Главные задачи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Главные задачи

Мы прекрасно понимали, что без реконструкции заводов и создания новых мощностей, без оснащения заводов современным оборудованием нельзя будет решить главной задачи, которая в то время ставилась: создать мощный военный флот. Ведь для них нужны броневые плиты большой толщины, ширины и длины. А чтобы производить такие плиты, необходимо перестроить сталеплавильные цехи и воздвигнуть совершенно новые. Проекты цехов и все необходимые расчеты задерживались, а отсутствие утвержденных проектов и смет не давало возможности получать деньги — открывать финансирование этих работ.

Наркомат добился разрешения в ряде случаев приступать к работам без утверждения проектов и смет. Некоторые из заводов нашего главка попали в их число.

Представители Промбанка, получив это разрешение, ворчали:

— Как же вы строить-то без проектов будете? Шагами, что ли, будете отмерять, где следует копать котлованы под фундаменты?

Мы сознавали, какие возникнут трудности, когда строительство начнется при незавершенном проекте, но у нас не было иного выхода — ждать было нельзя, и мы строили, иногда на ходу исправляя, перестраивая то, что уже было построено.

Заводы преображались. Старые заводские здания терялись среди поднимающихся кругом новых больших красавцев корпусов, оснащенных современными мощными станками. Но усиление производственной мощности предприятий давалось нелегко. Реконструкция наших заводов, в особенности Северного и Южного, потребовала большого напряжения сил, находчивости и выдумки. Необходимо было выполнять текущую программу и в то же время наращивать новые производственные мощности. Сочетать и то и другое было очень трудно.

В одном старом цехе, где собирались танковые башни, необходимо было сменить кровлю, но как вести работы под открытым небом? Стояла поздняя осень, шли дожди. Кто-то предложил соорудить фальшпотолок. Над частью цеха была установлена на катках вторая крыша. В то время как меняли настоящую крышу, этот участок цеха защищала от дождя и холода крыша временная. Постепенно временную передвигали все дальше, и так пока не сменили всю старую кровлю. Работающие в цеху люди даже не замечали, что работы ведутся в двух ярусах — внизу они изготовляют танковые башни, а вверху строители меняют стропила и ставят новую кровлю.

На заводы прибывало новое оборудование — отечественное и заграничное. На огромных ящиках стояли надписи на английском, немецком, французском языках. Надо было принимать станки и хранить их до начала монтажных работ, сроки строительства нарушались, а складских помещений не было. Появилась новая проблема. Но все же заводы росли, их производственные возможности увеличивались. Это заставляло забывать многие невзгоды жизни.

…На территории одного завода было решено построить новый прессовый цех. Когда начали копать котлованы под фундамент, грунт потек — плывун. Тогда у нас еще не было опыта борьбы с плывунами — его приобрели позже, когда шло к концу сооружение первых линий Московского метрополитена.

Один из местных старичков старожилов, зайдя на строительство, сказал:

— А я мальчишкой на этом месте купался. Здесь пруд был, потом вода пропала, думали — пересох, а он вон где оказался, в землю ушел… Да что вам другого места нет, что ли?

Среди строителей начался ропот. Действительно, почему именно здесь надо цех строить? Кто это место выбирал? А может быть, это умышленно сделано?

Вести работы было невозможно — все заплывало жидкой грязью. Как быть? Отказываться от проекта? Но цех нам нужен именно здесь. Если отказаться от выбранного места, надо пересматривать весь проект реконструкции завода.

Решили искать методы борьбы с плывунами. Кто-то предложил забить железные шпунты. Но где их взять? Прокатку шпунтового железа мы по существу только что начали осваивать, шпунтовое железо требуется для многих строек. Нет, это нереально. Шпунты мы не получим. Кроме того, план распределения металла уже утвержден, и его никто пересматривать не станет.

