Модель психики

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Модель психики

Фрейд считал свои прикладные работы в сфере искусства, литературы и доисторических времен не только приятными, но и полезными, даже важными. Они должны были подтвердить его взгляд на себя как на исследователя, который первым описал неприветливую, загадочную область, ставившую в тупик и разочаровывавшую его предшественников. Однако интеллектуальные экскурсы основателя психоанализа не были отступлениями или отклонениями от не менее важной теоретической работы. Увлечения подпитывали друг друга. Истории болезни привели Фрейда к вопросам культуры, а размышления о литературном творчестве вернули к эдипову комплексу. Таким образом, несмотря на все разнообразие тем того периода, у него никогда не ослабевало внимание к тому, что мэтр считал своей главной задачей: усовершенствовать модель психики. Сам того не сознавая, Фрейд уже делал пробные шаги в направлении пересмотра этой модели.

Среди всех теоретических работ, опубликованных в период с 1908 по 1914 год, особого внимания требуют три – о характере, об основных принципах психики и о нарциссизме. Первые две статьи очень короткие, третью тоже не назовешь длинной, однако лаконизм ни в коей мере не может служить показателем их значимости. В работе «Характер и анальная эротика» Фрейд отталкивается от клинического опыта, чтобы выдвинуть некоторые общие гипотезы о формировании характера. Он предположил некую внутреннюю связь экскрементов, денег и невроза навязчивости еще в 1897 году. По прошествии 10 лет основатель психоанализа писал Юнгу, что пациенты, получающие удовольствие от сдерживания фекалий, обычно обладают такими чертами характера, как аккуратность, бережливость и упрямство. Все вместе эти черты, «в сущности, вытеснение анальной эротики». В описании болезни «человека с крысами» Фрейд дополнил этот список. Теперь же, в статье о характере, отмеченном анальной эротикой, он, опираясь на богатый материал своей психоаналитической практики, решил обобщить свое предположение. В теории психоанализа характер определяется как сочетание устойчивых черт, однако эта упорядоченная группа не обязательно подразумевает неизменное состояние покоя. Будучи собранием фиксаций, к которым привязал человека его жизненный опыт, характер зачастую способствует внутренним конфликтам, а не их разрешению[177]. Вопрос, который особенно интересовал Фрейда и который он исследовал в «Трех очерках по теории сексуальности» три года назад, состоял в том, какую роль эти черты играют в создании того, что он вскоре назовет «Я». Подобно другим статьям тех лет, «Характер и анальная эротика» предлагает как резюме давно вынашиваемых идей, так и перспективы их пересмотра.

В статье «Формулировка двух принципов психического процесса» Зигмунд Фрейд забрасывает сеть своих обобщений еще шире. Он искал более крупный улов, чем анальная эротика, и нацелился на не что иное, как на связь влечений с опытом развития. Фрейд представил эту статью на собрании Венского психоаналитического общества 26 октября 1910 года, но обсуждение его не удовлетворило. «Иметь дело с этими людьми становится все труднее», – жаловался мэтр на следующее утро. Все, что он получил, – это «смесь робкого восхищения и тупого несогласия». Не дрогнув, основатель психоанализа опубликовал статью. И снова, повторив идеи, которые он очертил в середине 90-х годов XIX столетия и развил в седьмой главе «Толкования сновидений», Фрейд в то же время искал новые формулировки.

В данной работе проводится четкое разграничение между двумя принципами работы психики. Это первичный процесс, который появляется первым и характеризуется неспособностью переносить модуляцию желаний или любую задержку их выполнения. Сей процесс подчиняется принципу удовольствия. Другой, вторичный, процесс созревает по мере взросления. Он формирует способность человека к сознательному мышлению и, таким образом, является агентом благоразумия, полезной отсрочки. Данный процесс подчиняется принципу реальности – по крайней мере, отчасти.

Любой ребенок должен пережить переход к принципу реальности, и этот шаг, который его заставляет сделать жизнь, влечет за собой серьезные последствия. Обнаружив, что фантазирования об удовлетворении желаний недостаточно для того, чтобы обеспечить их реальное удовлетворение, он начинает развивать свой дар к пониманию окружающего мира и по возможности манипулированию и управлению им. Сказанное значит, что ребенок учится запоминать, выносить суждения, планировать, рассчитывать, то есть относиться к мышлению как к экспериментальной форме деятельности, проверке реальности. Этот вторичный процесс никак не назовешь легким или автоматическим: необузданный и деспотичный принцип удовольствия медленно ослабляет влияние на растущего ребенка, временами восстанавливая его. Конечно, ребенок со своим неизменным консерватизмом вспоминает некогда испытанные удовольствия и не желает отказываться от них ради отсроченных, но более сильных и надежных. Таким образом, два принципа с трудом сосуществуют, иногда вступая в конфликт.

