Глава 7 ТРЕНЕРЫ ХАРЛАМОВА: ТАРАСОВ И ЧЕРНЫШЕВ

Глава 7 ТРЕНЕРЫ ХАРЛАМОВА: ТАРАСОВ И ЧЕРНЫШЕВ

Несмотря на бросающееся в глаза различие характеров, все те люди, которые тренировали Валерия Харламова и принимали участие в его становлении, были личностями, оставившими яркий след в отечественном хоккее. Они исповедовали главный принцип тренерского ремесла: были предельно мотивированы и настроены на победу и требовали этого от своих воспитанников. А главное, хорошо знали, как этого можно добиться.

После прокатного успеха картины «Легенда № 17», в которой на первый план вышли временами непростые взаимоотношения Валерия Харламова с выдающимся наставником сборной СССР и ЦСКА Анатолием Тарасовым, в России обозначился интерес к персоне тренера, закончившего свою тренерскую карьеру четыре десятилетия назад. Впрочем, в СМИ уже неоднократно говорилось о том, что в данном фильме мы имеем дело с кинематографическим вымыслом, с мифологией и грубыми биографическими ошибками (таковых насчитали 17!), а не с исторической правдой. Так как же на самом деле складывались взаимоотношения Анатолия Владимировича Тарасова и его, как он сам признавался в очерке для книги «Три скорости Валерия Харламова», «любимого ученика»? Был ли таким уж «тренером-деспотом» Тарасов, как можно представить после просмотра ленты?

«На льду Тарасов — маг, волшебник. Он приходит с новыми идеями не только на каждую тренировку, новые мысли и идеи обуревают его и перед каждым матчем. С каждым соперником команда Тарасова стремится играть по-разному. “Вы не роботы, — убеждает Петрова, Михайлова и меня Тарасов. — Вы — художники, артисты. Вы всё знаете в хоккее. Так решите, как играть сегодня, сейчас. Каждый должен быть сам для себя тренером. Сам должен решать, как именно выполнить задание. Больше хитрости! Соперник у вас сегодня доверчивый”» — так вспоминал о своем учителе Валерий Харламов в своей биографии.

В авторитетнейшей «Британской энциклопедии» Тарасов назван «отцом российского хоккея». Хотя эти лавры он, безусловно, делит с Аркадием Ивановичем Чернышевым. Своим многолетним напарником в тренерском тандеме, стоявшем во главе непобедимой советской сборной 1960-х — начала 1970-х годов.

Сказать, что Тарасов был одержим хоккеем — значит не сказать ничего. Он, образно говоря, 24 часа в сутки «дышал» этой игрой. По словам его вдовы, Нины Григорьевны, он вставал в четыре утра и что-то уже записывал в блокнот. Кто еще, кроме Тарасова, когда игроки не были на сборах, а получали отгул, мог позвонить любому из своих подопечных в пятом часу утра и спросить: «Ты уже сделал зарядку?» У жен хоккеистов возникал резонный вопрос: «А всё ли у него в порядке с головой?» Но ведь его, тарасовские, ребята постоянно побеждали. И ЦСКА во всесоюзных турнирах, и сборная на крупнейших международных состязаниях. Всех и вся. Причем армейцы выигрывали большей частью игроками доморощенными, им же, Тарасовым, воспитанными в этой отлаженной, как швейцарские часы, «машине» по подготовке хоккеистов. Системе, в которой он знал и пестовал всех: от мала до велика.

Тарасов не стеснялся работать с молодыми, активно подводить их к основе. Как того же Альметова, который играл у мэтра в главной армейской команде с семнадцати лет. В беседе, опубликованной в 1983 году в латвийской газете «Советская молодежь», Тарасов признавался: «У тренера должно быть сильно развито чувство любви к молодежи, в первую очередь он — терпеливый, интеллигентный человек. Ибо каков наставник — таковы и воспитанники».

