«Особый» агент

«Особый» агент

Изменения, появившиеся в жизни Владимира Маяковского в начале 1922 года, в книгах Бенгта Янгфельдта и Александра Михайлова почему-то оставлены без всяких комментариев. Лишь Аркадий Ваксберг чётко отметил, что в статусе Маяковского той весной возникло нечто важное: его не только Владимир Ильич похвалил, но и взяла под своё крыло «чрезвычайка» Феликса Эдмундовича. Ведь как только Лили Юрьевна и Владимир Владимирович вернулись из Риги…

«В Водопьяный переулок зачастили друзья. Среди „новеньких“ оказался милый, застенчивый человек совсем из другой среды, которого завсегдатаи дома сразу же стали ласково называть „Яня“».

Этим «Яней» был уже знакомый нам Яков Агранов, отправивший на тот свет профессора Таганцева, поэта Гумилёва и их соратников. Ваксберг характеризует его так:

«Яня (Яков Саулович) Агранов уже тогда занимал очень высокое место в советской государственной иерархии. Несмотря на свои двадцать девять лет, он имел к тому времени богатую биографию. В течение трёх лет пребывал в эсеровской партии, потом переметнулся к большевикам. Работал секретарём „Большого“ (то есть в полном составе) и „Малого“ Совнаркомов. „Малый“ включал в себя лишь узкий круг особо важных наркомов, фактически и вершивших от имени правительства все важнейшие дела. Работал, стало быть, в повседневном общении с Лениным. И – что окажется потом гораздо важнее – со Сталиным, который тоже входил в состав „Малого“ Совнаркома».

Со Сталиным Агранов познакомился в сибирской ссылке. Кстати, там и был принят в большевистскую партию – ячейкой ссыльных болыпевиков-эсдеков.

Ваксберг продолжает:

«С мая 1919 года секретарь сразу двух Совнаркомов, то есть ближайший помощник предсовнаркома Ленина, непостижимым образом сочетал эту, поглощавшую без остатка всё время работу, с другой деятельностью, ещё более трудоёмкой. Вторая его должность называлась так: особоуполномоченный Особого отдела ВЧК (дважды особый). Не боясь ошибиться, можно сказать, что он был сочинителем всех сценариев, которое сам же потом и готовил к постановке».

О близком общении Маяковского с Аграновым и об их крепкой дружбе написано много. Но только Ваксберг (пожалуй, впервые) решил задать вполне резонные вопросы:

«Почему же о столь важном знакомстве нет в гигантской литературе о нём никакой информации? Как и где произошла эта первая встреча, так и оставшаяся секретной?

В биографии Маяковского прослежен каждый день, если не каждый час – и никакого упоминания о таком знакомстве в летописях его жизни найти невозможно. Агранов и другие его коллеги, о которых речь впереди, вдруг, как Бог из машины, возникают в бриковском доме и становятся друзьями всех его завсегдатаев. И это никого не удивляет, словно появление в доме столь чуждых Маяковскому людей совершенно естественно и ни в каких пояснениях не нуждается».

На некоторые вопросы, которые задал Ваксберг, ответить не трудно.

Начнём с конца.

Прежде всего, не очень понятно, почему Агранов и его друзья-сослуживцы причислены к категории «столь чуждых

Маяковскому людей». Ведь Осип Максимович, друг и единомышленник поэта, служил в ГПУ. Стало быть, его сослуживцы, его друзья вполне могли стать друзьями Владимира Владимировича. У самого же Маяковского, который с подросткового возраста начал общаться с сотрудниками Охранного отделения, а потом ещё семь лет находился под их опекой, никаких претензий к большевистским чрезвычайным органам не было.

Теперь по поводу умолчаний – тех, что касаются Агранова и его окружения. Не будем забывать, что все эти люди в конце 30-х годов были ликвидированы как «враги народа». В советское время что-либо говорить о таких «врагах» было категорически запрещено. Так что хорошо ещё, что Агранова и его соратников вообще упоминали.

О своих тогдашних друзьях Маяковский, как мы помним, высказался (в «Я сам») так:

«Приехали с Дальнего Востока Асеев, Третьяков и другие товарищи по дракам».

Эти «драки» поэт собирался продолжать.

Большевики тогда тоже «дрались». 19 мая 1922 года Ленин направил Дзержинскому распоряжение всерьёз заняться делом высылки из страны антисоветски настроенных интеллигентов. Феликс Эдмундович поручил заняться этим делом Якову Агранову. Тот, изучив вопрос, 1 июня представил главе ВЧК докладную записку, в которой говорилось:

«… антисоветская интеллигенция свободно открывает новые издательства, издаёт книги, статьи, открыто критикуя политику советской власти. А профессура ВУЗов в это время бастует. <…> Мощь антисоветской интеллигенции и её сплочённых группировок усиливается ещё и тем обстоятельством, что в широких кругах компартии в связи с ликвидацией фронтов и НЭПом установились определённые «мирные» ликвидаторские настроения».

Дзержинскому записка Агранова понравилась, и уже 8 июня политбюро заслушало доклад заместителя главы ГПУ Иосифа Уншлихта об антисоветских группировках среди интеллигенции.

3 августа вышли соответствующие постановления ВЦИК и СНК.

К началу нового учебного года политбюро поручило организовать «фильтрацию студентов», ввести «строгое ограничение приёма студентов непролетарского происхождения» и учредить «свидетельства политической благонадёжности для студентов». Проведение любого съезда или совещания молодёжи с этих пор стали допускать только «с разрешения ГПУ».

10 августа был утверждён список лиц, которых предстояло выслать из страны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.