Фройляйн Кронталер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Фройляйн Кронталер

Мода может завладеть жизнью человека… Иногда все начинается с одной случайной встречи.

Малкольм Макларен

Я не ревнивая. У китайцев есть пословица: если у тебя есть конь, он к тебе вернется. Так и у нас с Андреасом. Во всех отношениях он, Андреас, конь – гордый, неуловимый, ретивый.

Вивьен Вествуд

«Я была очень, очень счастлива одна. Когда ты один, в этом есть огромные преимущества. – Вивьен наклоняется ко мне, будто собираясь поделиться секретом. – Например, сегодня Андреаса нет, он в Италии, и у меня выдалось чудесное утро: я проснулась в шесть, бодрая и отдохнувшая. Если бы он был дома, мне бы пришлось еще долго валяться в кровати, притворяясь спящей, а так я просто включила свет и стала читать, писать, делать что мне хочется. Если ты сам по себе, ты можешь позволить себе гораздо больше».

В июле 1991 года Вивьен дала Кэролайн Филипс из «London Evening Standard» совершенно необычное интервью. Оно вышло в разделе «Мой образ и я». Это был утонченный рассказ искушенного человека о том, что значит жить в ярком свете софитов, как жила Вивьен больше десятка лет. Это интервью Вивьен дала, находясь на перепутье. За несколько месяцев до этого ей исполнилось 50 лет, и официально она была одна, говорила, что счастлива, к тому же начала вкушать первые плоды коммерческого успеха. «Думаю, я довольно много заработаю, может, очень много, – заявила она с типичной для дербиширца откровенностью. Картинно улыбаясь и дымя сигаретой «Житан», которые в то время постоянно курила, она продолжала в менее типичной для себя манере: – Мне и вправду нравится моя внешность. Я много чего вижу на своем лице – тайны, глубину. Я бы не хотела делать круговую подтяжку». Ее уверенности в себе позавидовала бы любая, в особенности пятидесятилетняя женщина из мира моды, чей публичный образ складывался преимущественно из фотогеничности и провокационной сексуальности. Вивьен в пятьдесят лет даже не собиралась переходить на одежду бежевого цвета и удобную обувь. Ее уверенности в своей женственности способствовало обожание прессы – если не английской, то заграничной – и растущее ощущение, что ее понимают в мире британской моды.

Дальше последовала серия интимных откровений: «Я знаю, у меня вокруг подбородка ужасно дряблая кожа, – пожаловалась она, – но я до сих пор потрясающе уверена в своей внешности. До сих пор считаю, что любой мужчина, который из всех женщин, находящихся в комнате, предпочтет кого-то кроме меня, – либо дурак, либо сумасшедший. Кстати, мое тело всегда мне нравилось… В моем распоряжении все интеллектуальные и сексуальные преимущества пятидесятилетней женщины. Мне кажется, я добрая. У меня хорошее чувство юмора – и я с удовольствием веселюсь и знаю: то, что забавляет меня, позабавит и других. Я люблю посмеяться над собой, правда, очень люблю. Не переношу шаблонности – это у меня от природы, – и мне не нравится делать что-то как все. Никогда не нравилось. Я эксцентрична и горжусь этим, горжусь, что я такая в наш век конформизма. А еще я ранимая и стеснительная – пока не выйду на люди! Я совершенно не расстроюсь, если до самой смерти у меня больше не будет ни с кем секса – обойдусь и без этого. Говорят, искусство и творчество – сублимация сексуальных порывов, так что, может быть, мне их хватает. И, знаете, когда творишь сам, испытываешь удовлетворение».

Несмотря на эти слова, Вивьен намекнула, что у нее в жизни, вероятно, появится еще кое-что новое, кроме уверенности в себе как художнике и предпринимателе: «…Ничего страшного, если у меня не будет ни с кем отношений, потому что я очень люблю быть сама по себе, хотя и считаю, что заниматься сексом великолепно… И мне бы очень хотелось, чтобы мужчины чаще делали мне непристойные предложения и чтобы у меня были случаи делать такие же предложения мужчинам. Хотя вообще-то я недавно попробовала… кое-кому».

Догадаться, кто этот «кое-кто» журналистке из «Evening Standard» не удалось, как не удалось и многим другим людям, не входящим в ближний круг Вивьен. Однако молодой австриец, о котором шла речь, мог быть как причиной, так и следствием уверенности Вествуд в своей неотразимой сексуальности. Звали его Андреас Кронталер.

С 1989 года она три дня в месяц преподавала в Венской академии прикладных искусств. Вивьен рекомендовал себе на замену ее парижский друг Жан Шарль де Кастельбажак. «Средства ему не позволяли преподавать! Работы много, и денег за нее хватало только на весьма скромную жизнь, но я решила попробовать». Вивьен зарабатывала 4000 фунтов стерлингов в месяц. Ее преподавательская карьера после Вены длилась еще 13 лет, на протяжении которых она курсировала между Лондоном и Берлином. «Я обожала преподавать и любила Берлин, – говорит Вивьен. – Моим помощником был Юрген Фриш, чудесный человек, я по нему очень скучаю, и у нас в Берлине установились великолепные рабочие отношения с ним и Гундулой Вольтер, историком моды, и Ирис, которая до сих пор работает у меня закройщицей. Я всех водила в художественные галереи и филармонию. Моя самая любимая художественная галерея в мире – Берлинская картинная галерея. Или, по крайней мере, та, которую я знаю лучше всего. В Берлине живет настоящая богема: люди делятся идеями, а жизнь там недорогая и для меня, и для моих студентов тоже. По крайней мере, была в те годы. Берлин – настоящий город искусства, в уменьшенном масштабе. Мне было очень приятно там преподавать, но началось все в Вене, потому что Жан Шарль де Кастельбажак сам преподавать не хотел!»

