X

X

Поскольку в ибо году апокалипсис так и не наступил, еретики распространили мнение, согласно которому конец света откладывался до 1420 года. Но за пять лет до того, как должен был сгореть мир, сгорел Ян Гус. В идейном сердце этого великого средневекового мыслителя словно бы слились все те ручейки недовольства Великой блудницей, которое испытывали еретические движения и секты. Ян Гус нащупал самые болезненные из ее пороков: симонию и индульгенции. Чешский бунтарь был отлучен от Святого престола в 1412 году. Но через два года после этого события у него хватило смелости явиться на Констанцский собор, чтобы защитить свои идеалы. Он был послан на костер и сожжен (в возрасте 44 лет) 6 июля 1415 года. Искры от его костра разожгли движение гуситов в Богемии. Самые воинствующие из них собрались недалеко от Праги в укрепленном лагере, или маленьком городе, под названием Табор. В период наивысшего расцвета движения армия таборитов под руководством Яна Жижки и Прокопа Великого достигла Берлина, Лейпцига и Вены. Это были так называемые Великолепные походы. Победы таборитов свидетельствуют о той скрытой силе и вдохновении, которые пробуждаются вместе с призывами к справедливости, равенству и свободе там, где имеются хорошие проповедники и полководцы.

Папа так испугался, что на Базельском соборе (1433 г.), когда стороны пошли на серьезные взаимные компромиссы, снова принял гуситов в лоно католической церкви. А те истинные табориты, которые не признали этого соглашения, были убиты в жестокой битве при Липани 30 мая 1434 года.

•

Табориты все еще защищали отдельные крепости и лагеря в опустошенной Богемии, когда в 1436 году вышла первая печатная книга Иоганна Гутенберга («Латинская грамматика» Элия Доната). Это событие, считают многие, являет собой первый условный пограничный рубеж между Средними веками и Новым временем. Другие же исследователи полагают таким рубежом взятие Константинополя Мехмедом II в 1453 году. Этот год удобен еще и тем, что тогда закончилась Столетняя война.

Тем не менее самое большое распространение — по причине своей универсальности и метафорики — получает совсем другая дата: 12 октября 1492 года, день, когда Колумб разглядел очертания Америки. Новый мир — новое время! Новая жена — новая судьба!

Даты и события — привлекательные, но условные границы. Эпохи не сменяются внезапно.

Какое невероятное созвездие гениев должно было собрать человечество, чтобы произошли перемены! Когда с мачты каравеллы Колумба один моряк — освобожденный преступник — увидел берег Нового Света, был еще жив Монтень[63]. В творческом расцвете находились Боттичелли и Браманте. Леонардо было 40 лет, он проживет еще четверть века в Новом времени. Иерониму Босху — 35, а Эразму Роттердамскому — 25 лет. Никколо Макиавелли было 23. Столько же исполнилось Васко да Гаме, а Магеллан[64] был на год младше. Альбрехту Дюреру — и, Лукасу Кранаху — го. Николаю Копернику, который сам может считаться границей эпох, — 19. Микеланджело — 17. Тициану — 15. Страшному святому Томасу Мору только 14. Несмотря на то что у этих людей не было телефона, газет, радио и телевидения, большинство из них были знакомы друг с другом, они вдохновляли друг друга, а некоторые даже, невзирая на границы, считались близкими друзьями. У них в ногах играла детвора, которая в скором времени понесет крест славы и страдания. Мартину Лютеру было 9 лет. Ульриху Цвингли — 8. А Фернандо Кортес — завоеватель — был в тот год 7-летним малышом, размахивающим деревянной сабелькой. И наконец, ужасному Томасу Мюнцеру исполнилось всего два годика, и он уже сделал свои первые шаги. Achtung![65]

Кому принадлежат эти люди: Средним векам или Новому времени? Нет! Все границы условны.

Я листаю эти заметки, набросанные в разное время моей жизни (и, как уже кажется, в разные эпохи), и удивляюсь: зачем я все это писал? Что я искал? Может, опору для своих взглядов? Может, объяснение ошибок? Может?.. Черт побери!

Каждый человек скрывает в себе сумасшедшего, который представляется Геродотом, Фукидидом или бывшим учителем истории с холма Царевец. Время от времени мы вытаскиваем, как зеркальце, из самого потаенного своего кармана историю, чтобы посмотреться в нее. И если в этот момент мы не призовем на помощь собственное чувство юмора, нас убьет отчаяние. Так что давно уже пора подвести черту под второй эпохой истории человеческой мечты о Счастливом обществе. Допустим, мы решим, что «вторая эпоха» начинается с Иерусалимской коммуны и апостолов и заканчивается коммуной «Нового Иерусалима» — Мюнстера (!).

А это что еще за явление?