А в это время шел и другой процесс — поиск и изучение тех лиц, кто предложил и принял решение о сооружении пресса на месте бывшего пруда. Кое-кто из заводских работников и строителей, не имея возможности разобраться в сложном процессе броневого производства, начинал сомневаться в правильности принятого решения по реконструкции завода. У малодушных опускались руки. Но сильный коллектив завода, и прежде всего коммунисты, сломили эти настроения.

Нам надо быстро создавать мощности, доказывали они, любое другое предложение затянет сроки реконструкции, а самое дорогое для нас — это время. Поэтому все разговоры о том, что пресс устанавливается не на том месте, следует прекратить. Надо искать такое решение, которое позволит производить работы при наличии плывуна и закончить их в установленный срок.

Вот тогда кто-то и предложил установить морозильную установку и вокруг котлована, который рыли под фундамент пресса, заморозить кольцо грунта. Стали разрабатывать и обсуждать технические детали этого предложения — оно оказалось наиболее реальным. Так и поступили. Задача была решена, и все разговоры прекратились.

Да, мы могли тогда принимать только то, что позволяло быстрее завершить работы по реконструкции и строительству. Об этом говорилось на всех совещаниях, и это в конце концов определяло все решения.

Вообще при разработке планов реконструкции заводов и приспособления их к производству броневой стали возникло много разногласий. Особенно острая борьба началась в связи с реконструкцией Южного завода.

На заводе образовались две группы. Одна группа — во главе с директором завода и главным инженером — внесла предложение приспособить для отливки броневой стали третий мартеновский цех и отливать сталь в многогранные изложницы. Другая группа — во главе с представителем Военморфлота — предлагала реконструировать первый цех, а сталь разливать в плоские изложницы.

Наркомат решил послать на завод экспертную комиссию металлургов и разобраться на месте. Я должен был возглавить эту группу. Перед отъездом на завод Тевосян посвятил меня во все перипетии происходившей, борьбы.

— К сожалению, спор вышел уже за рамки чисто технического характера. Дело в том, что поступили заявления, в которых директор и главный инженер завода обвиняются в прямом вредительстве. Предложенный ими план реконструкции кое-кем расценивается как попытка сорвать производство брони. Будь осторожен в выводах и высказываниях. — На прощание Тевосян пожал мне руку и сказал: — Желаю удачи, миссия у тебя очень тяжелая.

На следующий день с группой специалистов я выехал на завод. Дела здесь обстояли куда хуже, чем я предполагал. Война двух групп шла в открытую. На стороне военпреда был начальник заводской лаборатории, недавно прибывший на завод. В недавнем прошлом учитель средней школы, он совершенно не знал производства. К тому же это был человек очень мягкий, нестойкий в своих убеждениях.

Мы внимательно выслушали обе стороны.

Проект, предложенный дирекцией завода, был, несомненно, разумным. Его реализация открывала возможность построить технологический процесс производства на высоком техническом уровне. Реализация проекта военпреда вызвала бы значительно большие расходы, а предложенный им технологический процесс не гарантировал получение металла высокого качества, так как в основе технологии лежали устаревшие методы производства. Почему военпред так ревностно защищает свой проект? Ведь производственный процесс ему известен лишь понаслышке. Что им руководит? Беспокойство честного человека, полагающего, что делается не то, что нужно? Стремление сделать все возможное, чтобы не допустить ошибки? Может, он просто заблуждается и искренне верит в то, что его предложение разумно? Но ведь это один из старейших заводов, здесь много специалистов, превосходно знающих дело мастеров, умеющих правильно делать технические оценки. Говорили ли с ними? А каково мнение мастеров, квалифицированных рабочих, сталеваров, прокатчиков?

Я решил поговорить прежде всего с цеховыми работниками. Собрал совещание работников мартеновских цехов и спросил:

— Вы вопросы реконструкции завода обсуждали?

— Немного об этом говорили, — сказал один из присутствующих.

— Ну, и какое ваше мнение, где следует качественные стали готовить — в первом или третьем цехе?