Оказалось, что преподавание моды для Вивьен стало идеальным занятием. В снятом ею позже документальном фильме «Painted Ladies» («Нарисованные дамы») Вивьен раскрывает некоторые особенности своего преподавания в Вене и Берлине: ее студентам часто приходилось воссоздавать исторические костюмы и представать перед своеобразным художественным советом, чтобы научиться ценить культуру, ведь лучший способ чему-то научиться – сделать это самому. В то время и позже люди с некоторой иронией отзывались о том, что Вивьен, закройщица-самоучка, шившая одежду в стиле панк, заставляла студентов копировать исторические костюмы и фасоны, оттачивая технику. Но еще, конечно, забавно, что радикально настроенная в 60-х пропагандистка ситуационизма учила создавать старинные наряды в старинном городе Вена. Преподавание в Академии неожиданным образом изменило жизнь Вивьен.

Шотландская клетка «Вествуд Макандреас»

«Я люблю преподавать и любила вести занятия по моде – передавать знания другим людям. Единственное, о чем я жалею, – что так и не попыталась выучить немецкий, пока находилась там. Немногие немецкие слова, что задержались у меня в голове, – это названия картин в галереях, пожалуй, в духе моего литературного ума: «Regenbogen mit Landschaft», «Радуга с ландшафтом», – но они оказались не очень-то полезны для моей жизни с Андреасом! Я проводила обычный отбор из подавших заявление на мой курс. Попросила их сделать какое-нибудь животное из картона и бумаги. И принимала их на основании того, что они сумели сделать из обычного картона. Было забавно. Например, один студент просто подал мне тюбик с клеем «UHU»: это был каламбур, потому что на немецком это слово означает «сова», – и вот он просто протянул мне клей, я посмеялась и приняла его на курс. А потом был еще один мальчик, мужчина, Андреас Кронталер. Он смастерил корову. Так что мы познакомились благодаря корове. Он смял бумагу, сделав реалистичную фигурку. Нарисовал ей ресницы. Как же он испачкался – был весь в краске, вымазал и руки, и лицо. И я спросила, почему он сделал именно корову, а оказывается, он считал ее красивым, самым красивым животным, какое можно вообразить, и он посмотрел на меня так, будто я задала самый глупый вопрос на свете. У коровы были голубые-голубые глаза, красивые рога, черно-белый окрас. Андреас посмотрел на меня из-под своих густых ресниц и сказал: «Ну как же, Вивьен, ведь корова – самое красивое животное». Так все и было».

Двадцатитрехлетнего Андреаса Кронталера приняли. Андреас, сын кузнеца из Тироля и дочери хозяина молочной фермы, к десяти годам уже не сомневался, что создавать одежду – мечта всей его жизни. Он почти случайно попал на курс Вивьен и на первых порах не мог толком разобрать, что она говорит со своим дербиширским акцентом. Несмотря на это, его немедленно сразил ее стиль и ореол искушенного в моде специалиста, а вскоре, проникнувшись ее идеями, он начал понимать и ее речь. Он тоже отлично помнит их первую встречу.

«Конечно, я слышал, кто такая Вивьен Вествуд. Какие-то ее вещи я видел в журнале годом или двумя раньше в итальянском «Vogue». Мне тогда было лет двадцать. От других я слышал, что Вивьен очень хороший преподаватель. У нее огромный талант учить студентов, потому что она невероятно терпелива и в то же время очень ясно и убедительно объясняет. В общем, вот так. Произошло все, мягко говоря, неожиданно. Я был студентом. Сидел у окна, место мое располагалось высоко и далеко, эти места напоминают буфеты, высокие такие, и вот я сидел на своем месте, и меня было почти не видно, и я болтал ногами. И наблюдал. Сидел высоко, сзади, и она вошла в аудиторию, большую аудиторию. Наш новый профессор. И в одну секунду, какую-то секунду, долю секунды, все почти застыло. Как в замедленной съемке. Вот Вивьен входит в аудиторию, а я подумал: какая же она элегантная. Пожалуй, именно таким было мое первое впечатление. Боже мой, что за женщина! Я вижу тот день как сейчас. Я только и думал, что никогда в жизни не видел никого, кто бы выглядел так чудесно, был бы так хорошо одет, так элегантен, и решил – я и сейчас так считаю, – что она невероятно привлекательна. Помню, на ней была тонкая кофточка шотландской вязки, легинсы в ромбик и свитер в тон, а на одно плечо была накинута клетчатая шаль, и она, знаешь ли, то и дело спадала с плеча. Очень простой и очень сексуальный наряд. А еще помню, у нее была маленькая сумочка из деревянных бусин с замком наверху, ужасно милая. А в сумочке у нее лежала лупа. В общем, тот момент остался у меня в памяти, как стоп-кадр. А потом она села на высокий стул за столом и стала рассказывать. Она так говорила! Не знаю, как сказать. Когда ее слова выражают то, что у тебя на душе. Как вы, англичане, это называете? Она сформулировала вслух все мои мысли и убеждения, которые я прежде никогда не озвучивал. А это отчасти и есть любовь. И я понял. Просто понял, что влюбился. Так что это правда: Вивьен Вествуд открыла мне глаза на многое. Помню, я подумал с удивлением: «Да, этого я точно не ожидал, проснувшись сегодня утром, но, похоже, курс будет интересным».

Андреасу тогда было двадцать три года. Вивьен – сорок восемь.

