Самолёт в овраге

Самолёт в овраге

Полк готовился к ночным полетам. Ненасытный Королев готов был летать круглые сутки без передышки, себя не щадил и другим спуску не давал. Не нравилось ему, когда врач отстранял кого-либо из летчиков от полетов. Из-за этого он не однажды спорил со спокойным, уравновешенным замполитом Микиным. Вот и теперь на этой почве между ними произошла стычка.

 — Товарищ полковник, — обратился ко мне Микин, — летчик Погорелов вышел на полеты с температурой, врач запрещает, а командир полка разрешает ему летать.

Мне понравилась принципиальность замполита и то, что о неправильных действиях Королева он докладывал при нем же.

 — Товарищ командир, — оправдывался Королев, — Погорелов на здоровье не жалуется.

 — А когда летчик жалуется или отказывается от полетов?

 — Таких в нашем гвардейском полку нет, — гордо ответил Королев.

 — Вот потому-то и не допускайте сегодня Погорелова к полетам.

 — Есть, не допускать.

Над аэродромом опускалась тихая ночь. Очертания черневшего вдали ельника постепенно сливались с темнотой. Пахло луговой сыростью. Над стартом взвилась ракета, возвестив начало полетов. По обе стороны взлетно-посадочной полосы вспыхнули огоньки, и сумерки за ее пределами сразу сгустились.

Один за другим выруливают истребители, берут разбег и неудержимо рвутся в небо. Время от времени темноту вспарывает луч прожектора, выхватывая оттуда серебристый, словно светящийся самолет. На рулежных дорожках и на заправочной линии работают техники, механики, шоферы буксировочных автомобилей.

Королев руководит полетами со свойственной ему энергией. Он, кажется, в темноте видит каждого человека, дает четкие команды по селектору, называя фамилии техников, одним делает замечания, других награждает похвалой.

Сейчас летает эскадрилья Пискунова. Здесь все летчики имеют первый класс, пилотируют истребитель в любых метеорологических условиях. А утром на аэродром придут другие эскадрильи, укомплектованные молодыми летчиками, и снова командир полка будет на старте руководить их действиями на земле и в воздухе.

И вот плановая таблица ночных полетов выполнена. Светает. Над низиной, заросшей густой осокой, висит тонкая пелена тумана. Тяжелой росой набухла трава. Мы идем с Королевым по тропинке, извивающейся между густыми зарослями, и наслаждаемся соловьиными трелями.

 — Этого соловья я по голосу узнаю, лучше всех поет, — тоном хозяина говорит Королев.

Прислушиваюсь и я. Прав Королев: по переходам, или, как говорят, коленам, песня у «его» соловья богаче, чем у других.

 — Наш инженер Журавлев готов часами его слушать, — продолжает Королев.

 — А работает он как?

 — Отличный инженер, из техников вырос, вся его жизнь связана с самолетами. И подчиненных учит работать не за страх, а за совесть. Он говорит им так: «Пока не уверен в полной готовности самолета, не имеешь морального права уйти с аэродрома». Ему в первую очередь полк обязан своей безаварийной работой.

 — А по чьей вине в прошлом году горел Воскобойников?

 — На его самолете производственный дефект оказался — прогар камеры сгорания.

 — Производственные дефекты тоже надо уметь вовремя находить.

В ответ Королев начинает горячо доказывать, что этот дефект вообще невозможно было найти.

 — Самолет сделан так, — убеждает он, — что, пока не расстыкуешь, никаким способом не осмотришь камеру сгорания.

 — Давно не навещали Воскобойникова? — спрашиваю я.

 — Порядочно. Некогда все, — отвечает он. — Да, залежался он в госпитале.

 — Вот скоро на совещание поедем и обязательно зайдем к нему.

Мы дошли до полковой гостиницы. В комнате, где я жил, было неуютно и холодно. Рядом с моей стояли еще две солдатские кровати.

Посмотрев на часы, командир полка решил тоже здесь подремать до начала дневных полетов.

 — А жена не будет беспокоиться? — спросил я у Королева.

 — Я ей сейчас позвоню.

 — Передай командиру базы, — укладываясь, сказал я Королеву, — если он как следует не оборудует гостиницу, сам будет тут ночевать. В порядке изучения бытовых нужд…

Проснулись мы одновременно. В окна уже светило солнце, и в комнате потеплело.

Полеты начались с воздушных стрельб. Все летчики действовали четко и упражнение выполняли успешно. В назначенное время инженер полка Журавлев доложил, что моя машина подготовлена.

 — Вылет через десять минут, после посадки последнего самолета, — говорю инженеру.

 — Приглашаю пообедать, товарищ командир, потом и полетите, — предлагает Королев.