— В третьем-то, конечно, лучше. Тут даже сомнения никакого быть не может, — сказал один из лучших сталеваров завода.

На следующий день меня пригласили в областной комитет партии. Прежде чем выехать туда, я позвонил в Москву Тевосяну и сказал о том, что в обкоме, по всей видимости, хотят послушать наши выводы.

— Советую тебе никаких выводов пока не сообщать, даже предварительных. Так, пожалуй, можно много дров нарубить. Сначала все обстоятельно рассмотрим в наркомате, а потом уже и сделаем выводы. Вот так и скажи в обкоме, а я туда позвоню.

Меня принял один из секретарей обкома. В кабинете у него уже сидели военпред и еще несколько человек. Когда я поздоровался со всеми, секретарь спросил меня:

— К какому же выводу пришла комиссия?

— Пока еще изучаем материалы, — сказал я.

— Вы ведь, кажется, уже несколько дней находитесь на заводе, и общее представление, вероятно, у вас сложилось? Мы тоже занимались вопросами реконструкции завода. Дирекция не дело затевает.

Несмотря на предупреждение Тевосяна, я все-таки не выдержал и ответил:

— Реконструкция, намеченная ими, по-моему, разумна.

Секретарь обкома нахмурился.

— Значит, вы полагаете, что и военпред, и начальник лаборатории, и все мы неразумные люди? Так, что ли? А не слишком ли вы смело судите? Никто на заводе проекта, предложенного дирекцией, не поддерживает. Или, по вашему мнению, на заводе нет разумных людей?

— Есть, — и я рассказал о мнении лучших сталеваров. — Надо было бы внимательнее рассмотреть все вопросы реконструкции с рабочими и специалистами завода, — добавил я.

— Хорошо, мы еще раз разберемся. Нам не менее дороги интересы обороны страны, чем вам, — раздраженно проговорил секретарь.

Как хорошо, что я переговорил перед отъездом с Тевосяном. Совершенно очевидно, что их не легко переубедить. Они сформулировали свою точку зрения и направили свое предложение в Москву.

А тут еще эта «бледная немочь» — заведующий лабораторией. Вместо того чтобы твердо высказать свою точку зрения, вертится, как сорока на суку: «И так, конечно, можно было бы, но и этот проект приемлем».

«Почему все-таки они не поговорили по-настоящему с работниками цехов?» — подумал я.

Мы кончили разговор, холодно распрощались, а на следующий день комиссия выехала в Москву.

В итоге план реконструкции завода был принят не тот, что предлагал военпред. Наша комиссия дала ему по достоинству убийственную оценку. Мы поддержали план реконструкции, предложенный дирекцией завода.

…Нашему главному управлению был передан один из старых металлургических заводов. Его нужно было реконструировать и перевести на производство высококачественной стали. До сих пор завод производил простые углеродистые стали, частично изготовлял металл для железнодорожного транспорта, подкладки и костыли для рельсового пути, бандажи для вагонных колес и другие металлические изделия для вагоностроения. До революции он принадлежал графине Уваровой и был построен вблизи небольшого железорудного месторождения. Руды эти плавились в доменных печах на древесном угле, выжигаемом в окрестных лесах. Графиня давно умерла, железные руды выработаны, древесный уголь перестали выжигать в таких количествах, а завод, как наследие прошлого, остался.

Я застал здесь картину полного запустения. Революционные бури словно прошли мимо этих мест. Может, они всколыхнули на какое-то время болотную гладь, а затем зеленая ряска вновь затянула поверхность. Небольшой городок, выросший вокруг завода и связанный с ним многосторонними связями, был отделен от остального мира могучими столетними соснами, обступившими его со все сторон.

