Накануне учений

Накануне учений

День начинается с телефонного разговора. На рассвете дежурный метеоролог сообщает данные о погоде. От них зависит все остальное. Сегодня полеты разрешаю.

С начала сентября в нашем районе по утрам стали появляться туманы. Прогреваясь, они поднимаются до ста метров, образуя так называемую рвань-стометровку. К одиннадцати эту рвань проносит, открывается чистое голубое небо. Через оперативного дежурного передаю командирам полков, чтобы дневные полеты они начинали с одиннадцати часов, а ночные заканчивали не позднее трех.

После завтрака едем с Ширановым в горком. Сегодня там подводятся итоги выполнения плана помощи колхозам и совхозам области в постройке крытых токов. С докладом выступает первый секретарь обкома. Каждая организация, предприятие и воинская часть должны были построить в подшефном колхозе крытый ток. Докладчик перечислил ряд организаций, которые затягивали выполнение плана, и предложил обсудить их руководителей за неразворотливость. Воинские части нашего соединения, наоборот, были поставлены в пример. Слышать это было приятно.

После совещания в горкоме мы с начальником политотдела заехали в полк. В штаб возвратились уже в сумерках. Скрипник докладывает о приказах и указаниях вышестоящего командования. Некоторые вопросы решаю немедленно, по другим, более объемным, намечаем план выполнения.

Звонит телефон. Докладывает Королев:

 — Разведку погоды произвел. Погода соответствует уровню подготовки летчиков, разрешите начать полеты?

 — Разрешаю.

Входит Шираков.

 — Товарищ полковник, — говорит он, — прошу позвонить командиру базы. Приказом по части он запретил увольнять солдат в город, боится, как бы ЧП не принесли. В прошлое воскресенье тоже не увольнял.

Вызываю командира базы. Он пытается объяснить свои строгости. Солдаты, мол, заходят в общежития к девушкам, на квартиры к знакомым. По его мнению, это совсем ни к чему.

 — А приказ-то придется отменить, — говорю я.

 — Неудобно отменять…

 — Чтобы отменить ошибочный приказ, надо, конечно, проявить больше воли, чем для того, чтобы отдать его, — наставляю командира базы. — Но, исправляя ошибку, авторитет не потеряешь. А если тревожитесь за поведение солдат в городе, так ведите воспитательную работу, комсомольцев на это дело поднимите.

 — Вас понял, выполню, — говорит командир базы.

 — Звонили сегодня сверху, — докладывает начальник штаба, — передали, что в октябре Министр обороны будет проводить учение.

 — Вовремя мы отработали воздушный бой в стратосфере, — с удовольствием отмечает Шираков.

 — Да, если бы тогда не взялись, сейчас бы трудно пришлось, — поглаживая ладонью бритую голову, соглашается Скрипник.

Снова телефонный звонок. Оперативный дежурный докладывает, что через тридцать минут на боевом самолете к Королеву вылетает генерал Покрышкин.

 — Передайте технику звена, чтобы через двадцать минут мой самолет был готов, — приказываю дежурному.

 — Ткачук уже знает, он на аэродроме, — отвечает он.

…Ночь выдалась темная. Тучи, как экран, отражают электрический свет.

 — Тумана сегодня не будет, — подумал я вслух, садясь в машину.

 — Если не разорвет облака, не будет, — подтверждает шофер.

 — Молодец, и в погоде научился разбираться, — хвалю шофера.

 — В армии всему научишься, только интересуйся…Свет автомобильных фар выхватил из темноты самолет. Рядом Ткачук и техник звена.

 — Самолет к полету подготовлен, — доложил Ткачук.

Через несколько минут я взлетел и сразу вошел в облака. С увеличением высоты радиосвязь с землей заметно улучшается. В наушниках слышу свой позывной.

 — Девятьсот первый, как меня слышите? — запрашивает Покрышкин.

 — Слышу отлично, — отвечаю генералу.

 — Как погода по маршруту?

 — Иду над облаками, высота верхней кромки пять тысяч…

 — Я над точкой, — сообщает он, — захожу по системе.

Нас разделяет не более шести минут полета. Покрышкин произвел посадку, а я выхожу на посадочный курс, выпускаю шасси. Рычаг выпуска полностью утоплен, красные лампочки потухли, но зеленые, извещающие о выходе шасси, не горят.

«Как нарочно при начальстве!» — подумал я.

Продолжаю снижаться. Нажимаю на кнопку контроля, лампочки вспыхивают, сигнализация исправна, значит, дефект в шасси. Выпускаю их аварийным способом. Зеленые лампочки вспыхнули! Ах, какой же ты теплый и красивый, изумрудный цвет!

