Массовый выпуск АК-47
Массовый выпуск АК-47
1949 г.
В марте 1949 года я вновь возвратился в город Ижевск. «Согласно командировочному предписанию старший сержант Калашников прибыл для прохождения дальнейшей службы на Ижевский машиностроительный завод», – ведь я все еще был военным человеком.
Работать мне предстояло на одном из старейших оружейных заводов России. Когда-то он так и назывался: «Ижевский оружейный завод». Документация, сопровождавшая выпуск опытной партии АК-47 для войсковых испытаний на Ижевском мотозаводе, уже давно была передана специалистам Машиностроительного завода. Теперь должен я, его автор, освоиться в незнакомом коллективе оружейного конструкторского бюро этого завода.
Снова были волненья, снова вопросы: что мне, как конструктору, даст работа на этом предприятии? Долго ли она продлится? Как пойдет массовый выпуск автомата и его дальнейшее совершенствование?
В то время я не мог знать о том, что решение о выпуске автоматов АК-47 на Ижевском машиностроительном заводе № 74 было принято еще в середине 1948 года, когда опытная серия еще только-только осваивалась на мотозаводе.
Приказом министра вооружения СССР Д. Ф. Устинова от 11 мая 1948 года предписывалось: «Директору завода № 74 обеспечить срочную отработку опытных образцов автомата АК-47…» А приказом директора завода № 74 П. А. Сысоева от 11 ноября 1948 года планировались уже конкретные организационно-технические мероприятия по выпуску автомата АК-47 с первого квартала 1949 года. Сроки отводились минимальные: конструкторскому отделу, например, требовалось к 15 ноября оформить чертежи на АК-47 и передать их технологам. В декабре были изготовлены первые 4 автомата. Один из них был испытан на 13350 выстрелов. По живучести и безотказности в работе автомат соответствовал действующим нормам технических условий. Поломок и дефектов в деталях не было.
Оказавшись на новом заводе, я с первых же рабочих дней старался выкроить несколько минут, чтобы забежать в просторное помещение, в котором находился своего рода музей, существовавший при конструкторском бюро. Заведовал им бывший боевой офицер Мельников, инвалид войны и страстный, как понимаю, любитель отечественной истории. Немало интереснейшей информации как о заводе, так и о городе я узнал от него.
В 1760 году на небольшой реке Иж был основан поселок при железоделательном заводе графа Шувалова. В 1764 году завод за долги перешел в царскую казну, а в 1774 году во время восстания Емельяна Пугачева подвергся серьезному разрушению.
Вторым рождением Ижевска стал 1807 год, когда выдающийся горный инженер и талантливый заводчик Андрей Федорович Дерябин основал оружейный завод. Уровень технической оснащенности нового завода не уступал европейским стандартам.
До революции Ижевск официально считался заводским поселком и только в 1918 году приобрел статус города. В 1934 году Ижевск стал столицей Удмуртской автономной республики. Удмурты, коренное население республики, до революции проживали преимущественно в сельской местности, а в городах и заводских поселках в основном жили и работали русские.
Ижевск строился как типичный уральский завод-город: с прудом, промышленной зоной ниже плотины пруда и с идущей прямо от завода главной улицей. Начиная с 1807 года, на оружейном заводе Ижевска изготавливали качественную сталь, холодное оружие, охотничьи ружья, в том числе украшенные гравировкой, берданки и все разновидности «трехлинейки». В 1865–1884 годах казенный завод находился в аренде «Товарищества промышленников», в котором своим капиталом и знаниями участвовал Людвиг Нобель, известный конструктор станков, оружейник и изобретатель, экономист и просветитель – брат знаменитого изобретателя динамита Альфреда Нобеля.
Экономический расцвет города и завода пришелся на конец девятнадцатого века, когда начался массовый выпуск «трехлинейной винтовки Мосина образца 1891 года». Максимальный выпуск этой винтовки в первую мировую войну 1914 года достигал 2200 штук в день. К тому времени в Ижевске было много частных оружейных мастерских, некоторые из которых перерастали в фабрики. В 1917 году были наиболее известны три оружейные фабрики: Петровых, Евдокимова и Березина, выпускавшие в основном охотничьи ружья.
Перед революцией 1917 года в Ижевске действовали банк для рабочих, два базара, две гимназии, цирк, десяток клубов, в том числе национальных. В городе было два православных храма, пять приходских церквей, несколько часовен, кирха, синагога и мечеть.