Мы устроились на заводе, в квартире для приезжих. Знакомство с производством я решил начать с лаборатории — это его глаза. Здесь можно увидеть и все болезни — его брак и узнать, над какими проблемами работают люди. Заведующего лабораторией нет, у него отпуск. В его кабинете в большом старинном шкафу выстроились на полках фолианты основных трудов по металлургии. Пыль толстым слоем покрывает их. В ящике стола заведующего лабораторией лежит небольшая книжица в мягкой обложке, развернутая на седьмой странице. На пожелтевшем листе невольно бросилась в глаза давно изгнанная из русского алфавита буква «ять».

«Интересно, что же читает тот, кто находится в самом фокусе научно-технической жизни завода?» — подумал я. Беру книжицу и буквально столбенею. Таких книг я не видел с 1916 года — Нат Пинкертон! Мне казалось, что я физически почувствовал, как на меня повеяло далеким прошлым.

Одна из сотрудниц лаборатории, когда мы здоровались, назвала меня по имени и отчеству.

— Я училась в Горной академии и слушала ваш курс по электрометаллургии стали, — сказала она.

Я обрадовался, наконец-то встретилась хоть одна знакомая душа, с которой можно будет поговорить.

— Ну, как живете?

— Как живу? — с тоскливой усмешкой сказала она. — Жить-то живу, да делать здесь что-либо трудно. Кругом сонное царство.

— Так вы вроде спящей царевны, что ли, среди этих лесов?

— Если хотите, в некотором роде да. Хотя ждать царевича, который разбудил бы меня, нет надобности. Я уже давно замужем, и у меня есть ребенок. Семейная жизнь у меня сложилась хорошо, а вот на заводе работать — просто тоска зеленая, чувствую, как постепенно тупею и забываю даже то, что в студенческие годы приобрела.

— А что вы в лаборатории делаете? Над какой темой работаете?

— Над темой? — И она бросила на меня опять этот запоминающийся взгляд тоскливых глаз. Он как будто бы с укором спрашивал: «Да что вы сами не видите, что здесь делается?» — Откуда темам-то браться у нас? Где их отыскать? Да и я сама себя ловлю на том, что эта липкая тина постепенно засасывает. Когда я вернулась из Москвы после окончания академии — ведь я из местных, — то в первые дни еще знакомилась с литературой по специальности. Меня все интересовало. Затем стала читать только газеты, а теперь даже их не читаю, только просматриваю. Чувствую, что все не так, а сделать ничего не могу. Мне кажется, что все мы здесь больны сонной болезнью.

Вот недавно нам предложили поставить работу по изучению кристаллизации стальных слитков. Но так как у него (кивок в сторону кабинета заведующего лабораторией) нет никаких новых идей, то он просто повторяет то, что уже сделано другими более пятидесяти лет тому назад. Вот так и живем, если это называется жизнью.

— Ну вот, теперь надо будет и вашему заводу приобщаться к большой жизни. Будем перестраивать все производство. Он должен стать заводом качественных сталей с новой культурой производства.

— Работников надо менять, не только оборудование. Без этого вы ничего не сделаете. В цехах люди есть, и очень хорошие. Ведь здесь из поколения в поколение опыт-то передавался, но использовать его не умеют.

Из лаборатории я выходил с тяжелым чувством. Время близилось к обеду, и я направился в заводоуправление. Директор завода — молодой человек, недавно назначенный на эту должность, пригласил меня пообедать с ним. Рядом с его кабинетом была небольшая комната, где был накрыт стол на четверых. За стол сели директор, его заместитель, главный инженер и я. На первое дали щи из квашеной капусты, удивительно напоминавшие долго стоявшую в бочке воду. Разница была только в температуре — эта более теплая. На второе подали рагу из свинины, как мне об этом сказал директор. На тарелке лежало несколько кусочков мяса и тушеный картофель, политый какой-то жидкостью. Когда я поднес ко рту вилку с мясом, в нос ударил запах тухлятины. Я положил кусочек обратно и стал есть только картофель. «Ну, — подумал я, — если директор так питается, то что же делается в заводской столовой! Надо обязательно проверить».

— У вас на заводе столовая есть? — спросил я.