В конце Крестьянской войны, в 1534–1535 годах, в столице Вестфалии собралось множество анабаптистов со всего мира. Самыми революционно настроенными из них были голландские проповедники, которые даже называли себя пророками. Некий харлемский пекарь Ян Матис вводил толпы в фанатический транс. Изначально врагами анабаптистов были католики, впоследствии же ими стали все, кто не принял второго крещения. Как и гитлеровцы, анабаптисты завоевали власть на выборах, после чего установили неописуемый, по мнению их врагов, террор. Самозванец Ян Бейкелсзон стал духовным и политическим вождем анабаптистов, а под конец объявил себя императором коммуны Иоанном Лейденским. Само название мюнстерского революционного чуда — «Новый Иерусалим» — показывает, что образцом для «новых пророков» послужила коммуна апостолов. Если бы история Министерской коммуны не была такой кровавой и зловещей, она могла бы считаться карикатурой или пародией на коммуну Иерусалимскую. Равенство в ней устанавливалось посредством дикого грабежа. Даже дома должны были быть равновеликими, ради чего разрушались башни, колокольни и все, что торчало над крышами средней высоты. Господи, если неравенство — это плод грабежа, если и равенство тоже устанавливается грабежом, если ликвидация социального государства происходит путем его разграбления… — неужели все в этом мире грабеж?

Новый мюнстерский император и его политбюро демонстрировали наглую роскошь. Многие их поступки убеждают нас в том, что они были не просто мошенниками, прикидывающимися фанатиками, а самыми настоящими умалишенными.

Коммуна анабаптистов в Мюнстере чудесным образом продержалась целых два года. В конце концов ее раздавили с соответствующей ей жестокостью.

Мюнстер — это заключительный эпизод. Как и в музыке, в истории заключительные аккорды должны быть особенно яркими. Неслучайно история Мюнстера вдохновила блестящего Мейербера на написание оперы «Пророк». Но за пламенем Мюнстера можно разглядеть лики двух великих поджигателей, давших будущему намного больше идей, чем «Новый Иерусалим», населенный сумасшедшими пророками.

Одним из них является Томас Мюнцер. Другой — это святой Томас Мор. При содействии Эразма Роттердамского «Остров Утопия» был напечатан в Лёвене накануне возникновения Мюнстерской коммуны. Географическая близость, а также тот факт, что главные силы анабаптистов происходят из Голландии, не являются достаточным основанием, чтобы утверждать, будто мюнстерские герои были знакомы с идеями Томаса Мора. Да и ему далеко еще было до святого: он только-только сложил голову на плахе. Тем не менее вряд ли кто-нибудь сможет оспорить общий корень идей и событий. Великий Карл Маркс тоже не мог знать, что Томаса Мора причислят к лику святых, причем в тот год, когда был рожден я. Однако Маркс, автор снисходительного термина «утописты», должен был знать (или по крайней мере догадываться), что общество, которое придумал англичанин, окажется ближе по духу к реальному советскому социализму, чем все его научные выкладки. Потому что на острове Утопия есть рабы и концлагеря. Потому что там, чтобы выйти прогуляться за городскую стену, нужно получить целых три пропуска.

Вообще, рассуждая об этой эпохе, нам следует постоянно держать перед глазами картины Иеронима Босха. На них земной город горит, как ведьма на костре. Там властвующие крысы оседлали рыб и созерцают будущее в грязную подзорную трубу. Там идеологически проверенные монашки замирают в позе копилок. Там «слуги»-некрофилы занимаются любовью со смердящими трупами. Там ложь раздает свое причастие. Там вчера — это завтра, а сегодня — всегда. Там как нельзя лучше видно историческое истощение одной иллюзии — но не смерть нашей мечты…

Вот в чем разница между иллюзией и мечтой. Мечты бессмертны.

Понятия «диссидент» и «еретик» очень высокопарны. Куда проще и ближе народу слово «ведьма». Но все же кто победил в этой жестокой игре, в этой смертельной схватке между великими блудницами и великими ведьмами? Тот, кто сильнее, или тот, кто богаче? Тот, кто мудрее или дремучее? Тот, кто доблестнее или коварнее? Тот, чья вера крепче, или… тот, у кого нет совести?

Все ответы опровергнуты сегодняшним днем.

Религиозные брожения и гонения на еретиков спровоцировали огромные волны переселений в Америку, подхватившие как раз вольнодумцев, инакомыслящих, обладателей беспокойных умов и ведьм. Старая Европа использовала новый континент в качестве некоего гигантского концлагеря для диссидентов. Так что в сегодняшнем свободомыслии Америки, в ее рациональном духе, в ее прагматическом идеализме текут кровь и мечта христианских невольников, борцов за свободу и независимость, кровь мучеников, которые не причислялись и никогда не будут причислены к лику святых. Если бы у еретиков была только эта заслуга перед человечеством, то они уже были бы достойны вечной славы! Аминь!

