«Чрезвычайная» поездка

«Чрезвычайная» поездка

Эльза Каган и её мать отправились за рубеж с явного одобрения ВЧК. Александр Кусиков поехал за границу тоже в качестве чекистского агента. Какие же могут быть сомнения относительно того, что с некоторого момента и Сергей Есенин стал «солдатом Дзержинского», а его жизненные поступки принялась определять Лубянка?

ГПУ, Иностранный отдел которого возглавил Меер Трилиссер, задумало грандиознейшую акцию. На Западе перед Айседорой Дункан легко распахивались двери, в которые входили лишь избранные. В их числе мог оказаться и Сергей Есенин. Отсюда, надо полагать, у чекистов и возникла мысль, чтобы поэт взял фамилию жены-иностранки.

О том, чтобы заполучить такого агента мечтает, вне всяких сомнений, любая спецслужба. Поэтому на пути осуществления этой чрезвычайной акции не встретилось ни сучка, ни задоринки. То, что гуляка-стихотворец стал мужем всемирно известной танцовщицы, было великолепным прикрытием для гепеушного агента.

Виктор Кузнецов в книге о Есенине написал:

«Подробное знакомство с эпохой 20-х годов приводит к выводу: литература в то время служила удобной ширмой для ЧК-ГПУ».

Сам Есенин, судя по всему, отнёсся к своему новому статусу с большим интересом и с немалым увлечением – ему явно льстила роль чекистского разведчика.

А что говорили об этом неожиданном браке современники Есенина?

Поэтесса Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая:

«Порой казалось: эта пресыщенная, утомлённая славой женщина не воспринимает ли и Россию, и революцию, и любовь Есенина, как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру? Ей было лет 45. Она была ещё хороша, но в отношениях её к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства».

Матвей Ройзман:

«Есенин попросил собрать всех имажинистов в „Стойле“, внизу, в самой большой комнате. Было много цветов, шампанского, говорили тосты…

Сергей заявил, что он уезжает со своей женой в заграничное турне. Его глаза сияли светло-голубым светом, он как бы упивался своим счастьем… Но ведь «мужиквоствующие» прямо в глаза ему говорили, что он женился на богатой старухе. А он в ответ только улыбался…

Сергей рассказывал об Айседоре с любовью, с восторгом передавал её заботу о нём. Думается, Есенин своим горячим молодым чувством пробудил в Айседоре вторую молодость».

Напомним, что «мужиковствующими» называли крестьянских поэтов Клюева, Орешина, Клычкова и их соратников.

Анна Берзинь тоже оставила воспоминания о том вечере в кафе «Стойло Пегаса» и о Есенине:

«Первые слова, которые он произнёс, были:

– Она здесь! Вы видели?

– Кто? – удивилась я.

– Айседора!

Я поглядела в его сияющие глаза, в улыбающееся лицо и вдруг поняла, что он переполнен счастьем, переполнен любовью.

– Я уезжаю с Айседорой за границу. Она моя жена!»

А вот как прокомментировал эту ситуацию Аркадий Ваксберг:

«Айседора, при всей её революционности, связала себя в Москве с Сергеем Есениным узами тривиального "буржуазного " брака, тогда как Лиля, даже будучи формальной женой Осипа Брика, никаких уз не признавала и каждый раз считала своим мужем того, кто был ей особо близок в данный момент.

Айседора безумно ревновала Есенина к любой юбке, а Лиля относилась к дежурным «изменам» совершенно спокойно, не испытывая при этом ни злости, ни мук».

Иными словами, сам факт женитьбы Сергея Есенина на Айседоре Дункан послужил поводом для рассуждений о свободной любви, ревности и тривиальности «буржуазного» брака. Илья Шнейдер в своих воспоминаниях написал, что «все паспортные формальности советскими учреждениями были выполнены быстро». 8 мая поэт-имажинист Есенин-Дункан получил заграничный паспорт.

Через два дня работавший в «Стойле Пегаса» Иван Иванович Старцев проснулся очень рано. Потом он объяснил это так:

«Стояло туманное утро. Мы с Сахаровым спешили на аэродром попрощаться с Есениным, улетавшим на аэроплане в Кёнигсберг. У каждого из нас была затаённая в глубине надежда, что Есенин останется».

Александр Михайлович Сахаров был тем самым петроградцем, состоявшем в Полиграфической коллегии В СИХ, который (за свой счёт!) напечал есенинского «Пугачёва».

Но Есенин в Москве не остался. О том, как его провожали – Илья Шнейдер:

«Сидели мы прямо на траве неровного Ходынского поля… Сидели в ожидании, пока заправят маленький шестиместный самолётик. Они были первыми пассажирами открывавшейся в этот день новой воздушной линии „Дерулуфта“ Москва – Кёнигсберг…

В те годы на воздушных пассажиров надевали специальные брезентовые костюмы. Есенин, очень бледный, облачился в мешковатый костюм, Дункан отказалась…

Дункан вдруг спохватилась, что не написала никакого завещания… Быстро заполнила пару узеньких страничек коротким завещанием: в случае её смерти наследником остаётся её муж – Сергей Есенин-Дункан.

Она показала мне текст.

– Ведь вы летите вместе, – сказал я, – и, если случится катастрофа, погибнете оба.

– Я об этом не подумала – засмеялась Айседора и, быстро дописав фразу: «А в случае его смерти моим наследником является мой брат Августин Дункан», – поставила внизу странички свою размашистую подпись…

Наконец супруги Дункан – Есенины сели в самолёт, и он, оглушив нас воем мотора, быстро побежал по аэродрому, отделился от земли и вскоре превратился в небольшой тёмный силуэтик на сверкающем голубизной небе».

Аэроплан сделал две посадки – в Смоленске и в Ковно. Вечером того же дня Есенин с супругой уже ехали в Берлин.

Валентин Катаев:

«Один из больших остряков того времени пустил по этому поводу эпиграмму, написанную в нарочито архаичной форме александрийского шестистопника:

"Есенина куда вознёс аэроплан?

В Афины древние, к развалинам Дункан"».

А в московских ресторанах распевались куплеты:

«Не судите слишком строго,

Наш Есенин не таков.

Айседур в Европе много —

Мало Айседураков».

А что в тот момент делал Владимир Маяковский?

Он тоже зашагал по тропинке, протоптанной Эльзой Каган, Осипом и Лилей Бриками, Александром Кусиковым и Сергеем Есениным.