Когда не стало Анны

Когда не стало Анны

Она обладала идеальным для танцев телом. У нее были прекрасные руки с удлиненными пальцами, ее ноги, особенно в подъеме, были великолепны. У нее было бледное овальное лицо с высоким лбом, темные, гладко зачесанные волосы, нос с легкой горбинкой, огромные глаза цвета спелых, темно-карих вишен. Бесподобна была голова на лебединой шее, и выражение лица, отчасти поэтическое, отчасти задорное, отчасти повелительное, постоянно менялось, как лицо самой природы. Тело ее было подобно самому чувствительному инструменту. Оно мгновенно откликалось настроением танца, подобно тому как камертон вибрирует от всякого прикосновения.

Сирил Бомонт[5]

Анна Павловна умерла в Гааге, постоянно проживала в Лондоне, при этом русская община в Париже просила разрешения похоронить соотечественницу на кладбище Пер-Лашез, где ей можно было бы поставить прекрасный памятник, недалеко от могилы итальянской балерины Марии Тальони[6], которой Павлова с детства поклонялась. Собственно, есть сведения, что на Пер-Лашез покоится не сама балерина, а ее многоуважаемая мать Тальони, тем не менее до сих пор молодые балерины оставляют свои первые пуанты на этой могиле. Павлова могла так же не знать об этом секрете, который администрация кладбища по понятной причине не стремится раскрывать.

Могила балерины Марии Тальони на кладбище Пер-Лашез. По традиции молодые балерины оставляют здесь свои первые пуанты

Сама Павлова настаивала на кремации. Во время гастролей в Индии она была зачарована индийскими погребальными церемониями, во время которых тело усопшего сжигается на погребальном костре. Кроме того, практичная Павлова прекрасно понимала, что где бы она не умерла, а практически вся ее жизнь состояла из переездов и гастролей, в случае ее внезапной смерти урну с прахом будет легче доставить домой в Россию, нежели гроб с телом. Анну можно было похоронить в ее поместье в Лондоне, на берегу лебединого озера или на лужайке, засеянной любимыми цветами Павловой – тюльпанами.

Анна Павлова в образе танцовщицы из Индии

И вот, оставшись наедине с трупом любимой женщины, Виктор Дандре оказался перед непростым выбором. В Россию нельзя, во всяком случае, его там не ждут. Он консультируется с главой Русской православной церкви в Гааге, священником Розановым, так как необходимо выяснить, что вообще говорит православная церковь о сжигании тела? Священник дает благословение на кремацию, после чего Дандре решает похоронить прах Анны в Гааге, с тем чтобы со временем власти России могли забрать урну и перезахоронить ее в Петербурге. Кроме того, себя он завещал так же кремировать и похоронить рядом с любимой супругой. Из завещания Виктора Дандре: «Я поручаю моим поверенным купить ниши 5791 и 3797 в крематории «Гоулдерс Грин» в качестве места для урн, содержащих мой прах и прах моей любимой жены Анны, известной как Анна Павлова. Я даю полномочия моим поверенным дать согласие на перенос праха моей жены и, если они сочтут возможным, также и моего праха в Россию, если когда-нибудь русское правительство или правительство любой крупной российской провинции будет добиваться переноса и даст моим поверенным удовлетворительные заверения в том, что прах Анны Павловой получит должные честь и уважение».

Кстати, об их супружестве – никаких документов, подтверждающих, что Анна Павлова и Виктор Дандре состояли в законном браке, до сих пор не обнаружено. Никто не знает, где и когда они могли венчаться. Павлова не сменила фамилию, у них не было общего банковского счета, свое имение в Лондоне Анна записала только на себя и завещала матери. Кроме того, сама Анна никогда официально не называла Дандре своим законным мужем. Он был ее любовником, импресарио, бухгалтером, рекламным агентом, массажистом, жилеткой, в которую можно поплакать, ковриком для вытирания ног, чем угодно, но только не мужем. После Анны Павловой осталось множество фотографий в различных костюмах, одиночных, с партнерами по танцу и просто друзьями и знакомыми, но нет ни одной свадебной фотографии.

Тем не менее после смерти Анны Павловой Дандре вел себя как вполне законный вдовец и даже сделал попытку не позволить матери Анны вступить в права наследницы имения принадлежащего дочери «Айви Хауса». Уяснив, что мать желает отсудить себе имущество дочери, Виктор тут же обратился в суд со встречным иском.

На каких основаниях он собирался завладеть имуществом Анны? На том, что утверждал, будто бы он ее супруг. При этом, как было сказано выше, Дандре не предъявил никаких свидетельств о браке.

Виктор Дандре и Анна Павлова

– Они были! – восклицал в свою защиту Виктор. – Но брак был заключен в России, а там произошла революция, не удивительно, что весь семейный архив сгорел.

Что же, бывает и такое, документы могут сгореть в одном месте и вдруг неожиданно проявиться в другом, скажем, в записях церковной книги.

– В какой церкви произошло венчание?

Вопрос повис в воздухе.

– Кто из священников венчал?

Нет ответа.

– Когда?

– Простите, запоздало вспоминает кто-то из судейских, – но на предварительном слушании вы утверждали, – он роется в исписанных листках, – будто бы вы поженились в Америке.

Теперь склерозный Дандре готов признаться в том, что он венчался с Павловой в Штатах, но так же не может найти документов или хотя бы назвать место, где проходило венчание. В результате ничего удивительного, что суд счел возможным передать «Айви-Хаус» матери Анны, а Виктору пришлось собирать чемоданы и проваливать на все четыре стороны.

Анна Павлова в саду собственного дома «Айви-Хауз» в Англии. Фото 1920-х гг.