— Есть, и не одна, — ответил директор. — Но мало кто в столовые ходит. Здесь почти у каждого свое хозяйство. Больше дома питаются.

После обеда занялся осмотром цехов.

В мартеновском цехе — старая технология производства, но замечательные мастера восполняют ее недостатки своим многолетним опытом. Сталь варить они умеют! Жарко, люди у печей обливаются потом, им постоянно хочется пить. Пить захотелось и мне.

— Где у вас попить можно? — спрашиваю я одного из мастеров.

— Вон там бачок стоит, — кивнул он мне головой, — только вода у нас теплая, вот беда. На других металлургических заводах, где я бывал, так там будки в цехах построены, и в них газированную воду для рабочих держат. Пей досыта и бесплатно. А у нас вот в бачке кипяченую да еще теплую приносят.

— Почему у вас рабочие горячих цехов не обеспечены газированной водой? Неужели это так трудно организовать? Мы вам на завод сатураторы послали, где они? — спросил я директора.

— Еще не поставили, руки не доходят! Не знаю просто, с чего и начинать, — разводя руками растерянно произнес директор.

Вечером, когда мы обсудили основные вопросы, связанные с реконструкцией завода, директор попросил меня дать согласие на то, чтобы передать заводской дом отдыха профсоюзу.

— Это почему же? — поинтересовался я.

— Содержать не можем, убытки большие. Даже ремонта не на что произвести — все окончательно развалится, если не ремонтировать, а на ремонт вы нам денег не дали.

— Откуда же у вас убытки? Ведь это бывшее имение графини Уваровой. Она здесь в этих местах жила и капиталы множила. Ей никто дотаций не давал. Почему же вам дотация нужна? Ведь в вашем хозяйстве есть и коровы, и свиньи, и птица. Куда же все это добро девается — молоко, мясо, яйца?

Директор задумался. Ему, видимо, сказали, что когда приедет начальник главка, то надо будет попросить у него дотацию на дом отдыха, вот он и просит, но своего хозяйства он не знает.

Ночью опять пошел по цехам. Я больше всего люблю быть в цехах ночью. В эту пору начальства не бывает, и никто не отвлекает разговорами. Ночью куда больше возможностей знакомиться с производством и видеть то, что днем ускользает от внимания, да и поговорить с рабочими проще — никто не смущает их своим присутствием.

Подхожу к печам, как раз идет смена бригад — одна передает печь другой.

— Ты в столовую пойдешь? — спрашивает один другого.

— А что там делать-то? После такого обеда одна кишка другой шиш показывает. Но надо все-таки сходить.

— Что, кормят плохо? — спросил я.

— Надо бы хуже, да некуда.

Зашел в столовую. Еще не дойдя до деревянного здания, где она была размещена, почувствовал запахи квашеной капусты и чего-то еще не знакомого, но малоприятного.

— Поесть можно? — спросил я женщину в бывшем белом переднике.

— Платите в кассу и садитесь, я сейчас подойду к вам. Только первого у нас сегодня нет, а на второе пирог. Чаю у нас тоже нет, мы вместо чая клюквенный морс даем.

Морс так морс, надо попробовать, чем здесь потчуют. Мне принесли кусок пирога. По внешнему виду он напоминал яблочный, но то, что я принял за яблоки, оказалось полусырым картофелем. Тесто не пропечено и потянулось нитями, когда я попытался отделить кусочек. К пирогу мне дали стакан горячего клюквенного морса. Да! Надо иметь выдержку и терпение, чтобы после тяжелого труда у плавильных печей и прокатных станов сохранять присутствие духа и даже шутить… Оставлять все так нельзя ни в коем случае. Завод надо немедленно перестраивать от начала до конца.

А народ в цехах здесь замечательный! Подлинно потомки русских богатырей. Деловые, упорные люди. Они сберегли свое мастерство. Но только те, кто руководит ими, должны быть достойны их. А вот этого-то как раз, по-видимому, здесь и не хватает.