«Я познакомился с Тарасовым в апреле 1967 года, когда еще играл в московском “Локомотиве”. Он пригласил меня на встречу и с ходу сказал, что я интересный игрок, но предстоит еще много-много работать над собой: “Вы, молодой человек, должны думать только о хоккее, спать на клюшках и с утра до вечера беспрерывно гонять шайбу”. А я в тот момент только-только женился, и супруга была в положении, при этом в ЦСКА мне предложили перейти на меньшую зарплату. Помню, что вышел я с той встречи как в воду опущенный. Но я всегда мечтал оказаться в великом ЦСКА, у великого тренера Тарасова, и в итоге согласился. Об этом решении впоследствии не только не пожалел, но и всем сердцем благодарен клубу и Тарасову», — вспоминал Борис Михайлов.

Виктор Тихонов позже побеждал, забирая в ЦСКА лучших игроков из провинциальных клубов. Если ему нравился какой-то хоккеист, то того «настоятельно» уговаривали перейти или просто призывали в армию. Как, например, Сергея Макарова из Челябинска, Игоря Ларионова из Воскресенска или Александра Могильного из Хабаровска. У Тарасова, как правило, игроки были свои, воспитанные системой, выстроенной им лично. Или москвичи, за которыми он наблюдал в играх на первенство столицы. Как тот же Михайлов. Конечно, были исключения, куда без них.

Казалось, каждая клеточка организма Тарасова дышала хоккеем. Эта одержимость передавалась игрокам. «Тарасов был очень требовательным. Даже после победы он каждому указывал на ошибки. Это не очень приятно, но зато игрок волей-неволей задумывался над своими действиями. В учебно-тренировочном процессе он обращал внимание на любую мелочь, если что-то у кого-то не получалось, он заставлял работать вдвойне. А если опоздаешь на минутку, тогда несдобровать… Помню, я как-то припозднился. Первым делом Тарасов мне приказал кувыркаться на льду через голову. Потом в конце тренировки дал тяжелейшие задания, затем так называемые ускорения от синей линии до синей, от красной до синей… У нас редко кто опаздывал. Да и с режимом был всегда порядок», — вспоминал Виталий Давыдов.

На одной из тренировок сборной СССР в первые дни чемпионата мира 1971 года в Швейцарии случился любопытный эпизод. Анатолий Тарасов после раскатки оставил на льду нападающих Шадрина, Зимина, а также вратаря Третьяка. Тренер смоделировал игровую ситуацию, велев одному из игроков бросать по воротам, а другому толкать Третьяка и всячески мешать ему. Шадрин с Зиминым засмущались, отказываясь «бить Владика». «Вы что, голубчики?! — рассвирепел Тарасов. — Нашлись тут кисейные барышни!»

После тренировки Третьяк уходил со льда в синяках и ссадинах. «Бывало, как бросит кто-нибудь в упор, я с обидой на этого игрока клюшкой замахиваюсь! “Ты что, мол, убить меня хочешь?” А Тарасов тут как тут: “Ах, вам больно, молодой человек? Вам надо не в хоккей, а в куклы играть”. Потом отмякнет немного: “Запомни: тебе не должно быть больно. Забудь это слово — ‘больно’. Радуйся тренировке. Ра-дуй-ся! Впоследствии много раз я с благодарностью вспоминал те уроки», — писал в своей книге знаменитый вратарь.

«У русских существовала железная дисциплина не только в быту, но и на площадке. Малейшие отступления от нее не то что не приветствовались, а всячески карались», — полагал один из лучших игроков в истории чехословацкого хоккея Владимир Мартинец. По его мнению, именно поэтому победить советских хоккеистов, тренировавшихся с утра до вечера под руководством таких фанатично преданных игре людей, как Тарасов или впоследствии Тихонов, было практически невозможно.

Анатолий Владимирович никогда не давал на тренировках одинаковых упражнений, постоянно импровизировал. «У Тарасова миллион упражнений было — да с какими присказками! Не передать… Народный артист, не повторялся. Я 22 года ЦСКА отдал, 10 лет как игрок — иногда казалось, что уж все его повадки знаю, могу предположить, что произойдет в следующую минуту, — вспоминал один из самых знаменитых отечественных тренеров Юрий Моисеев в интервью газете «Спорт-экспресс». — И происходило — совершенно другое. Гениальный человек! Мог бы добиться успехов в любой области — счастье наше, что он занимался хоккеем. Не было бы Тарасова и хоккея в России не было бы. Всю жизнь искал новое, а уж другие клубы им найденное перенимали. Эрудиция какая! На установку приходил с книгой Станиславского “Моя жизнь в искусстве”».

