IV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV

Все Евангелия написаны около 60-го года нашей эры. Следующие два века отцы церкви занимались апологетикой.

Данный термин, вероятно, восходит к неоплатонику Флавию Юстину, который в начале II века создал две страстные апологии христианства.

Этот первый философ, который принял христианство, лично мне очень интересен, потому что он откровенно рассказывает, как и почему обратился к новой вере (в «Разговоре с Трифоном Иудеянином»). Автор предстает перед нами человеком, вечно ищущим путь к Богу. Он приближает нас к Нему.

Античные религии исчерпали себя и даже стали раздражать своей политической профанацией мифов. Тогда Флавий обратился к философии. Он изучил различные школы, чтобы отвергнуть их. А пифагорейцы отвергли его самого, поскольку, если верить их свидетельствам, Флавий дурно знал музыку, астрономию и геометрию (последняя слабость, видимо, была типична для всей эпохи). Впрочем, с Платоном и платониками Юстин легко нашел общий язык. Он с удивительной уверенностью шел по пути идеала Счастья, и именно этот путь привел его к Божьему порогу. К уединившемуся для созерцания философу явился мистический безымянный старец, который посвятил его в таинства христианства. Метафора ли это или реальный случай? Хорошо, что у нас нет ответа на этот вопрос. Тем не менее тут явственно проявили себя два импульса, две силы, посредством которых христианство пленяло непорочные души: встречи со странствующими проповедниками и бесстрашие мучеников перед лицом смерти. (Подобным же образом ширился и коммунистический идеал.) Флавий стал христианином, но остался философом. Он бродил по миру как проповедник и обрел мученическую смерть. (Побежденные в диспуте римские философы распространили о нем клевету и — из мести — осудили.) После этого его стали называть то Юстином Мучеником, то Юстином Философом. В каком-то из своих сочинений он заклеймил демонов, которые, по его мнению, злодействуют в домыслах поэтов. Однако он и сам был склонен к поэтической искрометности. Когда Флавий утверждает, что в таинстве Святого Причастия реально присутствуют тело и кровь Христовы, он становится авторитетом для более поздних так называемых реалистов (возможно, вплоть до реалистов социалистических). И он оспаривает мнение другого христианского философа, Климента Александрийского, который видит в этом таинстве лишь символический смысл. Как ни парадоксально, но здравомыслящие союзники Флавия, среди коих был и знаменитый Ориген, вошли в историю как «символисты». Тот самый Тит Флавий Климент, который желал примирить в единстве веру и знание, не был распят на кресте и не был забит камнями. Он просто исчез во всепоглощающем времени. Но после него осталась могучая Александрийская школа. И судьбоносная историческая битва между знанием и верой. Победу в ней одержит вера. Даже философию она превратит в свою рабыню. Это произойдет благодаря логике фанатиков, таких как Квинт Флоренс Тертуллиан, которому приписывается максима: «Верую, ибо абсурдно». Трахтенберг сетовал, что так и не смог обнаружить эту крылатую фразу в дошедших до нас сочинениях Тертуллиана, но зато он прочел в них следующее: «Сын Божий умер — это абсолютно достоверно, поскольку нелепо. Будучи погребенным, Он воскрес. И это верно, поскольку невозможно».

Когда я анализирую историю, хотя бы ту, свидетелем которой стал я сам, мне кажется, что ничто не принесло человеку столько бед и страданий, как эта бесконечная и такая жестокая борьба веры со знанием. Даже заменив Бога человеком, вера продолжает душить знание за горло. А разве есть что-нибудь страшнее науки, лишенной веры? Ведь и вера и знание живут в нас одновременно. Что же это за проклятие, которое мешает нам обрести мир в своей душе?

Христиане были все еще непризнанными, гонимыми и преследуемыми, когда сами решили пойти войной на своих еретиков. Зачем им это понадобилось? Ради власти! Прежде всего духовной, но и политической тоже. Проклятие титанов действовало и в те времена.

Святой Ипполит Римский перечислил 32 ереси. А речь идет всего лишь о II веке. Симон Самарийский, считающийся основоположником гностицизма, был современником святых апостолов и упрекал их в том, что они не распространяют всю гнозу (gnoseos ) — Божественную истину, которую Иисус Христос донес до них и раскрыл им. Серьезный упрек. В нем чувствуется страсть платоника, пифагорейца и каббалиста, который желает расшифровать, разгадать.

Внутри общества гностиков тоже не было единства. Маркион, или Василид, или Валентин Египтянин, или же Карпократ — все хотели чем-нибудь отличиться.

Одни проповедовали докетизм, иначе говоря — верили, что материальный мир существует только в иллюзии. Иисус является творением Демиурга — создателя неверной реальности. Христос же — это Сын Божий. У него даже не было потребности в еде (например, на Тайной вечери). Но он пошел на это, дабы не отвратить от себя своих последователей. И на кресте в муках умер не он сам, а его земной двойник…

Другие же утверждали, что Иисус Христос — лишь земной человек. Гениально одаренный Богом, но смертный.

То, что все-таки объединяет гностиков и большинство ранних ересей, — это дуализм. Бог не создал материальный мир. Он не мог создать эту мерзкую действительность. Это творение Сатаны. Дуалисты были очень категоричны в своих суждениях. Что это за детерминизм? Что за безначальная материя зла? Это попахивает бунтом, революцией…

Рассказывают, что в подражание гностикам персидский христианин Манес создал могучую еретическую секту манихеев — предтечу богомилов, катаров и альбигойцев.