Я поблагодарил, но отказался. Через десять минут был уже в воздухе. Зона, стрельба — и разворот на обратный курс. Иду на малой высоте. Нет ничего увлекательнее бреющего полета, когда самолет проносится над землей подобно снаряду.

Впереди по курсу показались заводские трубы города, а вот и аэродром с вытянутым прямоугольником взлетно-посадочной полосы. Но почему там, за ней, собралась толпа народа? Накренив самолет, вижу: в овраге дымится изуродованный истребитель. Не хочется верить глазам. Об одном думаю с надеждой — хотя бы летчик остался живым…

Сажусь, выруливаю самолет на стоянку и, выскочив из кабины, спрашиваю у Ткачука:

 — Кто?

 — Провоторов, — унылым голосом отвечает механик.

Провоторов — это инспектор по технике пилотирования, голубоглазый красавец атлетического сложения. Только вчера мы разговаривали с ним. Он предлагал мне лететь на его только что отремонтированном самолете. Я отказался, заметив, что, хотя на моей машине и старый двигатель, но пока работает безотказно.

Взволнованный, бегу к оврагу.

 — Летчик жив? — спрашиваю у Соколова.

 — Когда увозили в госпиталь, был жив, — отвечает он.

 — Кто видел разбег? — обращаюсь уже ко всем офицерам.

 — Я, товарищ командир, — выходит вперед уже немолодой техник. — Ожидал в первой зоне посадки своего самолета. Как раз в это время шестьдесят второй начал взлетать. Едва успел он отделиться от земли, как двигатель у него заглох. Самолет снова опустился на полосу и по инерции понесся вперед. Летчик попытался затормозить, но не смог. Машина скатилась в овраг, ударилась в обратный склон и загорелась. Летчик выскочил из кабины…

У меня сразу отлегло от сердца: жив, сам вылез из самолета. Приглашаю Соколова, и мы вместе мчимся на автомашине в госпиталь. Вот и госпитальное здание. Надо срочно узнать, в какую палату положили Провоторова. Навстречу выходит дивизионный врач Шеянов и, понурив голову, говорит:

 — Только что скончался…

 — Не может быть. Он же сам выскочил из самолета!

 — Вгорячах. А удар был очень сильный. Умирал Провоторов в полном сознании.

Эту катастрофу тяжело переживал весь гарнизон. Одно дело, когда летчик погибает из-за собственной ошибки. Горько, обидно бывает, но смерть его не надламывает волю остальных. И совсем другое дело, если виной всему отказ материальной части. Даже у опытных летчиков такие случаи подрывают веру в надежность самолета или двигателя. Человек есть человек.

Нужно было срочно найти причину отказа двигателя. Срочно — до возобновления полетов. И не только для того, чтобы избежать повторения подобных случаев. Требовалось сделать все для морального успокоения летчиков, особенно молодых.

Инженеры и техники тщательно обследовали разбитую машину и нашли в камере топливного насоса крохотную дюралевую стружку. Видимо, она случайно попала туда при сборке. И случилось так, что стружка заклинила поршень насоса в такой момент, когда летчик не имел никакой возможности что-либо предпринять для своего спасения.

После этой катастрофы мы обязали технический состав перед полетами проверять все агрегаты самолета в рабочем состоянии. Летчикам было приказано длительно и на полных оборотах пробовать двигатель непосредственно перед взлетом.

Во всех подразделениях состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых обсуждались меры по предупреждению летных происшествий.

Казалось, сделано было все, чтобы печальные случаи не повторялись. И все-таки одна заноза не давала мне покоя. Если б в конце взлетной полосы не было оврага, Провоторов, возможно, остался бы жив. Что делать? Засыпать его у нас не хватало ни времени, ни сил.

 — Вот что, — сказал я Соколову, — поеду к секретарю обкома и приглашу его на аэродром. Пусть сам убедится, что этот овраг больше терпеть нельзя. А потом вместе с ним напишем письмо министру, колесо наверняка закрутится.

На следующий день секретарь обкома приехал. Поздоровавшись с летчиками, которые стояли в строю, он стал осматривать аэродром и самолеты. Посидел даже в кабине.

Потом мы показали гостю полет. Взлетел командир эскадрильи.

Красиво выполнив несколько фигур пилотажа, он пошел на посадку. Самолет приземлился в начале полосы, а закончил пробег у самого оврага.

 — Пусть летчик не трогает машину с места, пока мы не подъедем, — попросил секретарь обкома.

И тут он, даже не будучи знакомым с авиацией, сразу понял, какая опасность угрожала летчику в случае отказа тормозов самолета. Через день состоялся пленум обкома. На пленуме обсуждался вопрос о помощи нашей дивизии в оборудовании аэродрома. Пленум обязал ряд заводов и строительных организаций города выделить нам землеройные машины и помочь людьми, особенно специалистами.

Судьба оврага была решена.