«Во-первых, я подумала, что он просто замечательный, – вспоминает Вивьен. – Студент, который мне интересен больше всех. Я носилась туда-сюда, и вскоре, когда я прилетала в Вену, он стал встречать меня у трапа. Так что с самого начала он был особенным. Андреас всегда говорил, что я великолепно выгляжу. Он до сих пор так говорит. Что я отлично выгляжу. Хотя мне, честно говоря, казалось в то время, что я была немного полновата, мне не всегда нравилось, какой я была. А еще я все время носила килт, который, как я считала, мне шел и скрывал недостатки. Мы сразу же очень понравились друг другу. Так все и началось. Он очень забавный. Особенно в отношении женщин. Помню, уже в самом начале он придавал огромное значение одежде. Взять хотя бы перчатки. Выполняя одно из заданий, он сшил наряд, женский купальный костюм, дополнил его длинными перчатками и сказал: «Руки женщины – что может быть красивее?.. Разве только ноги и, конечно, лицо… Все, что посередине, меня не интересует». Он большой ценитель женщин, особенно женских ножек, – и наших моделей.

Андреас невероятно талантлив. Когда мы впервые встретились на учебе, ему совершенно невозможно было ставить оценки, он просто не вписывался в систему оценок. Таким он и был – большим талантом. Я это сразу заметила. Боже, какой он был удивительный!»

В выпуске американского «Vogue» за март 1992 года мы читаем: «Несмотря на наставшие в моде тяжелые времена, гениальный британский модельер, похоже, в хорошей форме». А чтобы проиллюстрировать статью о ней, флагмане британской армады талантливых новых дизайнеров, Вивьен попросили сняться в воздушном свадебном платье. Придумала это Изабелла Блоу, в качестве фотографа решили пригласить лорда Сноудона. «Платье было уникальное: горы тюля легче перышка, нарезанные Андреасом и покрашенные мной вручную в грязно-белый цвет. Там было не меньше десятка слоев краски». Кончилось тем, что кто-то в издательстве убрал это неповторимое платье в гигантскую коробку, и сверху казалось, будто это упаковочный материал, и уборщик случайно выкинул его. Вивьен говорила, что по задумке Сноудона образ должен был напоминать образ Греты Гарбо из «Королевы Кристины», правда, на деле он вышел больше похожим на мисс Хэвишем из «Больших надежд». Зато возник любопытный вопрос: какую роль отводила себе Вивьен в этом романе, описанном ею при помощи ткани, когда их отношения с Андреасом стали развиваться.

Еще за несколько месяцев до того, как началась их летняя любовная связь, Андреас и Вивьен уже были одержимы друг другом и долгие часы проводили вдвоем, споря об искусстве, делясь идеями и смеясь. «Иногда было непросто, – вспоминает Андреас. – Она очень сильная женщина, и соответствовать ей, жить бок о бок с ней или в ее тени трудно. Но это меня привлекало тогда и привлекает сейчас. Мне нравилась такая жизнь. Я хотел стать некой незримой силой рядом с ней. Я смотрел, как она дает интервью или что-нибудь делает, и думал: «Я смогу о ней позаботиться». Правда, в те дни я много пил. Мы оба пили, но я – больше. Уж если австриец пьет, то он пьет. Кстати, я где-то прочитал, что Ив Сен-Лоран выпивал в день по бутылке виски, и подумал: и я так буду делать, вот он – путь к гению! Оказывается, нет. Говорю же, я был очень молод. Вивьен все прощала. Вообще-то я толком не знал, что делать. Рядом со мной был человек, который вслух произносил то, о чем я только про себя подумал. Она стала для меня еще и гуру и наставником. И, опять же, другое дело, когда начинаешь жить с кем-то. Но Вивьен – это всё, с ней нет никаких границ. Мне нравились идеи, которые она отстаивала и отстаивает, то, во что она верит. Мне нравилось, как она продавала вещи – продавала идеи и красивые вещи. Она на многое открыла мне глаза, так что с ней я очень быстро вырос. Мне очень трудно сразу уловить суть, зато я гибкий. Гибкий, как дерево. Я подумал: «Я никогда не ожидал такого поворота, но такова моя жизнь. А Вивьен такая прямая, так упорно отстаивает свои убеждения. Я никогда не встречал подобных людей, и мне очень повезло, что у меня есть возможность быть с этой женщиной». Так что разница в возрасте для меня ничего не значила. Конечно, со временем все изменилось. Изменилось. Но поначалу я просто был счастлив оттого, что я рядом с ней и старался ни о чем особо не задумываться. И в какой-то момент – тут уж я как джентльмен не буду вдаваться в детали – я стал испытывать полнейшее удовольствие. Каждый день был все более приятным и творчески насыщенным, а я становился все счастливее просто оттого, что мы вместе. И я изо дня в день повторял себе: «Как мне повезло и как я счастлив, что я с Вивьен и что провожу время с этой невероятной женщиной».

Молодой Андреас считал, что Вивьен изменила его жизнь, и ощущение это было взаимным. «Андреас был реалистом. А я, пожалуй, нет. Да и сейчас я отнюдь не реалист, – говорит Вивьен. – Он очень практичный. Я вижу все в черно-белых красках. Вот, например, только сегодня я сказала Тайзер, нашей помощнице, что хочу связаться с теми, кто стоит у власти в Китае. Я обожаю китайскую живопись. По моему мнению, это высочайшее достижение человечества. Древняя китайская цивилизация оставалась практически неизменной тысячи лет до 1911 года, когда у них случилась революция, и сейчас они живут, копируя американскую финансовую модель. Думаю, Китай сможет перенять истинные человеческие ценности, если повернуть экономику в верном направлении. Его к этому нужно только подтолкнуть. Говорят, экономика Китая уже начала меняться. В прошлом китайцы жили согласно этим ценностям, нужно только к ним вернуться. Так вот Андреасу не свойственно мыслить подобным образом. Но если я попрошу его помочь мне практически, например связаться с Китаем, он это сделает. А знаешь, что он ответил на мои рассуждения? Он сказал: «У меня сегодня был самый чудесный день в жизни». Он увидел работу модельера Чарльза Ворта в Музее Виктории и Альберта. Она оказала на него огромное впечатление. У него талант и острый глаз. Вот за что я называю его реалистом. Реальность для него – то, с чем ему под силу справиться».