Если бы Маркс и Энгельс знали и немного больше уважали историю раннехристианского и средневекового коммунизма, они бы обратили гораздо более пристальное внимание на Североамериканскую революцию, что принесло бы им огромную пользу. Североамериканская революция не завершилась кровавым террором не потому, что в ней не участвовали поэты и философы (само по себе это наблюдение остроумно, но вряд ли верно), а потому, что в нее оказались замешаны разные церкви и секты; при этом среди ее участников не было вождей прогрессивного человечества и атеистов.

После «утопистов» начинается настоящая история научного социализма. Его источники были указаны самими классиками… Генеалогия марксизма-ленинизма досконально проанализирована тысячами ученых со всего мира. В качестве основы любого знания ее штудировали несколько поколений. Сознательно или нет, но марксизм повторял христианские периоды апологетики, схоластики и догматики.

Теория и практика марксизма подверглись жесточайшей критике. Можно сказать, что его сожгли на костре, как ведьму. Особенно постарались в совершении этой казни некоторые самые заклятые прежде догматики. Они еще долго будут подкладывать в костер дрова, потому что не уверены, что их теперешнее старание заметили и оценили. У меня это вызывает отвращение. Именно тут кроется главная причина, по которой я не желаю заниматься этим периодом, освещенным огнем аутодафе.

Время доказывает, что гений Маркса допустил несколько ошибок: вероятно, он позаимствовал у античных коммунистов культ философского мышления и, подобно Платону, отвел ему руководящую роль (несмотря на то что Маркс никогда особо не восхищался идеалистом Платоном). При том, что сам Маркс занимался политической экономией, он недооценил роль и перспективы научно-технической революции. По существу, изменила мир она, а не философы. Возможно, отсюда его вторая ошибка: переоценка исторической роли индустриального пролетариата. Пролетариат Маркса оказался не настолько революционным, как хотелось бы классику, он отказывался осознавать себя как класс и при любой возможности осознавал себя как что-то другое. Привнесение революционного сознания извне его не устраивало. В XX веке по причине войн и научно-технической революции пролетариат Маркса сокращался, вместо того чтобы расти. Тогда его стали фабриковать, как искусственную материю. Но так же как запуск в обращение фальшивых денег является главным врагом настоящих денежных знаков, так и фальшивый пролетариат оказался главным врагом настоящего рабочего класса. Итак, пролетарские революции и диктатуры, проведенные и установленные от имени и во имя пролетариата, изъяли его из истории. Основной же ошибкой Маркса было то, что он сделал ставку на насилие. Эту ошибку он перенял в готовом виде. Позаимствовал из опыта революций, которые изучал. Взял из Века просвещения. Маркс был учеником великих философов и ученых, которые отделили веру от знания; поставив знак равенства между церковью и верой, он выпустил на свободу самый что ни на есть пагубный атеизм. Все формулы Маркса, даже самые гениальные, не сходятся без знака Бога.

Сегодня этот философ занял свое место в музее мировой мысли рядом с Ньютоном и Дарвином. А мы, дети их мертвой эпохи, бродим как беспризорные сироты. Это тяжелая судьба. Но большинство наших современников вообще не знает, чьи они дети. Их словно зачали в пробирке. Разве такая судьба лучше? Есть лишь один отец, который не умирает.

Когда я впервые прочитал феноменальную поэму «Двенадцать» Александра Блока, я был восхищен и ошеломлен ее силой, но почувствовал, что не понимаю финала. Что означало это мистическое видение, явившееся жутким революционным гвардейцам: «В белом венчике из роз — / Впереди — Исус Христос». Преподаватели литературы успокаивали меня: это, мол, загадочный образ, пережиток символизма моего любимого Александра Александровича, у которого не было времени до конца понять революцию и социалистический реализм…

Да неужели?!

Прошли годы. Менялись исторические ветра. Сменяли друг друга эпохи… И ко мне медленно приходило осознание того, что нежный поэт Блок видел вещи яснее и глубже, чем вся когорта высочайших и высокомерных идеологов марксизма-ленинизма.

«Двенадцать» Блока могли быть и двенадцатью разбойниками атамана Кудеяра из русского эпоса. Они могли быть и двенадцатью апостолами. (Эта метафора тоже важна.) Но главное, что в начале идеала, в начале движения стоит сам Сын Божий. И не в терновом венце ненависти, а в венке из белых роз любви.

То, что я в 15 лет не понял финала поэмы, — моя личная проблема. Но то, что вся мировая революция не почувствовала, что не сможет существовать без Бога, без Его морали, без веры, из которой произошел наш идеал, без человеколюбия, которое есть антипод диктатуры, насилия и власти, — это уже наша общечеловеческая трагедия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.