Судьба флотоводцев

Судьба флотоводцев

Наркомвоенмор Лев Троцкий просто бомбардировал командующего Балтийским флотом Алексея Щастного секретными телеграммами и телефонограммами, требуя начать подготовку к минированию кораблей. А адмирал, ссылаясь на решение Совета комиссаров и флагманов флота, готовить к уничтожению им же самим спасённые корабли категорически отказывался.

24 мая контр-адмирал Щастный подал в отставку. Узнав об этом, Троцкий тут же вызвал его в Москву на совещание в военно-морском наркомате.

А поэт Александр Блок в последний день мая 1918 года получил от Зинаиды Гиппиус её новую книгу «Последние стихи», в которых поэтесса высказывала все, о чем думала – цензуры тогда ещё не существовало. Книга начиналась со стихов, в которых высказалось отношение к поэме «Двенадцать» (их Гиппиус впоследствии назвала «Блоку Дитя, потерянное всеми…»):

«Я не прощу. Душа твоя невинна,

Я не прощу ей – никогда…»

Блок книгу прочёл и послал её автору свой ответ:

«… нас разделил не только 1917 год, но даже 1905-й, когда я ещё мало видел и мало сознавал в жизни…

Неужели Вы не знаете, что "России не будет "так же, как не стало Рима – не в V веке после Рождества Христова, а в 1-й год I века? Также не будет Англии, Германии, Франции. Что мир уже перестроился? Что «старый мир» уже расплавился?»

Немного позднее этот прозаический текст был подкреплён стихами:

«Женщина, безумная гордячка!

Мне понятен каждый ваш намёк,

Белая весенняя горячка

Всеми гневами звенящих строк!

Все слова – как ненависти жала,

Все слова – как колющая сталь!

Ядом напоённого кинжала

Лезвие целую, глядя вдаль…»

Завершались эти стихи удивительно точным предсказанием:

«Страшно, сладко, неизбежно, надо

Мне – бросаться в многопенный вал,

Вам – зеленоглазою наядой

Петь, плескаться у ирландских скал.

Высоко – над нами – над волнами, —

Как заря над чёрными скалами —

Веет знамя – Интернационал!»

Александр Блок предсказывал Зинаиде Гиппиус её грядущую эмиграцию.

А Владимир Маяковский в это время снимал кинокартину о том, как некая кинематографическая балерина, в которую те-рой фильма был безумно влюблён, ускользала от него и оказывалась в недоступном для всех прочих мире Кино.

Тем временем вызванный на совещание в военный наркомат контр-адмирал Щастный приехал в Москву В ВЧК уже знали, что командующий Балтийским флотом везёт с собой портфель документов, свидетельствующих о связях вождей большевиков с кайзеровской Германией. Троцкий потом сказал на суде:

«– Вы знаете, товарищи судьи, что Щастный, приехавший в Москву по нашему вызову, вышел из вагона не на пассажирском вокзале, а за его пределами, в глухом месте, как и полагается конспиратору. И ни одним словом не обмолвился о лежащих в его портфеле документах, которые должны были свидетельствовать о тайной связи советской власти с немецким штабом».

Эти слова наркомвоенмора свидетельствуют о том, что к командующему флотом большевики приставили филёров, следивших за каждым его шагом.

Как бы там ни было, но в военный наркомат Алексей Щастный явился, и его принял народный комиссар Лев Троцкий. Между ними тотчас вспыхнул спор, и контр-адмирал по распоряжению наркома был арестован и отправлен в Таганскую тюрьму. Чуть позднее было объявлено, что Щастный задержан «за преступления по должности и контрреволюционные действия».

Вожди большевиков явно перепугались решительного противодействия адмиралов и старших офицеров российского флота тому, с какой лёгкостью партия Ленина собиралась расстаться с военными кораблями своей страны. Поэтому приказы на уничтожение флота стал отдавать не наркомвоенмор Троцкий, а сам глава Совнаркома Ульянов-Ленин. И 28 мая (на следующий день после ареста Щастного) Владимир Ильич отправил в Новороссийск секретную телеграмму:

«Ввиду явных намерений Германии захватить суда Черноморского флота, находящегося в Новороссийске, и невозможности обеспечить Новроссийск с сухого пути или перевода в другой порт, Совет Народных Комиссаров, по представлению Высшего военного совета, приказывает вам с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске. Ленина.

Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Михаил Павлович Саблин приказ председателя Совнаркома получил, но приступать к его выполнению не стал, так как был категорически с ним не согласен. Об этом он тотчас же сообщил в Москву

Большевики к его отказу были готовы и тотчас дали команду избавиться не только от флота, но и от несговорчивых флотоводцев. Об этом – в воспоминаниях Надежды Мандельштам (в них речь идёт о заместителе Троцкого по морским делам Фёдоре Раскольникове и его жене Ларисе Рейснер, а Осип Мандельштам представлен инициалами – О.М.):

«Со слов ОМ. я запомнила следующий рассказ о Ларисе: в самом начале революции понадобилось арестовать каких-то военных, кажется, адмиралов, военспецов, как их тогда называли. Раскольников вызвался помочь в этом деле; они пригласили адмиралов к себе, те явились откуда-то с фронта или из другого города. Прекрасная хозяйка угощала и занимала гостей, и чекисты их накрыли за завтраком без единого выстрела. Операция эта была действительно опасная, но она прошла гладко благодаря ловкости Ларисы, заманившей людей в западню».

После этого Ульянов-Ленин вызвал Раскольникова к себе, поблагодарил за содействие и послал в Новороссийск, чтобы он поспособствовал скорейшему затоплению кораблей Черноморского флота.

17 июня 1918 года отправились в дорогу и Маяковский с Бриками. Попрощавшись на Петроградском вокзале Москвы с провожавшими их Эльзой Каган, Львом Гринкругом и Романом Якобсоном, они поехали в город на Неве.

И тут возникает закономерный вопрос: почему же всё-таки Маяковский покинул первопрестольную? Что произошло? Ведь «Закованная фильмой» была не закончена и требовала продолжения. Картина завершалась тем, что главная её героиня, которую играла Лили Брик, оказывалась в фантастической киностране «Любляндии». Художник, которого играл Маяковский, бросался на поиски этой страны.

Василий Васильевич Катанян в книге «Лиля Брик, Владимир Маяковский и другие мужчины» пишет:

«Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась».

Почему?

Об этом никто из биографов поэта не сообщает.

Видимо, произошло нечто экстраординарное, заставившее поэта бросить все дела и стремительно уехать в Петроград. Какие-то могущественные силы вмешались в судьбу поэта, перекроив её по-своему.

А жизнь тем временем продолжалась.