«Впервые попав в Лондон, я не захотел останавливаться в доме Вивьен, – говорит Андреас. – Это не по мне. Несколько месяцев я жил в Кэмдене, в студии, мне там очень нравилось. Я будто снова попал на чердак родительского дома, где лежала старая одежда матери. Я спал, как на кровати, на вещах Вивьен из искусственного меха, на горах ткани. Мне приходилось вставать рано утром, все убирать и мыться в раковине в студии, прежде чем кто-нибудь придет на работу. Если мне везло, то кто-нибудь приглашал меня к себе и я мог принять душ. Но зато вечером, когда Вивьен и все остальные расходились по домам, я оставался со всей этой одеждой и коробками, полными старых нарядов и нарядов, над которыми только шла работа, изучал их и рассматривал. Прямо как в детстве на чердаке или как во время визитов мамы к ее портнихе. Когда ты рассматриваешь и исследуешь вещь, ты учишься.

А потом в какой-то момент Вивьен, наверное, стало меня жаль, потому что я спал на полу. Я уже говорил, у меня все началось сразу: любовь с первого взгляда. Но, возможно, для нее все было не так просто. Получается, наши отношения пришли к естественному продолжению, ведь мы очень много времени проводили вместе. Тем не менее мы ни в чем не признавались и официально не встречались еще долгое время. Наши отношения оставались тайными».

Воспоминания Вивьен несколько иные: «Он приехал в Лондон работать. Со мной тогда сотрудничала очень приятная женщина-австрийка Минни, она делала украшения и аксессуары и еще преподавала в Колледже искусств Святого Мартина. Она первая заметила. «Вивьен и Андреас влюбились друг в друга, – говорила она так, будто мы школьники. – Влюби-и-лись». Я впервые об этом услышала, и меня эта мысль застала врасплох, потому что мне очень нравился Андреас, чертовски нравился, но я никогда и не мечтала о каких-то романтических отношениях с ним, он мне просто очень сильно нравился, и я восхищалась его талантом. Мы нравились друг другу и при любой возможности искали общества друг друга. Когда мы находились в одной комнате, я видела, как он следит за мной взглядом, да и я наблюдала за ним. Но не все было так просто. Во-первых, из-за моего возраста. Во Франции за такое дают медали, а в Англии арестовывают. Так что я даже не думала об этом. «Нет, – сказала я себе, – ни за что: со студентом!» Но потом решилась. Должна сказать, инициатива исходила от меня. В конечном итоге. Так вот все получилось. Как бы то ни было, несколько раз сложилась такая ситуация, совершенно случайно, как оно и бывает, и стало понятно, что, похоже, у нас зарождаются сексуальные отношения. Но я думала, что нужно взять себя в руки и не поддаваться. Ни за что. У нас в Дербишире про такое говорят: похитила из колыбели!»

Чувства, которые Вивьен надеялась подавить, и зарождавшиеся любовные отношения, которые она надеялась скрыть, не могли остаться незаметными для окружающих. «Они были очень близки друг другу с самого начала, – вспоминает Бригитт, приехавшая из Германии примерно в то же время. – Андреас начал оставаться у Вивьен довольно скоро – спустя несколько недель или месяцев, может раньше». В первые месяцы отношений Вивьен и Андреас часами все обсуждали. «Они говорили об искусстве. О моде. О культуре. И в итоге они впитали идеи друг друга – так нам казалось. А потом они начали вместе приезжать на работу на велосипедах и, не скрываясь, уезжали вместе домой. Они не держали ничего в тайне».

«Я приехал в Лондон по приглашению Вивьен и остался, – просто говорит Андреас. – А через пару месяцев я съездил в Вену, чтобы собрать вещи, и переехал к ней. Я больше ни с кем не был связан, так что я мог взять и приехать. Я любил Вивьен и любил работать с ней. Я просто окунулся во все это с головой, она подарила мне свободу и ответственность, и я не раздумывая согласился. Я был очень молод, мне тогда, наверное, было года 23. Но вдруг все встало на свои места. Нам пришлось непросто: некоторым здесь наши отношения казались странными. Но мне на самом деле было безразлично. А еще помню, я с самого начала обратил внимание на то, что Вивьен невероятно оптимистичный человек. Я не переставал влюбляться в нее. Например, в квартире, где мы жили, стояла сильная влажность: конденсат стекал прямо по оконным стеклам между рамами. На улице шел дождь – унылая погода, – а она смотрела из окна и говорила: «Чудесно, какой чудесный день». И теперь я думаю так же».

«Сейчас я думаю, что Андреас появился точно в нужный момент. Прежде всего с точки зрения дизайна. Андреас открыл для меня настоящий потенциал высокой моды, и в частности Ива Сен-Лорана. Например, он упорно уговаривал меня сделать из корсета одежду массового производства. Его любовь к Диору также изменила мое творчество. К примеру, коллекция «Да здравствует кокотка» и жакет «Metropolitan» из нее – дань уважения Диору и его жакету, выставленному в Метрополитен-музее. Эту модель придумал Андреас. У него и у Ирис я научилась давать ткани говорить самой за себя и работать исходя из ткани. Возможно, я сама нашла бы свой путь, но со мной и моими отношениями всегда было так: и с Малкольмом, и с Гэри, и с Андреасом. Мое преимущество – в умении оценить то, что они предлагают, и использовать это. Андреас же был настолько талантлив, что нуждался в чем-то вроде якоря. И якорем стала я. Это взаимная зависимость. Андреас говорит, вкус – то, что никогда не удовлетворить. Он работает на износ. Сразу же энергично принимается за дело. Он замечает качества вещей и текстуры, которые я могла пропустить. Помню, мы работали над коллекцией «Grand Hotel» («Гранд-отель»), когда Наоми была в лиловом, который так ей шел, Кристи Тарлингтон – в желтом, а Татьяна – в палевой юбке, и эти пышные наряды заполняли всю комнату. Их сделал Андреас на основе моих корсетов, собрал всю ткань и зафиксировал. Это очень трудно практически, но ему удается решать подобные задачи. Помню, как он подкидывал в воздух все эти ткани – а он крупный мужчина – и говорил: «Вещи должны получиться легкими как перышко и выглядеть так, будто их шили ангелы!»

