Недруги «Мистерии»
Недруги «Мистерии»
Исполнив роль «Просто человека», ходившего, как Иисус, по воде и наставлявшего людей на путь истинный, Маяковский во всеуслышанье заявил о том, что он единственный, кто знает, куда и как следует вести Россию. То есть он вновь предлагал поставить именно его на место Господа, Вседержителя.
А Сергей Есенин летом 1918 года написал:
«Небо – как колокол,
Месяц – язык,
Мать моя – родина,
Я – большевик».
И ещё осенью того же года Есенин сочинил произведение, которое назвал греческим словом – «Пантократор», что в переводе на русский язык означает «Вседержитель», «Всевластитель». Как бы отвечая на стихотворные проповеди Маяковского, Есенин восклицал:
«Не молиться тебе, а лаяться
Научил ты меня, Господь.
За седины твои кудрявые,
За копейки с златых осин
Я кричу тебе: «К чёрту старое!»,
Непокорный, разбойный сын».
Как бы подражая Маяковскому, который пожалел конягу, упавшую на Кузнецком мосту, Есенин обращался к своему «красному коню»:
«Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли,
Нам горьким стало молоко
Под этой ветхой кровлей.
Пролей, пролей нам над водой
Твоё глухое ржанье
И колокольчиком – звездой
Холодное сиянье.
Мы радугу тебе – дугой,
Полярный круг – на сбрую.
О, выведи наш шар земной
На колею иную».
Если в «Инонии» Есениным воспевалась некая «иная» страна, то теперь он призывал своего «красного коня», чтобы он вывел весь земной шар на «иную» дорогу.
А Маяковский в «Мистерии-буфф» славил лишь одну Северную Коммуну.
Поэт Рюрик Ивнев, которому Есенин прочёл своего «Пантократора», потом написал:
«Когда он кончил читать, я не смог сдержать своего восторга и, как это было принято у нас, когда какое-нибудь из прочитанных стихотворений нам очень нравилось, я обнял Есенина и поцеловал.
Он почувствовал, что стихотворение мне действительно понравилось, и сказал:
– Ну, раз оно тебе так понравилось, то я посвящаю его тебе».
Ещё один друг Есенина, полиграфист Александр Михайлович Сахаров, описал реакцию публики в кафе «Домино», где «Пантократора» продекламировал автор:
«Читал он хорошо, зажигаясь и освобождая себя от всего связывающего… Когда он закончил, в зале была минута оцепенения, а вслед за тем – гром рукоплесканий».
В первом номере журнала «Новый мир» за 1926 год литературовед Вячеслав Павлович Полонский описал Есенина той поры:
«… он уже тогда говорил о Пугачёве, из него ключом била мужицкая стихия, разбойная удаль, делавшая его похожим на древнего ушкуйника, молодца из ватаги Степана Разина».
Именно такой Есенин и откликнулся на появление «Мистерии-буфф», бросив ей свой поэтический вызов.
Были у «Мистерии» недруги и посерьёзнее. Например, Горький. Ещё недавно в своих «Насвоевременных мыслях» он называл большевиков «слепыми фанатиками», «бессовестными авантюристами», «скотами», «дикарями», «идиотами» и даже «трусливыми убийцами». А теперь Алексей Максимович не мог приветствовать пьесу, которая начиналась словами:
«Славим / восстаний, / бунтов, /революций день —
тебя, / идущий, черепа мозжа!»,
а заканчивалась славословием зиновьевской Северной Коммуне:
«Слався! / Сияй, / солнечная наша / Коммуна!»
Поэтому Горький и Мария Андреева сделали всё, что было в их силах, чтобы петроградцы встретили «Мистерию-буфф» в штыки.
Но почему? Может быть, пьеса Маяковского содержала в себе нечто такое, что сразу в глаза не бросалось?
Приглядимся-ка к ней повнимательней.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.