По меркам России рабочий класс оружейного завода жил достаточно зажиточно. Поэтому идеи революции здесь не были поняты, а советская власть – не принята. Большевики столкнулись с яростным нежеланием рабочих города-завода отречься от монархического девиза «За Веру, Царя и Отечество!» Много жертв революции, гражданской войны и репрессий последующих лет насчитывает Ижевск. Репрессиям подверглось духовенство, техническая и национальная интеллигенция, владельцы мастерских и просто рабочие-мастеровые. В 1930-е годы были разрушены почти все храмы и церкви.
В советское время город продолжал быть «оружейной кузницей России». Но к традиционной оружейной номенклатуре изделий постепенно добавлялись мотоциклы, станки, пулеметы «максим», авиационное оружие, автоматические винтовки Симонова, самозарядные винтовки Токарева. А в последствии – автомобили, бумагоделательные машины, космическая техника и многое другое.
В годы Великой Отечественной войны оружейными заводами Ижевска было выпущено более одиннадцати миллионов винтовок, миллион пистолетов, сто тридцать тысяч авиационных пулеметов, около ста тысяч противотанковых ружей Симонова и свыше сорока тысяч – Дегтярева, больше восьмидесяти тысяч станковых пулеметов. За военные годы Ижевск, благодаря напряженному, изматывающему труду его жителей, поставил на фронт 12,5 миллионов стволов – вдвое больше, чем все оружейные заводы Великобритании.
Но эти «рекорды» дались не просто. Рабочие неделями не выходили с завода – ночевали в цехах, прямо у станков. Для того, чтобы в несколько раз увеличить выпуск оружия, на вновь созданные рабочие места привозили мобилизованных из деревень людей. Но и их не хватало. Выручили дети: школьники с 12-летнего возраста работали в цехах оружейного производства. А чтобы они могли достать до станка, приходилось им под ноги подставлять ящики…
В большинстве школ города размещались госпитали. Старшие школьники по вечерам ехали на вокзал разгружать эшелоны с ранеными. Они же и дежурили в госпиталях, помогая санитарам, выступали перед ранеными с концертами.
Удаленность в 1200 км от Москвы сделала из Ижевска надежный тыл: сюда были эвакуированы из Москвы Баумановский институт, театр оперетты и другие предприятия. Да и не только из Москвы, но и из Ленинграда, из Белоруссии, с Украины.
Такова была краткая история города, в котором мне предстояло жить и работать…
Ижевск конца 1940-х годов представлял собой довольно тихий, провинциальный промышленный город, в котором проживало около 300 тысяч жителей (1990-х годах – более 600 тысяч). Застроен он был в основном одноэтажными деревянными домами, в разных районах города отличными друг от друга.
Около завода, в так называемом заречном районе, жили в основном люди рабочие, потомственные оружейники и металлурги. Их одноэтажные дома во время весенних паводков часто затоплялись, но зато в огородах по осени всегда был отменный урожай. В центре города дома были хоть и деревянные, но уже двухэтажные. Жили в них люди большего достатка: городская интеллигенция, заводское начальство, торговые работники. Правда, часто в этих домах жили несколько семей, имеющих по одной-две комнаты. В Ижевске почти не было богатых купеческих домов. Лишь только на одной улице сохранились двух– и трехэтажные каменные дома, но совершенно простые по архитектуре. Они были перестроены под магазины или конторы. Возможно, когда-то эти дома принадлежали тем, кого репрессировали в советское время.
Центральная улица была продолжением городской набережной и шла от завода через весь город. На этой улице в довоенное время были построены самые первые пятиэтажные кирпичные дома в городе – для заводской элиты. Там жили семьи начальства и семьи молодых специалистов. По меркам того времени это было вполне комфортабельное отдельное жилье для семейных людей, а по сегодняшним меркам – общежитие для холостяков.
Почти каждая семья Ижевска, так или иначе, была связана с «градообразующим», как теперь говорят, предприятием – Ижевским машиностроительным заводом, впоследствии переименованным в «Ижмаш». С этим заводом, как оказалось, и будет связана вся моя дальнейшая конструкторская деятельность. В 2004 году мне исполнится 85 лет, а моей трудовой деятельности на заводе – 55.