Жакет «Metropolitan» из коллекции «Да здравствует кокотка»

По мнению Вивьен, их отношения с Андреасом укрепились по нескольким причинам. Андреас отличался очевидным талантом и страстью к работе, а потому они легко находили общий язык. Кроме того, его тепло приняла семья Вивьен, особенно ее мама и Джо – кстати, ровесник Андреаса. «Они все отлично поладили. Андреас по-настоящему любил маму. Он начал ходить с ней в паб по пятницам, но не из какого-нибудь чувства долга или чего-то в таком роде. Ему было приятно находиться в ее компании, и, надо сказать, она от меня отдалилась, поскольку ее не особенно интересовала политика! Еще меня привлекло и изменило вот что. Андреас очень мягкий человек, хотя и очень сильный. Его учитель физкультуры хотел сделать из него профессионального боксера. Тренер по боксу как-то сказал ему: «Когда ты наносишь удар, то улыбаешься». Он совершенно не агрессивный, но мощный физически. Однажды, когда мы еще только узнавали друг друга, он очень меня удивил. Поначалу нам приходилось тяжело, ведь он был очень молод, он на 25 лет меня моложе, но, боже мой, как же он меня иногда доставал! Просто стоит у тебя над душой и донимает. Назовем все как есть. Да, Андреас мог серьезно достать. Он и сейчас такой. Я как-то раз не выдержала и просто сказала: «Ой, Андреас, отвали!» Это случилось в самом начале. Он затих, потом сказал: «Вивьен, ты сказала мне «отвали», так что, пожалуй, мне стоит так и сделать. Сбежать». С тех пор я никому ничего подобного не говорю. Я поняла, что на него в детстве никогда не кричали, его никогда не били. И я стала такой как он – это дзен!

Помню, первый показ, который Андреас посмотрел, – «Портрет». Тогда он еще учился. Коллекция не произвела на него особого впечатления. А я полагала, что она получилась очень хорошей, так и другие думали, но у него имелись сомнения, и он мне так и заявил, а я подумала: «Вот нахал!» Но Андреас всегда так страстно высказывает свои мысли, что все его послушали, и к моменту создания следующей коллекции с его мнением все уже считались. И, сам понимаешь, люди вроде Мюррея, который работает со мной тысячу лет, и Марк, и некоторые другие были немного ошарашены, что немудрено, однако с самого начала они понимали, что Андреас действительно талантлив, и готовы были прислушиваться к нему. Понимаешь, они помогали мне и знали, что мне нужен кто-то, с кем можно критически обсуждать идеи. Марк и Мюррей – без сомнения, ключевые члены команды дизайнеров. Но я понимаю, что в то время им пришлось тяжело».

За работой команды время от времени наблюдал Роберт Пиннок, в основном когда коллекцию собирали воедино. «Скажем так: Андреас – очень сильная личность. Некоторые формулы срабатывают хорошо. X плюс Y. Они пришпоривают друг друга. А еще он очень красивый мужчина, родившийся в очень красивых местах, где, правда, живут люди правых взглядов, так что, наверное, взросление у него шло непросто. А Вивьен дала ему свободу и возможность работать в студии в Клэпхеме, и стало видно, как он растет и набирается сил и любит ее все сильнее. Правда, думаю, без зависти к нему не обошлось. Это же дом мод, в нем не все просто».

Акция в поддержку независимости Шотландии. Андреас с Робертом Пинноком, на заднем плане —Мюррей Блюитт, 1999

«Помню, я поняла, что люблю работать над моделями с мужчинами. По крайней мере, я люблю работать с Андреасом. Все великие модельеры-мужчины, например Сен-Лоран, Диор, делали из женщин богинь. Иноземок, но при этом богинь. А я хочу, чтобы моя одежда придавала значимости, чтобы в ней ты выглядел героем. Мне нравятся великие модельеры-женщины, которые видели элегантность в игривости, взять хотя бы черное платьице Шанель с белым воротником и манжетами как у горничной, или ее бижутерию, или тирольский жакет – неизменные атрибуты деревенского шика или уличной моды, или твидовые вещи мужа, или соломенную шляпу на женщине – мужскую шляпу, которую носит женщина. Такие сочетания мне нравятся. Модельеры-мужчины иногда неудержимы в своих идеях. Уж Андреас-то точно. Он придумал сделать накладной зад. Типа подушечки-турнюра. Он попросил отца смастерить маленький металлический каркас, а он у него кузнец, и на следующий сезон все наши модели были с этими накладными грудями и ягодицами. Конкретно для той коллекции нам, конечно, пришлось все делать в двух экземплярах: один – для подиума и один – для продажи, потому что я знала, что люди не захотят выкладывать деньги за эти конструкции прежде, чем купят сам костюм. Но я была очень горда тем, что Андреас это придумал, и от моего имени, и тем, что вместе мы придумали новый силуэт – новый способ воздать хвалу женщине, кроме того, отсылавший к прошлому. Опять же, я могла бы сделать это и сама, ведь эта эпатажная идея была практически смешением моделей для «SEX» и «Харрис-твида», но она родилась во время разговора с Андреасом о создаваемом мною нижнем белье и о движении женских ягодиц при ходьбе. Для создания произведения искусства нужен диалог – иногда диалог между мужчиной и женщиной о сексе».