Директор, может, человек и хороший, но с управлением завода ему не справиться. Не по Сеньке шапка. Выдвинули его на эту не подходящую для него должность напрасно. Он уже за эти несколько месяцев выдохся.

Надо все же попытаться помочь ему. Но как это сделать? Все время на заводе сидеть не будешь — ведь у главка есть и другие предприятия с куда более сложной решающей программой производства. Здесь второстепенное дело. Второстепенное, но все-таки важное.

С невеселыми мыслями вернулся я в Москву. Рассказал все без прикрас Тевосяну.

— Что же делать, надо людей учить. Директора недавно назначили. Видимо, он еще не во всем разобрался. Надо будет крепко помочь ему. Руководителем никто не рождается. У нас пока нет другого выхода. — Тевосян задумался. — Мне кажется, что первым делом заводу следует подобрать хорошего, опытного коммерческого директора, который распутался бы прежде всего с заводской задолженностью.

Ого! Тевосян, оказывается, был хорошо знаком с делами на заводе.

— Мне докладывали, — продолжал он, — что на заводе совершенно катастрофическое положение с финансами. Ведь им скоро нечем будет зарплату рабочим платить. Хороший коммерческий директор сумеет быстро во всем разобраться и наладить дело. Если подыщется подходящий человек, ему можно будет поручить и организацию питания на заводе. Обязательно надо упорядочить дело с водой в горячих цехах. У нас на заводах Спецстали во всех горячих цехах это уже давно организовано. Кстати, у нас освобожден от работы коммерческий директор одного из северных заводов. Я лично его не знаю, но мне его хвалили. Он из Одессы и говорит, что никак не может привыкнуть к Северу. Попросил разрешения снова вернуться на родину. Посмотри, может быть, уговоришь его поработать на этом заводе. Все-таки это центральная полоса, а не дальний Север. Одесса от него никуда не уйдет. Я скажу начальнику отдела кадров, чтобы он направил его к тебе на переговоры. Посмотри, может быть, и подойдет, — заканчивая разговор, предложил мне Тевосян.

На следующее утро ко мне в кабинет вошел круглолицый и краснощекий человек лет сорока.

— Здравствуйте, — произнес он улыбаясь. — А у вас неплохой кабинет, и стены такого теплого тона — значит, вкус имеете. Люблю людей с хорошим вкусом. Мне сказали, что вы хотели со мной познакомиться. Еду с Севера, вреден Север для меня, сказал поэт, кажется, даже Пушкин. — И его лицо опять расплылось в улыбке. — Еду к семье, у меня жена и две чудесные девочки, вот смотрите! — И он, вынув из бокового кармана пиджака фотографию, протянул ее мне. — Правда, красавицы? Соскучился, уже больше года не видел. Да разве о таких возможно не скучать! — Он взял фотографию и с умилением стал смотреть на карточку. — Но я могу и задержаться, если будет интересное дело. Мне в отделе кадров говорили, что вам коммерческий директор нужен — так это моя специальность. Здесь я чувствую себя как рыба в воде.

На столике в углу кабинета стояло несколько бутылок с фруктовой водой. Кандидат в коммерческие директоры все время бросал взгляд на эти бутылки.

— Хотите пить? — подходя к столику и беря бутылку с водой, спросил я.

— Нет. Благодарю. Соскучился по одесской фруктовой воде — такой воды больше нигде нет. Говорят, была когда-то в древней Греции, но вся вышла. — И он опять рассмеялся.

— На заводе у нас с водой очень плохо, — успел я вставить в восторженную оду одессита о фруктовой воде.

— Это мы немедленно наладим. Вы бы только знали, какие воды делает Яша, от его будки с водой людей надо конной милицией разгонять. Пригласим его, и он все сделает… Простите, вы что-то еще хотели спросить? А что? Согласен ли я принять этот пост? Так зачем бы я пришел к вам, если бы уже не думал, что надо помочь такому хорошему начальнику, как вы.