Начав работать на машиностроительном заводе, я приходил в конструкторское бюро одним из первых. Обычно мой рабочий день заканчивался очень поздно. Теплыми весенними вечерами я выходил из проходной завода и шел к берегу пруда. В это время около заводской проходной и на набережной пруда не было ни души. И только бронзовый бюст Андрея Федоровича Дерябина, основателя Ижевского оружейного завода, возвышался на постаменте – прямо напротив дверей главного заводского корпуса.
Я садился на деревянную скамейку под вековыми тополями и смотрел на памятник Дерябину, на заводскую башню за ним. И размышлял о том, какая тесная связь существует между творцом – Дерябиным и его творением – заводом. Почти полтора столетия они рядом: и в истории, и в памяти народа. Замечательно, когда после твоего ухода из жизни остается твое дело, твой след. И благодарные потомки установят памятник…
Не мог я тогда и предположить, что через двадцать семь лет, в 1976 году, когда за разработку комплекса стрелкового оружия я получу орден Ленина и вторую золотую звезду Героя Социалистического Труда, то будет решаться вопрос о месте установки моего бронзового бюста. И тогда я дерзну написать шутливое четверостишье, как бы обращаясь к тому самому бюсту Дерябина:
А ну-ка, Дерябин, подвинься немного!
Нам вместе придется у пруда стоять.
Ты строил завод, опираясь на Бога,
а я опираюсь на Родину-мать!
Сразу скажу, Дерябин остался в одиночестве – мой бюст находится не в Ижевске, а на моей родине в далеком алтайском селе Курья…
А той весной, в апреле 1949 года, я получил Сталинскую премию. Узнал об этом из газет. И сейчас хорошо помню, с каким волнением я читал строки: «Сталинская премия первой степени присуждается старшему сержанту Калашникову Михаилу Тимофеевичу за разработку образца вооружения». Такой же премии были удостоены и работы моих коллег-оружейников: Дегтярева и Симонова – за новые образцы стрелкового оружия.
На меня обрушился поток поздравлений – от родственников, друзей, товарищей по работе, коллег. Многих удивляла молодость (не было и тридцати) и малый чин (старший сержант) конструктора, удостоенного столь высокой награды. Радость мою разделили все, кто помогал мне, кто поддерживал меня, кто «участвовал в становлении конструктора-оружейника». Моя премия была признанием не только моего труда, но и их тоже.
Этим была подведена определенная черта под многолетним трудом. Теперь уже я просто не имел права ставить вопрос: «Что дальше? Как дальше?» Дорога была ясна.
Моим первым помощником в доработке автомата по замечаниям войсковых испытаний на машиностроительном заводе стал молодой конструктор Владимир Васильевич Крупин. Или просто – Володя. Мы познакомились с ним еще в середине 1948 года, когда на Ижевском мотозаводе изготавливали первую серию автоматов.
Мне хочется привести выдержку из его интервью тележурналистам, в котором он вспоминал о нашей первой встрече: «В 1948 году я работал на машиностроительном заводе и вместе с главным конструктором Лавреновым приехал на мотозавод, чтобы ознакомиться с чертежами автомата, с самим образцом и встретиться с его конструктором. Почему-то я ожидал увидеть человека высокого роста и… непременно в очках!.. После того, как мы разобрались с чертежами и автоматом, обратились к главному конструктору мотозавода Винокгойзу: «Пригласите этого человека-гения, который создал такое замечательное оружие». Вскоре в кабинет вошел невысокий молодой человек, в черном рабочем халате с засученными рукавами, с напильником в руках, грязных от слесарной работы. Все продолжали обсуждение рабочих вопросов, не обращая внимания на вошедшего. И вдруг Винокгойз говорит: «Вот Михаил Тимофеевич Калашников». Мы никак не ожидали такой встречи! Оказывается, при изготовлении опытной партии автоматов он часто основные операции сам делал, сам подгонял и главную деталь – затвор. Да и впоследствии, во время нашей совместной работы над комплексом стрелкового оружия на машиностроительном заводе, он постоянно спускался в опытный цех, вставал к верстаку и сам доводил ту или иную деталь до готовности. Многие из нас помнят, как он, работая, напевал: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим автоматом не приходится тужить…»
Вот такие воспоминания о нашем знакомстве остались у Владимира Васильевича Крупина.