«Нужно уважать женщину, – продолжает Андреас, – а модельеры-мужчины не всегда это делают, они придают женщине формы, которые угодны им. Когда был жив Александр Маккуин, я показал Вивьен одну из его вещей, топ, на самом деле напоминавший трубу, скроенный так, что сдавливал грудь, и Вивьен он ужасно не понравился, она сказала, что его, по-видимому, будет больно носить. Нужно относиться с аккуратностью – и с немалой аккуратностью – к груди. Меня всегда интересовало, как шьются вещи. Дизайн и мастерство – вот составляющие великолепной работы. А если что-то, например сделанное Вивьен, выполнено не очень хорошо, я огорчаюсь. Однажды я даже расплакался, когда увидел, что наделали мастера. Я больше всего на свете хотел, чтобы ее вещи были не только хорошо смоделированы, но и хорошо сшиты – как у Черрути. Так что, наверное, моим первым «подарком» была помощь в создании летней коллекции для отдыха – очень хорошо сделанной и такой легкой, что вещи из нее можно было скатать в крошечные шарики и положить в вакуумные пакеты и они все равно смотрелись бы идеально. В то время я никогда не заглядывал в будущее, жил настоящим моментом. Лучше всего помню, что я постоянно смеялся. Я очень любознательный и люблю приключения: интересуюсь едой и одеждой… не все такие. А мы пустились в приключение, и нам было весело, в то время мы могли выжать из себя максимум и сейчас можем и выжимаем, потому что мы были очень предприимчивыми. Когда я только познакомился с Вивьен, она меня очень вдохновила: будто шоры сняла с глаз, будто совершила открытие».

Помимо зарождавшихся между Вивьен и ее 23-летним студентом творческих и личных отношений, происходили изменения в структуре студии в Кэмдене и во взаимоотношениях персонала. Времена были неспокойные, и бизнес Вивьен пытался откликаться на повышенный интерес к ее торговой марке. Поступало много срочных заказов, в частности из Азии. В начале 90-х, когда Бригитт и Андреас, каждый своим путем, попали в близкое окружение Вивьен, на нее официально работало только 8 человек, а в стране была рецессия. Компанией управлял Джо, и управлял он ею как семейным бизнесом. Вивьен владела всего двумя магазинами: «Mayfair» на Дэвис-стрит и «World’s End» на Кингз-Роуд. Несмотря на широкое освещение в прессе творчества Вивьен и модные фотосессии, вся команда по-прежнему ездила на парижские показы в фургоне с последней партией одежды, дошивая ее в пути. При этом не только для необычной пары, оказавшейся в центре событий, но для всех это были бурные времена. Парижские показы, на которых получило признание творчество Аззедина Алайи, стали будоражить прессу по всему миру, а особенно на Дальнем Востоке.

«Я понимала, какое впечатление производят мои коллекции. Это было видно! Но я никогда не рассчитывала на какое-то особое признание дома. Бульварная пресса, в отличие от солидных модных изданий, по-прежнему с интересом следила за мной». В 1990-х Вивьен стала одним из модельеров, привлекавших больше всего зрителей на Неделе моды в Париже. К моменту создания коллекций «Caf? Society» («Завсегдатаи кафе») и «Storm in а Teacup» («Буря в стакане воды») у Вивьен начала формироваться клиентура со всего мира – покупатели, коллекционеры и модники. В мире моды все стали сходить по ней с ума.

«Каждый хотел попасть на ее показ», – вспоминает Бригитт. «Творилось нечто невообразимое, – говорит Роберт Пиннок, который трудился за кулисами, – что-то безумное и опасное: будто все хотели заполучить кусочек Вивьен. Будто она была эпицентром моды, и каждый напряженно выжидал, что она придумает дальше. На улице происходили беспорядки. Почти в буквальном смысле. Мы работали внутри, но слышали, как с улицы доносится гул толпы. Полиция сдерживала людей, пытавшихся пробиться внутрь». В то же время благодаря неотступному интересу публики и своей скандальной славе Вивьен начала работать с мировыми супермоделями, и это привлекло к ней еще больше внимания, начался еще больший ажиотаж вокруг ее творений. В этом большую роль сыграл Сэм Макнайт, знаменитый во всем мире парикмахер, работающий с моделями. Давний поклонник и друг Вивьен, он познакомил ее с Линдой Евангелистой и Наоми Кэмпбелл, причем они согласились участвовать в ее показах за гораздо меньший гонорар, чем обычно. Вместе с Сарой Стокбридж, Джерри Холл и многими другими они по-новому, с сексуальной и творческой свободой, демонстрировали работы Вивьен. «В основном модели зарабатывают деньги на рекламе, – объясняет Бригитт, – но рекламные контракты ты заключаешь, только если ты сексуальна, а сексуальнее показов Вивьен ничего не могло быть».

Джерри Холл на показе коллекции «Буря в стакане воды»

Так что к середине 90-х – времени «Англомании», «Завсегдатаев кафе», «О свободе», «Бури в стакане воды» – Вивьен оказалась самым востребованным модельером в мире, а ее одежду, которую носили женщины, чьи фото чаще всего появлялись на страницах глянцевых журналов, стали узнавать миллионы. Неудивительно, что британская пресса была все так же враждебно к ней настроена, используя показы Вивьен, чтобы оправдывать свою лень и филистерство или чтобы продать побольше газет со статьями о сосках Кейт Мосс. Над моделями Вивьен смеялись. Зато иностранная пресса очень уважительно и доброжелательно отзывалась о творчестве Вивьен, а это в мире моды значило гораздо больше. «Как говорил Оскар Уайльд, – цитирует писателя Вивьен, – во Франции каждый буржуа мечтает быть художником, тогда как в Англии каждый художник хочет стать буржуа. В то время английскую прессу интересовала только Шанель. Потом появилось кабельное телевидение, а затем и Интернет, и показы мод в 90-х стали транслировать повсюду, и я стала звездой экрана». В итоге британская пресса и вместе с ней британская индустрия моды просто не могли больше закрывать глаза на творчество Вивьен.