А в Антиохии (где-то в нынешней Сирии) местный епископ Павел Самосадский, по мнению многих, распространил опасную ересь павликианства. И она, наверное, и в самом деле была опасной, раз ее заклеймили на трех Вселенских соборах. Павел Самосадский чувствовал себя в безопасности под крылышком пальмирской царицы Зиновии, в сказочно красивом городе и в компании таких философов, как Логин. Но в 272 году римский император Аврелиан стер Пальмиру с лица земли, разогнал и убил ее поэтов, ученых и богословов.

И все же самым раздражающим и опасным из всех еретических учений было арианство. Сам Арий — воспитанник Александрийской школы. Он отрицал триединство Бога Отца, Сына и Святого Духа. Утверждал, что Иисус Христос был обычным человеком. И… отрицал божественное начало слова… Тем не менее страшнее всего было само то обстоятельство, что Арий с помощью своего друга Евсевия Кесарийского втерся в доверие к святому императору Константину Великому.

Что же представляла из себя Римская империя в те времена, когда Гай Флавий Аврелий — или император Константин I (рожденный в нашем Нише) — увидел в небе крест и надпись «Под этим знаком одержишь победу»?

Империя, которая претендовала на то, чтобы править миром, оказалась в глубоком всеохватном кризисе. В конце III века, по сравнению с данными на начало столетия, ее население сократилось на четверть. Количество христиан сильно возросло, но они не составляли даже десяти процентов от общего населения. В христианскую массу влилось множество богатых людей. Высший клир также сколотил состояние и стал налаживать контакты с аристократией.

Со своей стороны император (чья мать уже приняла христианство) решил, что единобожие лучше сочетается с единовластием: один бог на небе, один царь на земле.

Медиоланским эдиктом он даровал христианской коммуне не только равноправие, но и огромные средства и привилегии, в том числе закрепил за ней и знаменитый Латеранский дворец.

Принято считать, что распространение ересей (и в основном арианства) явилось поводом для созыва Первого Вселенского (Никейского) собора. А до него было еще огромное количество местных соборов. Например, император созвал подобный собор в Арле (Галлия), и это было что-то вроде репетиции. Если же мы попытаемся представить себе менталитет римлян, то станет ясно, почему местом проведения Вселенского собора была выбрана именно Никея — прекрасный город-курорт неподалеку от личной имперской столицы Византиона.

Константин Великий, присутствовавший на этом Первом интернационале не только в качестве почетного члена, любовался признанной им и признательной ему религией. В сущности, он притворился независимой стороной. И даже позволил осудить Ария. Но Константинополь тогда был в руках арианцев. И когда (лишь на смертном одре) император окончательно принимает Святое Крещение, это таинство проводит опять же арианский священник, потому что сам Арий к этому времени уже отошел в мир иной и ходатайствовал там за императора.

Трудно сказать, кто кого более любил и кто в ком более нуждался. Во всяком случае Первый Вселенский собор 325 года представлял собой первую брачную ночь церкви и государства.

Тайно верующие, гонимые за Христа, самоотверженные апостолы, мученики, которых поджаривали на медленном огне, распинали вниз головой, тонули в истории. Наступало время толстых архиереев, сидящих на золотых тронах в тиарах из драгоценных камней. Бледные тени из катакомб, пророки равенства и свободы прокляли церковь и назвали ее Великой блудницей.

Почему в прекрасной Никее победила и была канонизирована именно эта группка отцов церкви, притом что она не была ни слишком сильной, ни слишком многочисленной? Почему не победили арианцы, или мессалианцы, или монтанисты, или манихейцы? Задавать этот вопрос — все равно что спрашивать, почему большевики, которые были в меньшинстве, победили меньшевиков, оказавшихся в большинстве. Власть — сатанинская власть в лице Константина Великого — сама определяла, какое Евангелие признать, а какое запретить. Так, например, библейские тексты, рассказывающие о реинкарнации, о перерождении души, о возможности снова вернуться в этот грешный мир, были забракованы императором, причем не потому, что он имел что-то против орфизма, а потому, что он считал, будто возможность отложить свою жизнь на следующий раз навредит трудовой дисциплине, внесет смуту в ряды рабов, которые и без того только этого и ждут.

Так или иначе, история позаботилась о том, чтобы некоторые подробности были забыты. Она упростила ход событий и даже причислила к лику святых множество тех, кто сначала не придерживался генеральной «никейской» линии, но впоследствии смирился с ней. А те, кто до самого конца выступал против Никейских символов веры, остались еретиками до сегодняшнего дня — презренными, преданными анафеме, проклятыми. Таким образом, внушительная часть (если не сказать — самая существенная) первоначального христианского вдохновения осталась лишь в ересях.

Во времена моей молодости, да и сейчас, мы мечтали быть еретиками. А некоторые товарищи пошустрее даже сфабриковали легенду, что они-то и есть подлинные еретики. То же самое было и с диссидентством, которое исторически представляет собой более мягкую степень ереси. Это парадокс. Именно коммунизм веками развивался как ересь. Иногда мне кажется, что он был рожден для того, чтобы стать ересью, потому что в нем заложена органическая нетерпимость к власти и ее канону. Эту мысль я закончу отчаянным воплем: «Храни нас Бог от еретиков у власти». Коммунизм у власти был Великой блудницей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.