Выхожу под облака, впереди по курсу освещенная посадочная полоса. Вспыхнул луч прожектора, еще минута, и самолет покатился по металлическим плитам. Выключаю двигатель, а техник уже ставит трап. По трапу поднимается инженер полка Журавлев:

 — Разрешите получить замечания о работе материальной части? К какому сроку готовить машину?

 — Улетать буду завтра. Шасси выпускал аварийно, — говорю Журавлеву. — Генерал уехал?

 — Нет, около машины.

Самолет Покрышкина еще стоит на рулежной дорожке. Генерал наблюдает за полетами. Докладываю о прибытии.

 — Прилетел посмотреть вашу работу по скоростным целям, — говорит Покрышкин, — а завтра с утра проверю у тебя технику пилотирования в облаках и в закрытой кабине с отключенными приборами.

«Хорошо, что недавно тренировался в закрытой», — < подумал я.

Александр Иванович захотел посмотреть план полетов, и мы отправились на старт.

 — Думаю штурманов к тебе прислать, — сказал Покрышкин, — пусть перенимают опыт наведения на скоростные цели.

Полетами в эту ночь руководил Воскобойников, тот самый летчик, который долго пролежал в госпитале после аварии.

 — Как себя чувствуете, товарищ Воскобойников? — спросил Покрышкин, выслушав доклад.

 — Все в порядке, товарищ генерал, — ответил летчик, — подлечили надежно.

Судя по всему, Покрышкин остался доволен организацией полетов.

 — Как Воскобойников работает? — спросил он, когда мы ушли со старта.

 — Хорошо, — ответил я, — летает смело, полетами руководит уверенно.

 — Отличный летчик, — с удовольствием сказал Покрышкин. Он хорошо знал его, и сейчас ему понравилась работа Воскобойникова. — Новый командный пункт вошел в строй? — снова задал вопрос генерал.

 — Да уже перешли туда…

 — Не сыро? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — У соседей не то что сыро, а вода выступает. Строили хозяйственным способом, гидроизоляцию не сделали, теперь мучаются.

 — Такие работы надо поручать специальным строительным организациям, тогда будет толк.

«Газик» свернул с хорошей дороги и, подпрыгивая по засохшим комьям старой колеи, осветил фарами радиомачты командного пункта. Нас встретил командир полка. Последовал обычный доклад. На вертикальном планшете две красные линии тянулись навстречу черной, это перехватчиков наводили на скоростного бомбардировщика.

Покрышкин направился в индикаторную. Штурман в наушниках и с микрофоном в руке передавал летчикам поправки по курсу и скорости. Он старался последовательно вывести истребителей к цели с таким расчетом, чтобы они, не мешая друг другу, оказались в заданное время на исходной дистанции.

Штурман настолько увлекся работой, что со стороны казалось, будто он находится в кабине рядом с летчиком.

 — Кто наводит? — спросил Покрышкин.

 — Капитан Калганов, бывший перехватчик, три месяца как списан с летной работы по состоянию здоровья. Был отличным летчиком, теперь отличный штурман.

 — Вот и надо штурманов назначать из списанных перехватчиков, лучше их никому не понять эту работу.

 — Включить форсаж, — приказывает Калганов.

 — Выполняю, — отвечает летчик.

 — Разворот на курс девяносто пять, увеличить скорость…

Разворот заканчивается точно на курсе цели. Дистанция расчетная. Летчик докладывает, что цель обнаружил.

 — Уменьшить скорость на пятьдесят, — предупреждает Калганов.

 — Понял, — слышится короткий ответ. На экране индикатора быстро сближаются два светящихся пятнышка.

 — Закончить атаку, — командует штурман.

 — Атаку закончил, — передает летчик, отходя от цели.

Калганов наводит второго. Повторяются все манипуляции наведения, но уже с учетом изменений воздушной обстановки.

Вторая атака выполнена, истребители идут на посадку. Калганов устало вытирает крупные капли пота.

 — Лучше бы сам перехватил, — говорит он, — не могу спокойно наблюдать, за каждого переживаю. Хорошо, что характеры их знаю: одному — только успеешь дать разворот, как он уже выполнит его. А другой любит помедлить…

 — У ваших соседей все наведения с большим отставанием получаются, — обращается ко мне Покрышкин. — Разворот начинают, кажется, точно, а выходят из него далеко от цели.

 — Они, товарищ генерал, скорости не учитывают, — объясняет Калганов. — Дело в том, что при сближении с целью и выходе на ее курс истребитель летит как бы по гипотенузе, а бомбардировщик — по катету. Так вот, если перехватчик не будет располагать необходимым запасом скорости, то обязательно отстанет и после будет долго догонять цель.

