XI.Соблазнять

Мужчина, признающийся в любви на словах, – глупец; только делами умный человек заявляет о том, что любит.

Настоящий Казанова! – часто говорят о титулованном соблазнителе, грозе матерей, которые хотят выдать замуж своих дочерей чинно и благородно. Но был ли таким сам Джакомо? Справедливо ли думать, что Казанова – архетип обольстителя? Этот вопрос априори может показаться нелепым, поскольку его собственное имя, ставшее нарицательным, отныне кажется синонимом закоренелого соблазнителя, циничного коллекционера женщин без тормозов и без зазрений совести. «На прилавке одного газетного киоска, – рассказывает Нед Райвал, – я нашел дешевый итальянский фотороман под заглавием “Казанова”, дающий ему такое определение: “Мужчина всех женщин, гроза мужей, любовник в режиме нон-стоп!” Современная Венеция, словно краснея за своего блудного сына, наделила его именем лишь ночной клуб городского казино. Короче говоря, Джакомо коснулось то же осуждение, какому подвергаются за совершенно разное сексуальное поведение Дон Жуан, Ловелас, маркиз де Сад и Захер Мазох. Но заслужил ли он такую репутацию?»[49]

На самом деле это далеко не очевидно. Соблазнить женщину, иначе говоря, в самом распространенном смысле этого слова, склонить ее к интимным отношениям, обычно предполагает хотя бы минимум действия, воли со стороны обольстителя. Однако в случае Джакомо часто все происходило «само», ему и пальцем не приходилось пошевельнуть. Бывало, что женщины отдавались ему без всякого усилия с его стороны. Они желали в Казанове желания быть желанными. «Опьянение и естество желания придают Казанове неслыханную власть над женщинами и делают его почти неотразимым. Этот инстинкт у них в бурной крови: они чувствуют в нем самца, пылающее существо, набрасывающееся на них; они отдаются ему во власть, потому что он полностью в их власти – не одной женщины, а множества, некоей собирательной женщины, которая является его противоположностью», – пишет Стефан Цвейг. Они очарованы Казановой в той же степени, как он очарован их половым отличием.

Когда Казанова хочет соблазнить женщину, которая ему нравится и прельщает его, у него нет и доли лукавого терпения виконта де Вальмона[50], готового вести длительную и сложную осаду, чтобы достичь своей цели. Ожесточенное сопротивление нагоняет на него скуку, а не возбуждает. Для него наслаждение отнюдь не пропорционально бесконечно длящемуся ожиданию. Напротив: «Любовь распутника, ничем не подпитываясь, очень скоро остывает, и женщины это знают, когда получают кое-какой опыт» (II, 144).

Если красавица чересчур кокетлива и неуступчива, с извращенным удовольствием оттягивает долгожданный финал, Джакомо не раздумывая отправляется растратить свой пыл в объятиях куртизанки, за несколько цехинов. Он не такой человек, чтобы бесконечно томиться. Впрочем, нет ничего более изворотливого, чем сложная диалектика желания и обладания, которую он излагает, проводя различие между мужским и женским. Находясь в Париже, он был честно и благородно влюблен в Манон Балетти, однако провел бурную ночь с мадемуазель де Ла Мер: «Я был влюблен в эту девушку, но дочь Сильвии, с которой я не получал иных наслаждений, кроме ужина в кругу семьи, ослабляла эту любовь, которая уже не оставляла мне ничего желать. Мы жалуемся на женщин, которые, хоть и любят нас и уверены, что любимы, отказывают нам в своей благосклонности; и мы не правы. Если эти женщины нас любят, они должны бояться нас потерять и, следовательно, должны делать все, что в их силах, чтобы всегда поддерживать в нас желание добиться обладания ими. Если мы этого добьемся, мы совершенно точно не станем их больше желать, ибо нельзя желать того, чем обладаешь; так что женщины правы, не поддаваясь нашему желанию. Но если желание обоих полов равно по силе, почему же никогда не случается так, чтобы мужчина отказал женщине, которую любит и которая добивается его? Причина может быть только одна: мужчина, который любит, зная, что любим, больше дорожит наслаждением, которое, как он уверен, может доставить предмету своей любви, чем тем, который тот же предмет мог бы доставить ему. По этой причине ему не терпится доставить удовлетворение. Женщина, занятая собственными интересами, верно, более дорожит наслаждением, которое получит сама, нежели тем, которое подарит; по этой причине она тянет, насколько возможно, поскольку отдавшись, боится потерять то, что занимает ее больше всего: ее собственное наслаждение. Это чувство свойственно природе женского пола, и единственно оно является причиной кокетства, которое рассудок прощает женщинам и никогда не простил бы мужчине. Поэтому у мужчин оно встречается крайне редко» (II, 57).