У меня закралось сомнение. Не делец ли? Решил посоветоваться с кадровиками.

В отделе кадров мне дали личное дело Михельсона. Анкета с фотографией уже знакомого мне лица. Сведения о месте и датах его рождения, членов семьи и родителей. Сведения об образовании, местах работы. Характеристики и отзывы — скупые, формально излагающие то, что он работал, справлялся со своими обязанностями и принимал участие в общественной жизни. Все эти справки, отзывы и характеристики были наполнены трафаретными словами и не давали никакого представления о человеке.

— Ничего плохого у нас о нем нет, а впечатления часто бывают обманчивыми, — услышал я в ответ на высказанные сомнения. — Смотреть, конечно, нужно за ним, как и за каждым работником.

Я представил Михельсона на должность коммерческого директора завода. Месяца через два после его назначения в Москву приехал секретарь городского комитета партии. Прежде он был секретарем партийной организации на заводе, и я его знал. Он зашел в главк, чтобы поговорить о делах и попросить помочь городским организациям.

— А чем помочь нужно? — поинтересовался я.

— Хлебозавод не справляется с выпечкой хлеба. В городе появились очереди за хлебом. Надо строить вторую печь. Нужен огнеупорный кирпич, а его нигде не достать, кроме как на заводе. Завод мог бы его дать, но без разрешения главка не решается. Вы же знаете директора завода — он очень робкий.

— Знаю, но вы знали его еще до того, как директором назначили, а зачем выдвигали такого?

— Он парень хороший. Ничего, обживется, — виновато заметил секретарь.

— Ладно, кирпичом поможем. А как, кстати, новый коммерческий директор работает?

— Представьте себе, неплохо. Приняли мы его с недовернем, уж больно говорлив. Всего два месяца на заводе, а уже много сделал. Ничего худого о нем сказать пока не могу. Им довольны.

Вскоре я вновь поехал на завод. Было жарко. В станционном буфете я попросил бутылочку воды. Она оказалась очень вкусной, и я невольно посмотрел этикетку: производство завода. Я не поверил своим глазам. Где же и когда на металлургическом заводе возникло производство фруктовой воды?

— Откуда это у вас на заводе производство фруктовой воды? — спросил я встречавшего меня директора.

— Новый коммерческий директор организовал, — улыбаясь, ответил он.

— Ну, как он? Хорошо работает?

— Без него я бы совсем пропал, — чистосердечно признался директор. — Он вызвал из Одессы специалиста по производству воды, и теперь у нас на заводе с этим полный порядок.

— А как с питанием?

— Значительно лучше. Продуктов стало много — есть из чего готовить.

— Откуда же продукты появились?

— Из колхозов, а также свое хозяйство немного поставляет. Долги вот мучают. У нас задолженность большая. Немного мы снизили ее, но на картотеке еще несколько миллионов имеется. Прошлый месяц мы сдали много лемехов для плугов, из бракованной стали наделали. Тонкие броневые листы на это использовали. Они как брак и как неликвиды на заводе лежали. Михельсон предложил пустить их в дело. Нашел заказчика, мы изготовили несколько тысяч лемехов — это поправило немного финансовые дела завода. Нет, что ни говорите, а он голова!

Встретившись с Михельсоном, я спросил у него:

— Ну, как дела?

— Дел очень много, совсем забыл все личное. Вот когда все приведу в порядок, тогда и о себе подумаю.

— Почему это вас колхозники полюбили и стали продукты на завод доставлять? — спросил я коммерческого директора.