 — Вот вы и расскажете все это другим штурманам, — говорит генерал Калганову. И, повернувшись ко мне, добавляет: — Обязательно пришлю к вам штурманов.

С аэродрома уехали далеко за полночь. Еще долго беседовали в гостинице: комкора интересовали многие детали, подробности подготовки летчиков. Он предупредил, что предстоят большие авиационные учения, надо к ним готовиться.

Утром из-за тумана полеты начались с опозданием. Когда остатки его унесло ветром, мы с Покрышкиным сели в двухместный самолет-спарку.

 — Разрешите запуск двигателя? — запрашиваю по радио.

 — С запуском подождать, — отвечает руководитель и бежит к нашему самолету. — Товарищ генерал, вас срочно к телефону, — докладывает он.

Покрышкин расстегивает ремни, снимает парашют и направляется к телефону.

«Что-то случилось», — мелькнула неприятная мысль.

 — Девятьсот первый, вам вылет отставлен, — слышу в наушниках.

Оказывается, пока мы ожидали погоду, у соседей взлетел разведчик. Когда он, возвращаясь, шел на посадку, аэродром закрыло волной тумана и самолет, проходя над деревней, зацепил плоскостью за трубу.

Покрышкин тотчас улетел к соседям. Провожая взглядом его самолет, инженер полка задумчиво проговорил:

 — Четверть века в авиации и не перестаю удивляться летчикам: один гибнет, другой тотчас взлетает, без раздумий и, кажется, без страха…

 — Товарищ командир, разрешите узнать, на какой час готовить самолет, — вдруг слышу голос Ткачука.

 — Откуда вы здесь, товарищ Ткачук? — спрашиваю в недоумении.

 — Приехал на попутных. Вы же шасси выпускали аварийно. Пришел домой, рассказал жене и начал собираться в дорогу. Думал, будет останавливать, а она сама говорит: «Правильно решил, поезжай. Когда ты заболел, командир к тебе в госпиталь приезжал, всех врачей на ноги поднял, поезжай ради бога». Пока ехал, весь самолет в памяти разобрал и собрал, все думал, что бы могло случиться? Сейчас машина исправна, все в порядке.

 — Через час вылечу, а вы после моего взлета на «як» садитесь, он летит на наш аэродром.

 — Вот это настоящий техник, — глядя на удаляющегося Ткачука, сказал Журавлев. — Я было хотел его сегодня по телефону поругать за подготовку самолета, а он сам тут как тут. Не повернулся язык делать ему выговор, тем более, что шасси не по его вине заело.

Через несколько часов я был уже на основном аэродроме. В штабе меня ждали очередные дела, которых опять немало накопилось. Потом с представителями исполкома горсовета мы решали, где ставить телевизионную вышку, чтобы не мешала полетам.

В конце дня начальник строевого отдела принес на подпись проект приказа о демобилизации одного солдата по ходатайству его отца.

 — Вы с ним говорили? — спросил я у начальника строевого отдела.

 — Никак нет… Но думаю, возражать не будет.

 — А если он не пожелает досрочно оставлять армию? Солдата нужно вызвать.

Через полчаса в кабинет вошел молодцеватый, подтянутый солдат и доложил о прибытии.

 — По ходатайству вашего отца, — сказал я ему, — мы оформляем материал на досрочную вашу демобилизацию.

 — Товарищ командир, — воскликнул солдат, — разрешите дослужить срок полностью, у меня ведь нет ни одного замечания.

Милый парень, он даже обиделся, узнав, что его хотят уволить досрочно! Поблагодарив его за добросовестную службу, я жирным крестом перечеркнул заготовленный приказ.

 — Разрешите следовать в подразделение? — приложив руку к головному убору, весело спросил солдат.

 — Можете идти.

Он ушел, а у меня еще долго было тепло на душе. Даже усталость будто свалилась с плеч, и я с новыми силами взялся за работу. Пришел заместитель по летной подготовке и напомнил, что на сегодняшнюю ночь намечена проверка техники пилотирования у молодых летчиков. Надо идти домой: режимный сон перед полетами необходим.

Тамара с детьми живет уже в городке, но вместе мы бываем не часто.

 — Тебя дети по неделе не видят, — сказала она с горечью, — хотя бы один вечер провел с ребятами.

 — Весь выходной дома пробуду, — обещаю ей.

 — Жили в разных городах — не виделись, теперь живем вместе и опять сутками не видим тебя, — продолжает она. — Устаешь же!

 — Уставать некогда.

 — Ты же знаешь, как я люблю авиацию, но уже начинаю уставать от этих каждодневных волнений. Иногда просто не выдерживают нервы.