Любопытный софизм и, по правде говоря, довольно запутанный и тенденциозный: из него следует, что мужчина спешит заняться любовью, единственно чтобы доставить удовольствие женщине, а женщина оттягивает этот момент, потому что, отдавшись, боится потерять и мужчину, и собственное наслаждение! Великолепной сексуальной самоотверженности вечно спешащего мужчины противостоит эгоизм наслаждения женщины!

Во всяком случае, если женщины из хорошего общества придумывают несносные отсрочки, шлюхи, не знакомые с подобными манерами, прекрасно ему подходят: всегда «готовые к употреблению» в устроенных для этой цели «домах», они имеют огромное преимущество, избавляя его от пустых предварительных ухаживаний. Поэтому в Париже он не преминул отправиться со своим другом Патю, адвокатом Парижского парламента и поэтом, в отель «Руль», в Шайо, вскоре после открытия этого нового заведения, изысканного и гостеприимного. «Хорошо одетая, учтивая женщина без одного глаза, на вид лет пятидесяти, спросила нас, явились ли мы поужинать с ними и чтобы взглянуть на девушек из приличного общества. Мы ответили утвердительно, и она отвела нас в залу, где мы увидели четырнадцать девушек в одинаковых платьях из белого муслина, с работой в руках, сидящих полукругом, которые при нашем появлении встали и все одновременно присели в глубоком реверансе. Все хорошо причесанные, все почти одного возраста, и все хорошенькие, кто высокого роста, кто среднего, кто маленького, брюнетки, блондинки, шатенки. Мы обошли их всех, говоря каждой по три-четыре слова, и в тот же момент, как Патю выбрал свою, я завладел моею» (I, 583). Все удовольствие заключается здесь в незамедлительной готовности, в отсутствии отсрочки. «Дома быстрого обслуживания», наподобие современных нам ресторанов. Никакого ожидания. Выбор и употребление на месте. Правда, необходимо иметь достаточно денег, ибо экономия портит удовольствие, как отмечает Казанова, а он знает, что говорит.

И тем не менее Казанова достаточно общался с женщинами, чтобы составить себе кое-какое представление о том, как надлежит их обольщать, и выработать стратегию своего поведения. Как можно было ожидать, она не отличалась утонченностью. Во времена своих бесед с Вольтером Казанова познакомился с одним любезным синдиком из Женевы, «великим учеником Эпикура и Сократа», который поделился с ним своими рассуждениями о целомудрии. Разумеется, это мысли самого венецианца по данному поводу: «По дороге он рассуждал о чувстве стыдливости, которое не позволяет открыть взгляду те части тела, которые нас с детства приучали прикрывать. Он сказал, что зачастую это целомудрие могло происходить от добродетели; однако сия добродетель еще слабее, нежели сила воспитания, поскольку не может устоять перед натиском умелого нападающего. Самым легким из всех способов был, по его мнению, способ не подозревать о стыдливости, показать, что до нее нет никакого дела, высмеять ее, например, нужно ее попрать, преодолев преграды стыда, и победа обеспечена; бесстыдство нападающего в один миг заставляет исчезнуть стыдливость подвергшегося нападению. Климент Александрийский, сказал он мне, ученый и философ, говорит, что целомудрие, будто бы прочно укоренившееся в уме женщин, находится, однако, лишь в их рубашке, ибо если удастся ее с них снять, то и тени стыдливости не остается» (II, 417). Дерзость и смелость, не заботясь о ненужной и мешающей стыдливости. Совершенно верно: во многих ситуациях Казанова не тратит времени на тонкости прелюдии и быстро переходит к делу. Как замечает Робер Абирашед, несколько ошарашенный такой стремительностью, ему случалось дотронуться до святилища женщин, с которыми он познакомился всего несколько часов назад, и показать им свое сокровище в первую же встречу. Pronto![51] Едва завязав разговор с почти незнакомой женщиной в гостиной или в ее карете, он уже тянется к ней губами, щупает ее за бедро, за грудь, скользит рукой к самым интимным местам. Pronto! Если предоставляется случай, он занимается любовью меж двух дверей или в комнате по соседству со спальней мужа, чем скорее, тем лучше, даже не давая себе труда раздеться или снять маску. Нескольких минут ему достаточно, чтобы достичь своей цели.