В октябре 1993 года Джин Прессман из нью-йоркского «Barneys» снова выразил уверенность в коммерческом успехе Вивьен. «В нем миллион идей, – отозвался он о показе ее коллекции «Завсегдатаи кафе» в Париже, – и мы все их продадим». В тот сезон число заказов из магазинов в Германии было в десять раз больше, чем за год до этого. «Littlewoods» и «Trois Suisse», французская компания, выпускающая каталоги, опубликовали коллекции Вествуд (а это было еще до эры онлайн-покупок). Неожиданно Вивьен удалось заключить контракт с изготовителем сумок «Braccialini», часовая компания «Swatch» создала первые дизайнерские часы с логотипом Вивьен, а японская торговая компания «Itochu» подписала с ней лицензионное соглашение. Фирма «Liberty of London» просила разрешения шить для Вивьен свадебные платья, а «Tames & Hudson» хотела выпустить шикарное настольное иллюстрированное издание с ее работами. После парижского показа редакторы журнала «Marie Claire» всего за несколько часов организовали фотосессию для обложки, а Жан-Поль Готье, как говорят, «бился в экстазе». Среди участвовавших в показе супермоделей были Наоми, Линда, Синди и Кейт – и, говорят, вместо платы за работу они взяли наряды с показа, предполагая, что в итоге они будут стоить дороже. Роберт Пиннок отмечал, что после парижского показа уверенность компании и самой Вивьен в своей работе возросла. «К середине 1990-х компания стала получать доход, – отмечал он, – ощутимый доход. У нас были самые большие продажи билетов на парижские показы, супермодели – Линда, Наоми. На самом деле до тех пор я никогда особенно не интересовался модой, но мне и многим другим людям творчество Вивьен вдруг стало казаться осмысленным, подчеркивающим красоту женщины. У Вивьен это отлично получалось. Даже для меня, выросшего в мире моды, ее модели стали откровением. Мы ощущали подъем. Люди буквально ахали от изумления. И мы знали, что у нее все идет очень-очень хорошо… Но при этом по-прежнему приходилось брать Карло в тиски, чтобы выбить из него денег: нам все еще платили одеждой!»

Вивьен в боа из перьев и Андреас вечером после показа коллекции «Англомания», на котором Наоми споткнулась в туфлях на платформе и упала

В середине 90-х Вивьен, выражаясь языком пиара, «поймала момент». Такой результат дали все ее предыдущее творчество, плюс влияние Андреаса, плюс внимание мировой прессы. Кроме того, внесли свою лепту интерес покупателей из Японии и деловая хватка Карло Д’Амарио. «Конечно, мы все, кто работал с ней, испытывали эмоциональный подъем, – рассказывает Бригитт, – мы работали день и ночь и даже продавали одежду, заключали контракты на следующий день после парижского показа – принимали во всем активное участие».

«Карло удалось заключить контракт с Альберто Бьяни в Италии, – вспоминает Вивьен, – а потом он переключился на то, что мы делали здесь, в Лондоне. Джо перестал работать на меня, потому что он считал, что Карло слишком властный. Меня это очень расстроило – на самом деле, когда мне пришлось выбирать между Джо и Карло, это был худший день в моей жизни. Вот к чему все привело. Но я надеялась, что для Джо так будет лучше, и в конечном итоге так и получилось, потому что он ушел и основал «Agent Provocateur», а еще потому, что он был таким молодым и смышленым. Но я сделала этот выбор и ради Карло. Я не могла иначе. Потому что он очень многим ради меня пожертвовал».

«Вскоре после этого, – продолжает Бригитт, – за маркетинг стал отвечать Кристофер ди Пьетро, так что нам больше не пришлось самим заниматься продажами, и нам стало легче. Мы начали ощущать, что занимаемся настоящим бизнесом. Но таким, который был основан на искренней любви к делу». Времена были очень веселые, но и очень напряженные. «В 90-х каждый сезон оборот компании возрастал в два-три раза, сумасшествие какое-то».

Вивьен и так наслаждалась попутным ветром, подаренным ей прессой, когда представленная в Париже коллекция «Anglomania» («Англомания») 1993 года вошла в историю моды, подарив ей, пожалуй, самый цитируемый эпизод с подиумного показа. Наоми Кэмпбелл в высоких туфлях на платформе от Вивьен споткнулась и упала – и это происшествие сразу же попало на первые страницы изданий по всему миру. Имя Вивьен тут же стало известно всем и каждому. «Боже мой, – хихикает Наоми, отвечая на мой вопрос, – как же мне было стыдно! Я подумала: я подвела Вивьен. Но вообще-то, рухнув на пол, я сказала себе: «Ну, упала. И что с того? Соберись, такое случается. И иди дальше». И все шло нормально, пока я не попала за кулисы, а там – боже мой! – там все хохотали. И Вивьен тоже. Всем было ужасно смешно. Нельзя слишком серьезно относиться к жизни или к моде. Да, и вот еще что: кое-кто из модельеров – не буду называть имен – подумали, что я упала нарочно, и сейчас я хочу заявить, что это полная чепуха. Потом они просили меня упасть и на их показах, чтобы привлечь внимание прессы! Потому что внимания было невероятно много: о моем падении узнал весь мир». «За кулисами, – вспоминает Роберт Пиннок, – Вивьен была так счастлива, такой я никогда ее не видел. Думаю, все моментально поняли, что это происшествие тут же обеспечит нам первые полосы газет по всему миру. Так оно и случилось».

