нас на „Ферейне“ никакой протекции — или ты спец в своем деле, или отодвинься, место не занимай. До Брынцалова много всяких жучков по протекции райкомов да мэра в руководители позалезало. Дела не знали, штаны протирали, бумажки перебирали да чаи гоняли, зато мохнатую лапу наверху имели. Брынцалов их всех поганой метлой враз вымел. Теперь людей принимают и по службе двигают по заслугам. Много бывших заводских начальников, те, кто должности незаслуженно занимал, стали простыми рабочими, технологами, лаборантами. А толковые ребята и специалисты, в своем деле разбирающиеся, при Брынцалове сразу в гору пошли. Возглавили участки цеха, отделы, стали замами по производству…

Как Брынцалов нас под свое крыло взял, так я жизнь нормальную увидел. Мы с женой вместе на «Ферейне» работаем. Я себе машину, пуст «Жигули» чуть подержанные, но купил. Жена — две шубы норковые, в одной на работу ходит. Мы с мужиками смеемся: на «Ферейне» уборщиков не надо — женщины своими шубами все тротуары выметут. Одним словом, смысл работать появился а раньше что — никому ничего не надо, горбатишься, как проклятый, зарплату до Брынцалова по три месяца не платили. Вот и оставалось, что водяру беспробудно попивать. А теперь во на квартиру поновее коплю. Нас стали уважать — мы стали лучше работать».

Такая вот путаница и неразбериха… Но мне в душе, не знаю почему, очень хочется, чтобы кто-то сказал: «Да, Брынцалов добрый, он мою нужду принял близко к сердцу и помог», Меня как-то не убедили некие фантазийные две норковые шубы, купленные женой некоего рабочего с «Ферейна», встреченного неким журналистом у некоего киоска у метро «Нагатинская»… Что-то уж чересчур. И не совсем в ту степь…

И о радость! Я нахожу подтверждение своих надежд в газете «Звезды кино и ТВ».

« — Говорят, что вы иногда позволяли себе роскошь дать актерам гонорар в несколько миллионов?

— А почему бы и не дать, если есть такая возможность? Многим покажется это чудачеством или выпендрежем — мол, бросает Брынцалов деньги, как гуляющий купец. А вот я думаю иначе. Как-то был случай, когда я познакомился с актером Всеволодом Санаевым, одна роль которого — Сиплый в «Оптимистической трагедии» — вошла в историю нашего кино. Почему бы ему не дать деньги? В тот момент они ему были нужны. Он был рад, что я дал пять миллионов. Ему же родное государств за роли в кино платило гроши, оно же его обдирало.

Помню встречу с Леонидом Филатовым. Как-то я попал в компанию — там сильные люди собрались, а Филатов им свою сказку читал, да так здорово, как это может делать только он. Разве он не гениальный наш актер? Он не только играет, но и стихи сочиняет. Сила, одним словом. Да, я дал Филатову деньги и считаю, что сделал правильно. Мы все в долгу перед нашими актерами, они столько сделали для нас. Теперь мы должны помочь им… У нас, к сожалению, сейчас о многом говорят и думают, а вот о духовной пище — не задумываются. Она, эта пища, у амбициозных деятелей на втором плане.

— А у вас на каком?

— У меня на первом. Правда, одна газета написала обо мне, мол, я покупаю художника, небрежно бросая ему ключи от автомобиля «БВ». Кого хотим унизить — меня или большого мастера? Да такому мастеру стоит подарить отличное авто, потому что он большой талант.

— Вы говорите о фразе, что Брынцалов платит художнику в час 150 долларов?

— Да такой художник, как Шилов, должен получать тысячи баксов в час! На Западе адвокат в час получает 500 долларов, а такой талант, как Шилов, должен получать намного больше.

Кстати, все эти разговоры о деньгах — примитивное совковое суждение. Художник слова и кисти, мастер кино должны получать большие деньги, и так происходит в любом нормальном обществе, потому что это цвет нации, этот мастер. Он не должен ездит в троллейбусе и стоять в очереди, его не должны отвлекать мирские заботы, как что достать и поесть, он должен столько получать, чтобы не думать об этом. К примеру, журналисты ведь тоже в таком же обидном положении находятся, а ведь это — элита общества… Вот до чего довели народ великие экспериментаторы. Мы еще долго не наладим нормальную жизнь. Но весь парадокс состоит в том, что наших предпринимателей душат налогами — мы не можем не только родному искусству помощь оказывать, но и производств развивать — так велики эти налоги!

