Виконты и воротилы
Виконты и воротилы
Осматривая выставку, стараясь не упустить ничего интересного из ее многочисленных экспонатов, Николай Егорович не забывал и другой цели своего приезда во Францию. Воспользовавшись тем, что в Париж хлынуло множество людей самых разнообразных профессий, французские ученые решили провести ряд международных конгрессов. Автомобилисты и археологи, пчеловоды и альпинисты, зубные врачи и электрики, геологи и нумизматы, химики и противники рабства, ботаники и вегетарианцы — более ста различных собраний возникло в связи с выставкой. Любители воздухоплавания. (Жуковский был в их числе) также занялись обсуждением своих некоторых дел и задач.
Николай Егорович — делегат Всемирного воздухоплавательного конгресса. Он внимательно слушает те речи, которые так талантливо и страстно произносят красноречивые французы. Речи хороши, слов нет, но по форме, а, увы, не по содержанию. Добродушно, с лукавыми интонациями описывает Жуковский свои впечатления. «С теоретической стороны конгресс представляет собой не особенную силу, — пишет он матери, — но с демонстративной он обставлен особенно эффектно». И действительно, устроители конгресса не скупились на пышные краски. Взлетали фейерверочные ракеты, вспыхивали огни гигантской иллюминации. Где-где, а в Париже умели встретить приезжих так, чтобы ошеломить и заставить запомнить увиденное на всю жизнь.
В Венсенском лесу состязались на дальность полета аэростаты. Тридцать один шар отправили ввысь, и как отправили! Возрождая времена рыцарских турниров, герольд кричал в трубу:
— Отъезд виконта де Ронвил, флаги — красный и синий с белым!
Вслед за аэростатами неслись пробки шампанского. Вымуштрованные лакеи бесшумно двигались позади гостей, пополняя бокалы с вином.
Все это скорее напоминало концерт под открытым небом, нежели те Собрания научных работников, к которым привык у себя на родине Жуковский. Вот почему так насмешлива его реплика в письме к матери: «Аэроклуб состоит из виконтов и графов, которые вместо чем заниматься политикой пустились на автомобильный и воздухоплавательный спорт».
С группой делегатов конгресса Жуковский осмотрел знаменитый Медонский воздухоплавательный парк, посокрушался, что с ним нет петербургских воздухоплавателей А. М. Кованько и М. М. Поморцева, побеседовал с коллегами и возвратился в Россию твердо уверенный, что у себя на родине можно достичь отнюдь не меньшего, нежели успели здесь, во Франции, поспешившей объявить себя родиной авиации.
Покидая Париж, Жуковский и. не подозревал, что через несколько лет после конгресса на его пути встретится свой, русский «виконт», возгоревший страстью к научным открытиям. Человек этот не мог похвалиться длинной родословной, но зато капитал, которым он обладал, делал молодого дельца посильнее любых баронов и графов. Дмитрий Павлович Рябушинский, сын одного из крупнейших финансовых воротил России, пожелал построить аэроплан.
Рябушинского Жуковский знал давно. Еще в 1872 году, одновременно с началом педагогической работы в Техническом училище, Николай Егорович приступил к преподаванию в Московской практической академии коммерческих наук. Там он и познакомился со студентом Рябушинским. У Рябушинского было отличное чутье, умение угадывать людей, без которых не устроишь настоящего дела. Разумеется, этому дельцу с размахом, соответствующим его капиталам, не могла не броситься в глаза исключительная эрудиция Жуковского.
— Не пристало России плестись в хвосте! — так начал он свою беседу с профессором.
Матерый финансовый волк без труда угадывал человеческие слабости. Он быстро понял великий интерес Жуковского к воздушным делам, а разглядев в нем подлинную страсть ученого и патриота, тотчас же решил спекульнуть на этих чувствах.
Но, вопреки ожиданиям Рябушинского, Николай Егорович счел его идею преждевременной. Вместо самолета он предложил богатому купцу и фабриканту построить аэродинамический институт. Тут уж в роли знатока человеческих сердец выступил Жуковский. Рябушинскому не могло не импонировать, что таких институтов нет еще ни в одном государстве Европы, а желание прославиться в науке владело им неотступно.