При этом не стоит поспешно принимать Казанову за варвара, набрасывающегося с наскока на тех, кого он желает, срывая с них одежду и оскорбляя их стыдливость. В XVIII веке не знали той крайней сдержанности, обидчивой холодности, которые в наши дни все больше отдаляют друг от друга мужчин и женщин, усиливая взаимное недоверие. Читая вольные произведения того века (или даже мемуары), я не уставал удивляться быстроте, естественности, с какими замышлялась и даже осуществлялась интимная связь, зачастую с первых же минут первой встречи. В нашем времени «политической корректности» это совершенно невообразимо: обольститель или обольстительница были бы немедленно осуждены законом за сексуальные домогательства.

На самом деле не следует думать, что, часто прибегая к финансовым средствам, упрощавшим сближение и устранявшим проблемы, Казанова не имел никакой системы обольщения. Был у него стратегический прием, который ему всегда нравился и удавался в случае необходимости: обольщение-дуэль, две женщины одновременно. Казанова тогда рассчитывал на ложный стыд, мешавший обеим выказывать полную неприступность, на соперничество, побуждавшее ту, которая уже выказала свою благосклонность, подтолкнуть другую поступить так же. Вот так! Две, потому что одна увлекает за собой другую, но еще и потому, что Казанова меньше привязывается к одному человеку, который потребовал бы индивидуального и исключительного признания, безраздельной любви. Впрочем, на протяжении «Мемуаров» все тела и лица последовательных любовниц Казановы, который не прикладывает никаких усилий, чтобы чем-то их выделить и придать им индивидуальность (разве что они обладали серьезным недостатком!), сливаются и смешиваются в неразличимую общую женскую плоть. «Откровенно говоря, все эти описания вызывают подозрение, что он никогда хорошенько не вглядывался в лицо своих любовниц, самое большее под определенным углом зрения. Воодушевляли его всегда сексуальные атрибуты женщины, будившие грубую чувственность… Поэтому от бесчисленных Генриетт, Ирен, Бабет, Мариуччий, Эермелин, Марколин, Игнаций, Лючий, Эстер, Сар и Клар (пожалуй, все святцы пришлось бы перечислить!) не остается ничего другого, кроме месива телесного цвета из жарких и сладострастных женских тел, сумбурная вакханалия цифр и чисел, подвигов и восторгов», – пишет С. Цвейг. Помимо каждой отдельно взятой женщины Джакомо любит прежде всего женственность вообще, случайно воплощающуюся в отдельных особях. Как при таких условиях мог бы он создать себе четкий женский идеал, который можно описать и выделить? «Все, что мы знаем, – это что ему меньше нравились светловолосые толстушки и что его почти не интересовала красота ног. Как бы он ни изощрялся, описывая нам своих любовниц, ему так и не удается показать нам по-настоящему хотя бы одну: это всего лишь алебастр, эбеновое дерево, лилии, розы, очаровательный блеск, точеная грудь, божественные полусферы, благовонное дыхание. Поражают лишь несколько интимных подробностей, особенностей, если таковые отыщутся, обрамляющих святилище или фриз, но все эти тела смешиваются в его воспоминаниях, образуя безликий хоровод; то тут, то там черное пятно африканской кожи, горб уродливой актрисы, узкая талия молоденькой девочки слегка нарушают монотонность или банальность картины»[52], – отмечает Робер Абирашед. Все написанное Казановой всегда обезличивает, обобщает женщин во славу глобальной, чисто плотской женственности; тела взаимозаменяются и стоят одно другого в бесконечно возобновляемом соитии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.