— Но вот некоторым удается…

— Удается не всем. Я считаю, что должны быть правила и такие законы, которые бы тому способствовали. Чтобы предприниматель мог это делать свободно, а не жить под налоговым прессом. Что касается кино, то самое главное — благотворительность будет, по-моему, тогда, когда человек придет в кинотеатр и купит даже дорогой билет, и это будет ему по карману. Вот о каких условиях я говорю. У людей должны быть деньги. И программа должна быть, чтобы «Мосфильм» возродить и другие киностудии вернуть к жизни, чтобы смогли снимать столько картин, сколько их надо нашему обществу. Не могут же энтузиасты за полтора-два миллиарда рублей снимать фильмы, это им не под силу. Здесь должна быть поддержка государства в первую очередь, а не отдельных меценатов. И такое положение должно быть, чтобы все получили за свой труд: и режиссер, и оператор, и актеры, и все, кто создавал фильм. А как же иначе?..»

Александр Толмачев:

— Повторяю, приходит к нам сюда, то есть к миллиардеру Брынцалову, за всякими подачками — пустое дело. Он сам пробивался наверх трудно и считает, что человек с чувством собственного достоинства должен изо всех сил работать, вкалывать, чтобы не зависеть от разных обстоятельств, чужой воли. У него свое, особое отношение к благотворительности. Он говорит: «Я откупаюсь от церкви». Это звучит шокирующе? Однако он убежден, что помогать церкви — долг православного. «А попов, — говорит, — не люблю. вначале церковь надо реформировать, чтобы она участвовала в жизни государства. А государство обязано финансировать основную конфессию, православную конфессию. А у нас, говорит, отделили, дураки». Например, в Подмосковье в прошлом году он выделил деньги на то, чтобы отливать колокола для храмов. По его избирательному округу, Орехово-Зуевскому. Он финансировал детский дом, Дворец пионеров… Иногда я вижу, что нет проблем, он из кошелька вынимает достаточно крупную сумму и каким-то бабкам раздает на улицах. Он сам оценивает, кто нуждается, кто не нуждается. И говорит: «Если в тебе есть хоть какие-то силы, ты обязан зарабатывать. Ты лучше сделай со мной дело, ты возьми мое лекарство и продай, а не ходи с протянутой рукой». Понимаешь, вот его подход. Говорит: «Благотворительность такая развращает людей. Она заставляет их забывать о том, что они способны вообще работать».

— Значит, юнец из мордовского села никогда не получит в подарок «ВАЗ» какой-то там модели от миллиардера Брынцалова?

— Никогда. Пусть работает и зарабатывает.

Грустно. Хотя понимаю — справедливо. В.А. Брынцалову в его семнадцать тоже не дарили машин…

… Достаю с полки «Историю моей жизни», написанную выдающимся американским бизнесменом Эндрю Карнеги, читаю… И чем дальше читаю, тем просветленнее становятся мои мозги, хотя они и весьма дилетантски устроены ко всему, что есть «товар — деньги — товар»… Но тут — улавливаю, понимаю именно это — как …

Очень мило! Начало предпринимательской деятельности Эндрю напоминает чем-то это время и у Володи Брынцалова. Сами сравните:

«В детстве для меня величайшим удовольствием было разведение кроликов и голубей. Для моих пернатых и четвероногих любимцев отец выстроил хорошенький домик, и я до сих пор с благодарностью вспоминаю об этом.

С разведением кроликов связан и мой первый деловой опыт. Я заручился на все лето услугами моих товарищей, как настоящий работодатель, и за это назначил единственным вознаграждением то, что новорожденные кролики назывались их именами. Каждую субботу мои товарищи отправлялись собирать корм для кроликов. Еще и теперь меня мучают укоры совести за то, что я так скудно вознаграждал моих товарищей по играм за их труды. Многие из них все лето собирали со мной траву для моих кроликов, довольствуясь такой единовременной уплатой, самой ничтожной, какая когда-либо уплачивалась за труды. Но что же я мог предложить им? Ведь у меня у самого не было ни одного пенни!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.