Фрейд не считал такой конфликт неизбежным, проявляя необычный для себя оптимизм: «На самом деле замена принципа удовольствия принципом реальности означает не исключение принципа удовольствия, а лишь его обеспечение». Конкретные отношения между двумя принципами меняются в зависимости от ситуации, но со временем «внешняя реальность» приобретает все большее значение. Тем не менее основатель психоанализа понимал, что сексуальные влечения особенно сильно сопротивляются воспитанию, поскольку их можно удовлетворить аутоэротическими действиями со своим собственным телом. Нежелание этих влечений принять ограничения реальности служит питательной средой для последующих неврозов. Вот почему для культуры важно вести диалог с принципом удовольствия в пользу принципа реальности, заставить наслаждающееся «Я» уступить, хотя бы частично, реальному «Я». Именно поэтому сознанию предназначена важная роль в психических процессах: его главная задача – обеспечить решающее влияние действительности на психику. Дело в том, напоминает читателям Фрейд, что в бессознательном, в темной области вытеснения и фантазий, проверка реальностью ничего не значит. Как образно выразился мэтр, единственная валюта, действующая в исследуемой «стране», – невротическая валюта. Таким образом, временное перемирие не может заслонить тот факт, что психическая деятельность – как полагает Фрейд – представляет собой более или менее непрерывную войну.

В статье о психических процессах рассматривается психика отдельного человека, которую тревожит столкновение между сознательным и бессознательным. Но Фрейд косвенным образом прокладывает дорогу к психоаналитической социальной психологии. Силы, заставляющие ребенка подчиняться принципу реальности в раннем детстве, когда его сознание еще неуверенное и слабое, по большей части имеют внешний характер – это действия других людей, обладающих властью. Временное отсутствие матери, наказание отцом, запреты, налагаемые на ребенка другими людьми, будь то няня, старший брат или сестра либо одноклассник, – все это сильнейшее социальное НЕТ: они направляют устремления, подавляют желания, вынуждают терпеть задержку в их исполнении. В конце концов, даже самое интимное переживание, эдипов комплекс, появляется и протекает в исключительно социальной ситуации.

В 1911 году, когда вышла в свет его статья о наслаждающемся «Я» и реальном «Я», Фрейд был абсолютно уверен, что психологию личности невозможно отделить от социальной психологии[178]. Тремя годами раньше он уже высказывал эту точку зрения в очерке «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность». Там основатель психоанализа предположил, что наблюдаемая им распространенность нервных болезней является следствием чрезмерных самоограничений респектабельного общества, которые средний класс накладывает на сексуальные потребности обычных людей. Другими словами, бессознательное не может убежать от культуры. Таким образом, статья Фрейда о двух принципах психического события, вместе с работой о нервозности, тонко намекала на новые области исследования.

Двойственный характер произведений Фрейда в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, когда он подводил итоги и постепенно склонялся к пересмотру своих идей, ярче всего проявился в его дерзкой статье о нарциссизме. В присущей ему манере мэтр объявил ее вводной, и это не было ложной скромностью. Он жаловался, что не получил удовольствия от работы над статьей и с трудом удерживал свои мысли в отведенных границах. Тем не менее Фрейд не сомневался, что сможет использовать эту работу как оружие в крестовом походе против оппонентов. «Полагаю, «Нарциссизм» созреет этим летом», – писал он Ференци в 1913 году перед отъездом из Вены на курорт. По его мнению, сие было «научное сведение счетов с Адлером»[179]. В начале октября, сразу после «17 приятных дней» в Риме, основатель психоанализа смог сообщить, что статья практически готова. Фрейд написал Эрнесту Джонсу, что будет рад обсудить ее с ним, а также с Ранком и Заксом.

Сторонники мэтра с нетерпением ждали его разъяснений. По свидетельству Джонса, всех их статья смутила. Сам Фрейд тоже был недоволен, причем сильнее обычного. Прибегнув к одной из своих любимых метафор, в марте 1914 года он мрачно сообщил Абрахаму: «Завтра я отошлю Вам «Нарциссизм», который родился в тяжких муках и обнаруживает все деформации, присущие таким родам. Естественно, я не очень доволен, но в данный момент ничего другого предложить не могу». Завершение работы принесло не облегчение, а, наоборот, неприятные симптомы недомогания: головные боли и проблемы с кишечником, поэтому Фрейд обрадовался, когда Абрахам заверил его, что статья действительно блестящая и убедительная, – обрадовался, был тронут, но не полностью убежден. «У меня очень сильное ощущение серьезных недостатков». Следует признать, что в эти месяцы основатель психоанализа пребывал в задиристом настроении; он готовил удар по Адлеру и Юнгу одновременно с правкой статьи о нарциссизме. Впрочем, дело было не только в этом. Мэтр стоял на пороге переосмысления психологии, которую собирался просто разъяснить.