По жене вижу, что пора уже ехать в отпуск. И мне нужно отдохнуть, и ей. Успокаиваю ее, как могу.

Полеты в условиях низкой облачности и темной ночи начинаются не без некоторой торжественности. Наверное, потому, что к ним особенно тщательно и ответственно готовятся. И я ощущаю какую-то праздничную приподнятость. Да и в самом деле праздник — видеть, как могучие истребители, один за другим врезаясь в гущу облаков, уходят на выполнение задания.

Сначала я сам лечу на боевом, а потом на спарке проверяю технику пилотирования у новых летчиков. Первые два полета доставили настоящее удовольствие: новички показали хорошую подготовку, уверенно пилотировали машину в облаках и получили разрешение летать на боевом истребителе.

В кабину садится третий. Запускаем двигатель и выруливаем на взлетную полосу. Довольный хорошей подготовкой первых двух летчиков, я и в этого поверил заранее, на минуту расслабился и едва за это не поплатился.

Молодой летчик, видимо, вследствие потери ночного глубинного зрения — ему показалось, что ограничительные огни совсем близко, — преждевременно «подорвал» самолет, и машина неуклюже, покачиваясь с крыла на крыло, с трудом оторвалась от земли. Вместо того чтобы удерживать ее от просадки, пилот попытался убрать газ… Я выхватил управление, дал максимальные обороты, но самолет неумолимо проваливался в темноту уже за пределами полосы…

Время исчислялось секундами. Но там, в самолете, они казались очень длинными. Словно вечность прошла до того момента, как машина, подчинившись управлению, перешла наконец в набор высоты. Но не успел я облегченно вздохнуть, как раздался резкий удар по плоскости. Я догадывался, что самолет находился где-то над оврагом, но никак не думал, что в самом овраге. А мы действительно опустились ниже его краев и, набирая высоту, задели за землемерный столбик на противоположном скате.

Страха я в тот момент не испытал — не успел. А дальше все пошло вроде нормально: приборы показывали набор высоты, земля осталась где-то во мгле, далеко под нами.

На высоте двести метров передаю управление, но летчик пилотирует так, будто ни разу не летал ночью. Заходим на посадку, и я беру управление в свои руки.

После приземления, уже в зоне осмотра, техник доложил о неисправности машины и осветил фонариком нижнюю часть правой плоскости. Из пробоины торчал, поблескивая смолой, полуметровый осколок.

 — Вы понимаете, чем это могло кончиться? — спрашиваю летчика.

 — Так точно, немного снизились после взлета, — отвечает спокойно он. Значит, не понимает.

 — Учту, товарищ командир, разрешите лететь на боевом? — спрашивает он совершенно серьезно.

 — А кто за вас будет пилотировать?

Откуда у него такая самоуверенность? Такие среди летчиков-истребителей встречаются очень редко. В моей практике, пожалуй, это второй человек. Первым был Егоров, с которым мы вместе закончили войну. История, случившаяся с ним, весьма поучительна. И я вместо того, чтобы читать нотацию незадачливому летчику, рассказываю о Егорове. Воевал он едва ли не с первых дней войны. Дрался отлично, смело, но после воздушного боя не мог восстанавливать ориентировку. Все обходилось благополучно, пока он был ведомым: пристроится, бывало, к ведущему и за ним придет на аэродром. Но когда Егорова назначили командиром звена, он после первого же воздушного боя увел звено незнамо куда и сел далеко от нашего аэродрома. Когда мы как следует с ним позанимались, он научился ориентироваться и больше не блудил.

Окончилась война. Герой Советского Союза майор Егоров вместе со мной учился в академии и после ее окончания был назначен командиром истребительного полка. В первую же летную ночь он полетел на проверку техники пилотирования, хотя в таких условиях не летал уже четыре года. Когда летчик допустил ошибку, Егоров не заметил ее. Оба погибли на второй минуте после взлета…

 — Значит, мне запрещаете лететь на боевом? — спросил летчик, выслушав мой рассказ.

 — Разрешу только после восстановления техники пилотирования.

Было уже далеко за полночь, когда взвились, освещая облака, две красные ракеты: сигнал окончания полетов. На рулежных дорожках замелькали красные и зеленые аэронавигационные огни. Пройдет еще тридцать минут, и здесь, на аэродроме, останется лишь дежурное звено — часовые воздушных границ.

Дома, как всегда, в одном окне огонек: жена не спит, ждет. Только сейчас мне стало не по себе и перед глазами встала пробоина на правой плоскости со страшным куском наискось отколотого столба. Еще бы три-четыре сантиметра ниже, крыло ударилось бы ребром атаки, и вся конструкция развалилась бы над злополучным столбиком…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.