Новое научное учреждение требовало громадных средств. Но не Рябушинскому было думать о деньгах. Он предоставил Жуковскому необходимые суммы, и Николай Егорович, призвав на помощь наиболее талантливых из числа своих учеников, такой институт построил.
За организацию института в Кучино Жуковский взялся, будучи уже зрелым человеком, опытнейшим исследователем с всемирно известным именем. Он не мог не понимать, с кем его столкнула судьба, но что остается делать?
Не день и не два размышлял о судьбах русской науки Жуковский. В памяти оживали беседы с Менделеевым, Столетовым, Бредихиным, Крыловым, Тимирязевым. И, вероятно, многое из пережитого и передуманного вылилось в страстную речь «О взаимовлиянии науки и техники», произнесенную 15 декабря 1902 года на торжественном заседании Политехнического общества.
Не ищите эту речь в собраниях сочинений Жуковского. Совсем недавно извлеченная из архивов научными сотрудниками ЦАГИ, она еще не успела увидеть свет. Ее текст приводится здесь лишь с очень незначительными сокращениями. «Из хорошей песни слова не выкинешь», так и с этой речью.
«Было время, — говорил Жуковский, — когда наука чуждалась практических приложений и для своего развития мало нуждалась в технических средствах, когда философ стремился закрыть глаза на внешний мир, чтобы лучше углубиться в истину, а исследователь природы мог открывать ее величайшие законы, наблюдая падения тел с наклонной башни и определяя время колебания маятника по биению собственного пульса. Тогда на техника смотрели, как на ремесленника, обладающего навыками и секретами некоторых производств.
Но это время давно прошло. Завладев основными законами природы, человеческий ум углубился в более тонкие явления, требующие для своего изучения обширных технических приспособлений. Нам необходимы теперь цейсовские микроскопы, благоустроенные астрономические обсерватории Лина, лаборатории с целым арсеналом точных аппаратов и т. д. Успех научного исследования зависит теперь, кроме остроумия исследователя, еще от возможности производить опыты в колоссальных размерах — с мощными магнитными полями, в опытных бассейнах и т. д. Техника давно познала высокую цену науки и ее влиянию обязана своим современным блестящим развитием.
Наши быстроходные машины конструируются на основании данных динамики. Механическая теория теплоты создала современные типы машин. Колоссальный успех электротехники обязан ее самой тесной связи с тонкими научными исследованиями по электричеству. Химия анилина и нефти создала целые технические производства. С другой стороны, само машиностроение и технические производства накопили богатый материал для дальнейших научных исследований, на основании которых могут быть разрешены все возникающие новые вопросы техники. Эти вопросы часто упреждают науку, которая не имеет возможности, по имеющимся данным, дать требуемый ответ. Тогда технику представляется два пути. Один из них, наиболее рациональный, заключается в приноравливании технического выполнения к имеющимся научным данным, подобно тому как строитель моста выбирает определенно-статическую систему для того, чтобы не выйти из точных данных в расчете. Мне вспоминаются слова В. Л. Кирпичева, который говорил, что для инженера нет неразрешимой задачи. Он понимал это в том смысле, что от инженера зависит повести решение практического вопроса так, чтобы опереться на несомненные научные данные.
Едва ли кто станет оспаривать благотворное влияние науки на технику, но могут найтись идеалисты-ученые, которые в сближении науки с техникой будут видеть принижение науки. Для них учёный, бескорыстно изучающий вавилонскиё надписи, будет представляться более возвышенным, нежели натуралист, исследующий филоксеру. Но я думаю, что если речь идет об истинных служителях науки, то тем и другим руководит одна и та же потребность человеческого духа — потребность познания истины и раскрытия сокровенного. Всегда в груди человеческой будет гореть этот святой пламень, всегда человек будет задаваться вопросами, выраженными в прекрасных стихах поэта:
Что там, за гранью конечной,
Что там в сиянии звезд златых?
Всегда для удовлетворения этой потребности будут строиться дворцы обсерватории и создаваться храмы науки. И техника со своей необъятной мощью будущего всегда будет служить этой потребности».