Работа «Введение в нарциссизм» совершенствует и существенно усложняет идеи о психическом развитии, которые Фрейд высказал пять лет назад. Еще в ноябре 1909 года, комментируя доклад Исидора Задгера Венскому психоаналитическому обществу, основатель движения предположил, что нарциссизм, «одержимость собственной персоной (= собственными гениталиями)», является необходимой стадией развития при переходе от «аутоэротизма к объектной любви». Как мы помним, впервые эта идея в печатном виде появилась в статье о Леонардо. Кроме того, Фрейд упоминал ее в истории болезни Шребера, а затем еще раз, кратко и намеком, в «Тотеме и табу»[180]. «Нарциссизм» казался ему привлекательным термином, напоминающим об одном из любимых греческих мифов – о прекрасном юноше, который умер из-за любви к себе. Фрейд позаимствовал термин, не забыв упомянуть об этом, у немецкого психиатра Пауля Нэке и Хэвлока Эллиса, однако широкое распространение он получил только в 1914 году, после появления посвященной ему статьи.

В «Тотеме и табу» Фрейд отметил, что нарциссическая стадия никогда полностью не преодолевается, и это, по всей видимости, общая закономерность. Изначально термин «нарциссизм» применялся к половому извращению: страдающий нарциссизмом – это человек с отклонением от нормы, способный получить сексуальное удовлетворение, только превращая свое тело в объект любви. Но, как заметил мэтр, эти извращенцы не обладают монополией на эротический эгоцентризм. Как бы то ни было, шизофреники тоже изымают свое либидо из внешнего мира, но не подавляют его, а – по мнению Фрейда – обращают на себя. Но и это еще не все: психоаналитики также обнаружили многочисленные свидетельства присутствия нарциссических черт у невротиков, детей и представителей примитивных племен. В «Тотеме и табу» Фрейд добавил к данному списку любовников. Основатель психоанализа не мог избежать вывода, что в этом смысле нарциссизм «можно считать не перверсией, а либидинозным дополнением к эгоизму влечения к самосохранению». Термин приобретал все более широкое значение, сначала у самого мэтра, а затем, гораздо более безответственно, и в повседневной жизни, что явно дискредитировало его как диагностическое понятие. В 20-х годах прошлого столетия и позже, когда «нарциссизм» вошел в профессиональный лексикон, это слово использовали для обозначения не только полового извращения или стадии развития, но и симптома психоза, а также разнообразных объектных отношений.

Еще до того, как расширение значений в буквальном смысле уничтожило точность термина, «нарциссизм» поднял весьма необычные проблемы, которые Фрейд рассматривал с явной неохотой: он защищается от чувства того, что заменяет наблюдение бесплодными теоретическими спорами. Тем не менее, с сознанием долга прибавляет основатель психоанализа, он не вправе уклониться от попытки дать объяснение. Эта попытка вынудила признать, что «Я» может выбирать – и выбирает! – себя в качестве сексуального объекта наравне с другими. Иными словами, существует «либидо «Я» и «объектное либидо». Под давлением «либидо «Я» страдающий нарциссизмом любит себя таким, каким он когда-то был, какой он теперь или каким он будет, либо человека, который был частью его «Я». Но это не курьез и не редкое отклонение от нормы: определенная доля нарциссизма спрятана практически в каждом шкафу. Даже родительская любовь, «трогательная, по сути такая детская», есть «не что иное, как возрожденный нарциссизм родителей». Составляя постоянно растущий и несколько тенденциозный список, Фрейд остроумно заметил, что мир, похоже, переполнен нарциссическими личностями – это женщины, дети, кошки, преступники и юмористы[181].

Основатель психоанализа вполне логично предположил, что все это обусловлено нарциссическим наследием раннего детства. Ведь, получая наслаждение от любви к самому себе, которая кажется такой естественной, ребенок, как всегда подчеркивал Фрейд, не способен без борьбы отказаться от этого удовлетворения – как и от других. Этот вопрос поставил перед мэтром проблемы, которые он смог разрешить только после войны. В «Введении в нарциссизм» Фрейд утверждал, что растущий ребенок, столкнувшись с критическим воздействием родителей, учителей или общественного мнения, отступает в нарциссизм, создавая заменитель несовершенному «Я», на который затем переключает внимание. Это знаменитый «Я-Идеал», создаваемый критическими голосами из внешнего мира. В качестве патологического отклонения он проявляется в виде навязчивого ощущения, что за человеком наблюдают (снова Шребер!), но в нормальной форме это близкий родственник того, что мы называем совестью, действующей как страж «Я-Идеала».