— Это я их полюбил, а не они меня, — широко улыбаясь, ответил Михельсон: — Если вы хотите что-то взять, вы должны что-то дать взамен — это старый закон жизни. Я много думал, что мы можем дать. Поехал по колхозам и стал спрашивать, чего они хотели бы получить от завода. Конечно, то, что им больше всего нужно, мы дать не можем. Могли бы, конечно, но я не хочу рисковать.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Всем нужно кровельное железо. Но я сказал — уголовный кодекс надо знать и на заводах, и в колхозах, а вот обручное железо — мы можем дать из отходов, шинное железо для колес тоже. А бочку без обручей не сделаешь, колесо без шин также. Народ здесь хороший, они меня сразу поняли. Мы им, они нам — и дело поправилось. Полуоси для телег тоже делали — у нас железо как брак лежало, а из него мы очень нужные вещи сделали. Из железа много хороших вещей сделать можно. Для одних потребителей это, может быть, и брак, а другие за этот брак все отдадут… Вначале сюда возами везли и картофель, и капусту, и морковку, и лук, а иногда яички и свинину. Теперь у меня есть уже постоянные поставщики — с ними имею дело.

Дефекты системы снабжения коммерческий директор поправлял обменными операциями — отходы железа менял на продукты питания. Такие операции были запрещены, но все знали, что на ряде заводов так поступают и смотрели на все это сквозь пальцы, потому что иначе наладить питание рабочих было пока невозможно. Тем более это было необходимо на данном заводе, стоявшем на пороге основательной реконструкции.

Уже значительно позже, когда я работал в Комитете стандартов, я поинтересовался положением дел на заводах, с которыми мне довелось иметь дело в 1937 году.

— Ну, а как работает Михельсон? При его энергии, вероятно, завода совершенно узнать нельзя.

— А его давно уже нет на заводе.

— Все-таки Одесса сманила, не усидел!

— Нет, он не в Одессе.

— А где же?

— Да разве вы не слышали об этой истории? В последнее время он направил свою энергию не в ту сторону. Его только хвалили, а поправлять не поправляли и не останавливали, когда он не туда гнул. Он стал главным организатором дачного кооператива. Вы знаете, какие у нас сосны, так вот, их стали рубить и возить к себе на участки. Формально все было законно. Получили делянки леса для индивидуального строительства, наняли колхозников для рубки и вывозки леса. Все как будто бы было в полном порядке. У Михельсона были расписки на все расходы. Одно не сходилось: такие дачи нельзя было построить на имеющиеся деньги. Объяснить же, из каких источников были оплачены все расходы по строительству дач, организаторы кооператива не могли.

С завода Михельсона убрали, но, учитывая все то полезное, что он сделал для производства, решили шума не поднимать. Освободили «по собственному желанию» и все. Где он теперь, мне лично неизвестно. Может быть, и в Одессе…

Итак, завод наш мы общими и немалыми усилиями перестроили. На его территории появились новые корпуса, в цехах — современное оборудование, к работе привлекли новых людей…

В одно из посещений завода я вновь встретился с секретарем горкома партии. Он обратился ко мне:

— А я опять с просьбой!

— Что такое?

— Снова хочу просить кирпич.

— Чего же вы из кирпича строить хотите?

— Хотим еще одну печь построить на хлебозаводе. Опять с хлебом перебои.

— Неужели в городе за год втрое население выросло? В прошлом году одна печь справлялась и никаких перебоев не было, а теперь уже третью строить собираетесь. В чем дело? Ведь город стоит на отшибе, приезжих здесь мало, население стабильное. Почему же расход хлеба увеличивается, совершенно непонятно?

— А дело вот в чем, — вмешался в разговор один из находившихся в комнате. — Пуд сена в нашем районе стоит 60 рублей, а пуд печеного хлеба — 16 рублей. Вот и прикиньте теперь, почему хлеба не хватает! Я зашел как-то на днях к соседу, заглянул в сарай, а там краюхи хлеба, как кирпичи, уложены, чуть ли не до стропил. Запас хлеба для свиней на полгода сделал.

Первая же проверка, проведенная заводской общественностью, показала вопиющие безобразия. Во многих дворах буханки хлеба были сложены как дрова.

После этого в магазинах установили общественный контроль за торговлей хлебом. Это смягчило положение, и строить третью печь не потребовалось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.