Я же могу без преувеличения сказать, что с 1949 года, с первых дней нашей совместной работы, мы стали очень близкими друзьями как в конструкторской деятельности, так и в личной жизни. Володя был моложе меня на шесть лет, и рядом с ним я впервые почувствовал себя опытным и пожилым конструктором, наставником и вдохновителем. Никто не понимал меня так, как он: мало сказать – «с полуслова», вернее – «без слов». Он помогал мне находить решения в самых, казалось бы, тупиковых ситуациях. Причем, грамотные и оригинальные. Такой соратник стоит иногда целого конструкторского бюро.
Начиная с 1949 года, мы одновременно занимались двумя направлениями: проводили работы и по подготовке к массовому выпуску автомата, и по доработке конструкции образца по предложениям и замечаниям, которые были высказаны во время войсковых испытаний. И это было очень непросто. Не раз нам приходилось сталкиваться с противодействием некоторых специалистов: они не хотели менять то, что на их взгляд было уже проверено и утверждено. И дело тут не в их консервативном мышлении, а в тех жестких сроках, которые были установлены для производства и выпуска с завода АК-47. Отвечая за оперативное освоение производства и высокое качество продукции, они опасались вводить конструктивные изменения, которые вполне могли снизить качественные показатели изделия. И, как следствие – задержка производства и «не соблюдение срока поставки автоматов в армейские части».
Все это я прекрасно понимал. Как и то, что мне, как конструктору автомата, необходимо его дорабатывать. Любыми способами. Иногда и прибегая к некоторой хитрости.
Приведу один такой случай. Мы наметили значительно изменить одну из основных деталей автомата – затвор. Он не удовлетворял нас по некоторому конструктивному оформлению. Но это влекло за собой изменение целого ряда других деталей, входящих в его сборку.
Мы сделали несколько опытных образцов с измененным затвором и испытали их. Результаты оказались хорошими. Но старший военпред С. Я. Сухицкий категорически возражал против внесения «на ходу» изменений в выпускаемый образец. И мы никак не могли его переубедить. Наших заверений в том, что все будет в порядке и для тревог нет никаких оснований, явно было не достаточно. Он остался на своей принципиальной позиции. А слово представителя заказчика, военного представителя приемки, являлось для всех законом. Ведь в сферу его ответственности входила окончательная оценка продукции, и переступить через сказанное им «нет» было делом чрезвычайно трудным. Нередко просто невозможным.
И тогда мы пошли на хитрость. Старший военпред собирался в отпуск. Мы подождали его отъезда и затем выдали свои чертежи технологам, которым наш подход к изменению оформления затвора очень нравился. Новые детали пошли в производство и на сборку.
Вернувшись из отпуска, старший военпред был поставлен перед свершившимся фактом: в конструкцию внесено изменение, качество оружия улучшилось. Конечно, нелегко было ему смириться с тем, что все сделано наперекор его позиции. Но он был исключительно грамотным офицером, хорошим специалистом, в совершенстве знавшим оружие. Вскоре он и сам понял: наша доработка конструкции пошла не во вред, а во благо.
Около четверти века мы трудились с С. Я. Сухицким вместе, бок о бок. Будучи уже полковником в отставке, он часто приходил на завод. И мы нет-нет, да и вспоминали наши расхождения, споры, помогавшие нам в итоге делать одно общее, государственное дело – выпускать, совершенствуя, автоматы на высоком техническом уровне. Многие годы были близкими друзьями – с нашего первого приезда в Ижевск в 1948 году до момента его кончины. Он был яркой личностью в нашей ижевской «полигоновской компании»: большой эрудит, целеустремленная, увлекающаяся натура. Освоил «для себя» несколько иностранных языков, играл на пианино, пел. Мы дружили семьями, постоянно проводили вместе праздники. И если кто-то приезжал к нему в гости с его родины, Украины, то в моей квартире непременно раздавался телефонный звонок:
– Михаил Тимофеевич, приглашаю вас с Екатериной Викторовной на украинские галушки и послушать мою ридну украинску мову.
Никто ни на кого зла не держал, и, несмотря ни на что, мы всегда оставались близкими друзьями…
Надо сказать, что завод сумел освоить выпуск нового оружия в 1949 году за очень короткие сроки. Но это не означало, что все трудности были позади. Завершился лишь первый этап на пути к массовому производству – выпуск первой серии образца. На его дальнейшую конструктивную и производственно-технологическую доработку потребуется еще не один год.