Когда эту статью читал Абрахам, самое сильное впечатление на него произвели страницы с описанием бреда наблюдения, совести и «Я-Идеала». Однако он не стал сразу комментировать модификацию Фрейдом своей теории влечений. У Джонса беспокойство вызвал именно данный аспект статьи. Если существуют «либидо «Я» и «объектное либидо», то как быть с определениями, на которые до сих пор опирались психоаналитики? Тут имелась одна трудность: Фрейд давно предполагал, а в 1910 году открыто заявил, что влечения человека можно разделить на две большие категории – влечения «Я» и сексуальные влечения. Первые отвечают за самосохранение личности и не имеют никакого отношения к эротике. Вторые требуют эротического удовлетворения и служат цели сохранения вида. Но если «Я» может иметь эротический аспект, то влечения «Я» также должны быть сексуальными по своему характеру.

Коль скоро этот вывод верен, из него должны вытекать радикальные изменения в теории психоанализа, поскольку он явно противоречит предыдущим формулировкам Фрейда, согласно которым влечения «Я» не являются сексуальными. Неужели были правы критики мэтра, называвшие его пансексуалистом, вуайеристом, который везде находит секс? Сам Фрейд постоянно и решительно это отрицал. Или Юнг имел основание рассматривать либидо как универсальную силу, которая пронизывает все без исключения психические явления? Фрейд оставался невозмутим. Опираясь на свой клинический опыт, он объявил о категориях «либидо «Я» и «объектного либидо» как о необходимом расширении старой психоаналитической схемы и настаивал, что в них нет ничего особенно нового. Беспокоиться уж точно не о чем. Его сторонники не проявляли подобной уверенности; они яснее, чем автор, видели радикальные последствия. «Это наносило, – вспоминает Эрнест Джонс, – неприятный удар по теории инстинктов, над которой до той поры работали психоаналитики». Статья Фрейда «Введение в нарциссизм» заставила Джонса и его друзей нервничать.

Эти противоречивые оценки затрагивают основы психологии как науки. Фрейд никогда не был полностью доволен своей теорией влечений, как в первоначальной форме, так и в окончательной. В «Введении в нарциссизм» он жалуется на полное отсутствие теории влечений – Trieblehre, которая может дать исследователю психологии некие надежные ориентиры. Такое отсутствие теоретической ясности в значительной степени было обусловлено неспособностью биологов и психологов прийти к согласию о природе влечений, или инстинктов. Без их руководящих указаний Фрейд создал собственную теорию, наблюдая за психологическими явлениями в свете доступной биологической информации. Чтобы понять влечение, требуются обе научные дисциплины, поскольку оно, как говорил мэтр, стоит на границе физического и психического. Это влечение, превратившееся в желание.

В тот период, когда появилась статья «Введение в нарциссизм», Зигмунд Фрейд все еще заявлял о своей приверженности той классификации влечений, которая делила их на предназначенные для самосохранения и те, которые служат сексуальному удовлетворению. Как нам известно, он еще в 80-х годах XIX века любил цитировать слова Шиллера, что миром правят любовь и голод. Однако основателю психоанализа стало ясно, что, интерпретируя нарциссизм как сексуальную любовь к самому себе, а не просто особую перверсию, он решительно разрушал простоту своей старой схемы. Теперь он уже не мог, несмотря на все старания, сохранять то разделение влечений на два класса, которое служило ему на протяжении двух десятилетий: оказывается, любовь к себе и любовь к другим отличаются только объектом, а не сутью.

К весне 1914 года настоятельная потребность пересмотреть собственную классификацию влечений, а также внести в равной степени неприятные поправки в теорию психоанализа стала очевидной. И тут в работу Фрейда внезапно и грубо вторгся внешний мир, на какое-то время прервав его размышления, – самым жестоким образом. Основатель психоанализа закончил статью о нарциссизме в марте 1914-го, а в конце июня опубликовал ее в журнале Jahrbuch. Утомленный нелегким годом политической борьбы в основанном им движении и плотным графиком приема пациентов, Фрейд предвкушал продолжительный отдых в Карлсбаде и возможность спокойно поработать. Однако через месяц он обнаружил, что у него нет ни времени, ни тем более желания исследовать то необычное направление, куда влекла его мысль. Пока мэтр приближался к кардинальному пересмотру своих теорий, западная цивилизация сходила с ума.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.