«В 90-х парижские показы изменили всю нашу жизнь», – повторяет Вивьен. «Теперь уже нельзя было не заметить, – объясняет Бригитт, – что Вивьен стала одним из самых влиятельных модельеров в мире, и при этом, что поразительно, одним из самых успешно продаваемых в Азии европейских модельеров. Карло начал продавать лицензии японским компаниям, однако без успеха в Париже у него бы это не получилось. Лицензии стали серьезной частью бизнеса, и вот почему. Японцам приходилось покупать лицензии, потому что налог на импорт у них очень высок. Одежда от Вивьен Вествуд, сшитая в Великобритании, продавалась бы у них втрое дороже. Поэтому-то японцы и начали так много тратить в наших магазинах в Англии. И в те годы Вивьен стала невероятно популярна в Японии. Осознанно или нет, она попала в точку, сочетая в своих моделях все, что японцы так любят, и ее магазины в Японии процветают. Японцам полюбились ее цвета. Им полюбились ее отсылки к западной культуре, к картинам и историческим событиям – шотландка, твид, – они все это просто обожают. Так что к середине 90-х у Вивьен в Японии сформировалась обширная клиентура, о ней много писали в прессе, и в самом начале это очень помогало заключать лицензионные соглашения на самых выгодных условиях. По этим причинам в конце века Карло Д’Амарио начал уделять основное внимание Японии, и сейчас там открыты десятки наших магазинов».

Когда дела пошли в гору, у Вивьен и ее неофициального возлюбленного возникла проблема. Андреас часто находился в разъездах – бывал в Италии на производстве, на Дальнем Востоке. Но Австрия тогда не входила в Евросоюз, и у него истекала виза. «Проще всего эту ситуацию можно объяснить так, – улыбается Вивьен, – у нас возникли проблемы при пересечении границ, и я сказала Андреасу: «Единственный выход: тебе нужно жениться на ком-нибудь. Нужно найти тебе жену». А он только рассмеялся и сказал: «Но, Вивьен, тогда мне нужно жениться на тебе».

А я и не думала об этом. Когда мы жили с Малкольмом, я думала, что брак нужен системе. А теперь это все запало мне в голову, и я подумала: конечно, это возможно. Я ни за кем не замужем, а он – мой мужчина. Мне нравится быть замужем. Свадебная церемония подкрепила бы мои чувства к Андреасу. И я буду с ним «в горе и в радости».

Так вот мы и решили пожениться. Мы никому об этом не говорили, и не знаю, кто об этом в итоге узнал. Оглядываясь назад, не могу сказать, почему мы решили сохранить все в тайне.

Вивьен до сих пор любит вязать. Париж, 1997

Я выбираю партнеров, которые стимулируют мою мозговую деятельность. У Андреаса я очень многому научилась. Чему он научился у меня, спроси у него. Мне было бы интересно это узнать. Кажется, он вообще-то говорил мне, но я не обратила внимания».

Когда Андреас вспоминает об их тайном бракосочетании с Вивьен, он тоже улыбается: «Вопрос разницы в возрасте никогда не стоял. Никогда. Пожалуй, только сейчас он обретает бо?льшее значение, просто потому, что она уже стреляный воробей, а мне только за сорок, и я пока не сбавляю темп. Напротив. Но, понимаешь, с самого начала все было очевидно. Была удивительная женщина, мы отлично проводили вместе время, и был единственный способ остаться с ней – пожениться. Но вообще-то это лучшее, что я когда-либо сделал. Не знаю, зачем мы так долго скрывали наш брак. Знаешь, это непросто. На самом деле я переживал тяжелые времена в личностном плане, когда мне было за тридцать и до середины пятого десятка. Не уверен, что Вивьен в курсе. У меня довольно одинокое положение. Пожалуй, так же себя чувствует герцог Эдинбургский! Спрошу у него». «Знаешь, как Карло называет Андреаса? – вмешивается в разговор Вивьен. – Правда, Андреасу не очень-то нравится. Карло называет его «principio consorte» – принц-консорт!» Андреас продолжает более серьезным тоном: «Но, кстати, я считаю, что коллекции, созданные в тот тяжелый период, вообще-то хороши, они особенные, и сейчас, когда прошло время, я понимаю, как иногда и бывает, что хорошие работы рождаются из мрака. И мы с Вивьен это пережили. А сейчас я считаю, что мы, дизайнеры, часто белые вороны – как Вивьен, как я. И как Шанель, родившаяся в самой крошечной деревеньке Оверни. Иногда люди из сельских и отдаленных уголков оказываются самыми искушенными. По-моему, это довольно странно. Да и мы по части моды со странностями! Это тоже наша общая черта».

Вивьен и Андреас веселятся во время фотосессии для Карла Лагерфельда в нарядах от-кутюр от Вивьен Вествуд, 1997

«Стимулирование мозговой деятельности – главная причина, почему я с Андреасом, – призналась мне как-то утром Вивьен, хотя я об этом не спрашивал, – не считая того, что я ему предана. И что бы он ни делал, я буду поддерживать его. По моему мнению, он может делать что хочет. И я говорю не только о творчестве. Я люблю думать за себя. Я гордая, я бунтарка. Так что я никогда, ни за что на свете не снизойду до того, чтобы ожидать от человека того, что он не захочет мне дать. Я никогда ничего не стану требовать от мужчины. Не стану. Такая у нас договоренность, и мне это нравится. Он всегда может делать что хочет. Андреас может распоряжаться собой как ему вздумается. Есть замечательная китайская поговорка: «Если конь твой, он всегда вернется домой». И Андреас как раз такой конь. Дикий конь. Мне повезло, я счастлива, что рядом со мной такой мужчина, как Андреас. Во многих отношениях. Он с легкостью мог бы стать самостоятельным модельером с большой буквы и работать под своим именем, не будучи никак не связан со мной. Так что мне повезло, что я его заполучила! Во-вторых, у него столько сумасшедших идей насчет того, что мне делать дальше, и мне от этого хорошо. Андреас невероятный, крайне талантливый. Я бы не смогла жить без него – ни на работе, ни дома».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.