Заканчивалось лето 1949 года, а приказа о моем увольнении в запас пока не было. Я все еще ходил в форме военнослужащего срочной службы, с нетерпением ожидая приказа со дня на день. Только после этого можно было начать гражданскую оседлую жизнь, привезти в Ижевск жену и детей.
Наконец, было оформлено мое увольнение в запас, и Ижевск стал постоянным местом жительства для всей моей семьи. Раньше смена мест проживания была для меня просто сменой комнат в гостиницах или общежитиях. Теперь же надо было обзаводиться домом и хозяйством, и моя жена Катя взяла на себя решение всех вопросов по обустройству на новом месте. На ее же плечи легли все заботы и по воспитанию детей, так как я до глубокой ночи пропадал на заводе, захваченный новыми проблемами.
С сентября 1949 года по апрель 1955 года я работал ведущим конструктором в отделе главного конструктора (ОГК). К работам по моей тематике эпизодически привлекались специалисты ОГК, опытного цеха и технологи. Постоянным моим соратником в конструкторских делах все эти годы был В. В. Крупин. Лишь в 1955 году для централизации сил по новым разработкам была создана небольшая специализированная группа внутри ОГК, уже официально работавшая под моим руководством.
В первые годы у нас было очень много работы: за два года войсковой эксплуатации автомата к нам на завод поступило около 50 различных замечаний и предложений. По каждому надо было определить причину и найти пути устранения. Проблемы могли быть как конструктивного характера, так и технологического. Одно без другого не решалось, все было взаимосвязано. Малейшие изменения в конструкции или в технологии изготовления приводили к необходимости многократной проверки образца по всем параметрам всеми участниками производства. Последним этапом такой проверки были испытания: заводские, полигонные и войсковые. Только после этого разрешался промышленный выпуск изделий с внедренными изменениями.
Кроме того, на любом заводе всегда существуют свои насущные задачи – такие как экономия материала, электроэнергии, снижение себестоимости, внедрение новой техники и т. п. В результате проведенных работ за первые два года (1949–1950) завод добился снижения себестоимости одного изделия в 3 раза: с 2202 до 676 рублей. Уменьшение объема металла на одно изделие за тот же срок составило 1,2 кг. Все надо было делать так, чтобы не ухудшать эксплуатационных качеств образцов. То есть через новые творческие поиски, через конструкторские и технологические исследования – все по тому же кругу изменений и проверок, по кругу внедрения.
Это была наша текущая работа. Но мы занимались еще и новыми разработками. Ведь главная забота конструкторов-оружейников, как и других конструкторов, – опережать время, работать на перспективу.
За несколько лет постепенно собралась та команда, о которой я давно мечтал. Сколько бы я мог рассказать о каждом! О первом моем помощнике, о Владимире Васильевиче Крупине я уже говорил. Под стать ему были и другие молодые конструкторы, смелые и талантливые инженеры, входившие в нашу маленькую конструкторскую группу. Каждый в чем-то был сильнее остальных, выделялся чем-то особенным. Например, грамотный инженер Алексей Дмитриевич Крякушин отстаивал свои идеи так, что зачастую у нас возникали общие творческие споры, в которых, как водится, и «рождается истина». Совершенной противоположностью Крякушину был Виталий Николаевич Пушин – неторопливый, обстоятельный, надежный. Валерий Александрович Харьков – большой эрудит, наша «ходячая энциклопедия». Вместе с нами работали две обаятельные молодые женщины – техник-конструктор Федора Васильевна Белоглазова и копировальщица Вера Алексеевна Зиновьева. Последняя, кстати, через несколько лет окончила институт и в дальнейшем работала у нас конструктором. Обе они были той частью группы, которая вносила вклад даже своим присутствием: при них наши нередкие конструкторские споры протекали значительно спокойнее, корректнее. Да и в рабочем отношении они всегда были на высоте.
Примерно в таком составе мы проработали все вместе до 1955 года. В связи с начавшимися работами по модернизации АК-47 и новыми разработками наша «неформальная» конструкторская группа была оформлена как специальная конструкторская группа в составе отдела главного конструктора. И я стал уже официальным руководителем этого творческого коллектива.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.