Читая текст этой речи, ясно ощущаешь ширь, огромный размах желаний Жуковского. Перебирая факты жизни ученого, столь же отчетливо видишь тиски, в которых он находился в те годы. Немалые преграды отделяли действительное от желанного. Профессор изо всех сил старался эти преграды преодолеть. Именно поэтому он принял предложение Рябушинского. Аэродинамическая труба, уже существовавшая в Московском университете, не могла стать той базой, которая позволила бы разрешить насущные вопросы авиационной теории с должной обстоятельностью.
Подле трубы, построенной в университете в том же 1902 году, когда была произнесена пламенная речь о единстве науки и техники, Жуковский проводил все свое свободное время. Правда, для нее не нашлось даже подходящего места — трубу смонтировали. в вестибюле. Но зато (а именно от этого получал огромное удовлетворение профессор) на недостаток помощников жаловаться не приходилось. Студенты почитали для себя великой честью экспериментировать под руководством Жуковского. Часами просиживали они подле трубы, беседуя о поставленных и намечаемых опытах.
Такая работа студентов была давней традицией многих университетов Европы. Но воплощалась эта традиция по-разному. Случалось, что, пользуясь правом руководителя, профессора просто присваивали себе студенческий труд. Они не гнушались ставить собственное имя на исследованиях, проведенных их учениками. Такие формы сотрудничества Жуковский отверг напрочь. С идеальной аккуратностью отмечал он в очередном докладе роль каждого из своих помощников в том или ином эксперименте.
Энтузиазм профессора заражал учеников. С неповторимой щедростью наделял Жуковский молодежь темами для исследований. Студенты Эйгес и Загородин увлекались анализом ударов ветра о решетку. Другая группа занялась проблемами обтекания шара. Студенты Соколов, Шебуев и Крюков пытались разобраться в том, как меняется сопротивление воздуха по мере возрастания скорости. Они же продолжали давнюю тему профессора о центре парусности.
Жизнь ключом кипела в маленькой лаборатории. День ото дня исследователям становилось здесь все теснее. Им не хватало места, недоставало техники. Но в министерстве просвещения не торопились раскошелиться. Чиновники министерства жили представлениями минувшего, когда кабинет прикладной механики вполне удовлетворяли «птички Пено»[13], привезенные Жуковским из заграничной командировки.
Николай Егорович вкладывал в лабораторию много личных средств. Но профессорское жалованье было явно несоизмеримым с расходами, которых требовал должный размах работы. Этих денег, разумеется, не хватало.
Вот почему, встретившись с Рябушинским, Жуковский прежде всего заговорил о создании института. Николай Егорович не мог поступить иначе. Его толкала жажда к широко поставленным экспериментам, желание практически помочь решению вековой задачи о полете. Предлагая Рябушинскому строить институт, он думал и о судьбе молодого коллектива, столь энергично занявшегося разработкой проблемы аэродинамики. Короче: в условиях царской России иного выхода для широкого развертывания программы научных исследований не было.
Ученик Жуковского инженер Л. С. Лейбензон спроектировал для нового института большую аэродинамическую трубу. Под стать трубе оказалось и остальное оборудование, выполненное по последнему слову техники.
Теперь Николая Егоровича и его учеников можно было часто видеть на Нижегородском вокзале. Отсюда отправлялся поезд до подмосковного поселка Кучино. Здесь, на земле, принадлежавшей Рябушинскому, было воздвигнуто здание института, приметное башней над одним из углов.
В этом здании все могло порадовать глаз исследователя. Аэродинамическая труба располагалась в главном зале. На втором этаже — физические приборы и столярная мастерская.
С постройкой Кучинского института исследователи получили все необходимое, чего требовала их жажда к эксперименту. Теперь Жуковский мог изучать то, что нужно было знать для проектирования аэроплана. На разработке проекта аэроплана продолжал настаивать хозяин института — Рябушинский.
Однако обстоятельства сложились иначе. Ученый победил в Жуковском конструктора, и именно здесь, в небольшом подмосковном поселке, сделал Николай Егорович открытие, которое, несомненно, было крупнейшим в его долгой жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.