Как известно, на армейской базе в Архангельском жили не только хоккеисты и футболисты, но и представители других игровых видов спорта. Тарасов по договоренности с коллегами практиковал оригинальные упражнения, например, игру хоккеистов в волейбол с волейболистами ЦСКА. «Мы были по одну сторону, они по другую. И начиналось сражение. Конечно, мы играли не в полную силу. Представьте, если бы мы вышли на лед и играли бы против них. Без послаблений с их стороны такая игра была бы обречена на провал, — признавался в беседе известный волейболист ЦСКА тех лет Владимир Путятов. — Тарасов полагал, что такие занятия волейболом помогут хоккеистам развивать координацию и лучше взаимодействовать на маленьком пространстве». При этом, как вспоминал Владимир Путятов, Анатолий Тарасов не давал поблажек ни молодым, ни ветеранам. «Сколько я наблюдал тренировки Тарасова, он держал на одинаковом расстоянии от себя и тех и других. Он хоть и имел репутацию жесткого тренера, но одинаково ровно относился ко всем своим подопечным. Среди них у него не было ни любимчиков, ни изгоев».

Тарасов никогда, ни на секунду не успокаивался, не удовлетворялся достигнутым и того же требовал от своих подопечных. «Когда я был помоложе, Анатолий Владимирович буквально после каждого матча находил у меня недостатки, и я порой удивлялся перед началом разговора: неужели опять что-то не так? Ведь ЦСКА выиграл крупно, а наше звено набросало кучу шайб. Однако Тарасов снова недоволен — сыграл я, как он любит выражаться, подходяще, но вот… Сегодня он говорит, что я мало маневрировал. Через два дня выясняется, что маневр у меня стал лучше и интереснее, но вот не использовал я пока смену ритма. Потом тренер обращал внимание на то, что я выдал всего лишь два точных паса во время обводки, то есть когда соперник не ожидает передачи шайбы партнеру», — вспоминал Валерий Харламов.

По словам Харламова, с Тарасовым было тяжело. Очень тяжело. «С ним не расслабишься, не пошутишь вволю: чувствуешь себя все время каким-то скованным. И все разговоры в конечном счете сводятся к хоккею — вольные темы в присутствии знаменитого тренера кажутся неуместными и самому себе, и оттого устаешь. Хочется расслабиться, забыть о хоккее. А завтра тренировка Тарасова, и идешь на нее с тем же интересом, как и год, как и два, как и пять лет назад».

«Анатолий Владимирович — великолепный черновой тренер. Интересные упражнения, огромные нагрузки. Но руководил игрой слишком импульсивно. Если у кого-то не идет, начинает тасовать состав, перекраивать звенья. Это не всегда шло на пользу. Аркадий Иванович Чернышев в таких ситуациях не порол горячку, — вспоминал Виталий Давыдов. — По характеру они абсолютно разные. Анатолий Владимирович, например, не понимал шуток. Аркадий Иванович — потоньше, с ним можно было обсудить что угодно. Еще у Тарасова был пунктик: даже если по ходу матча ведем 5:1, надо обязательно к чему-то прицепиться… Хоккеисты с ним обычно не спорили. Лишь Володя Петров не боялся Тарасова. Однажды в перерыве Анатолий Владимирович накинулся на него с претензиями: “Играешь, как баран!” Петров приподнялся и спокойно: “Да сами вы баран”. Видели бы вы лицо Тарасова. Полная растерянность. И молча покинул раздевалку».30

«Анатолий Владимирович создал мощную школу. Тарасов, во-первых, был великий труженик. Во-вторых, великий, невероятно сильный психолог, чувствующий игрока от и до. Хотя он скромностью не отличался, мог отхлестать игрока и после хорошей игры. Потому что он знал, что послезавтра или завтра будет следующий матч. Мог к чему-то придраться, повоспитывать. Тех же Петрова или Михайлова. По отношению к Харламову не помню, чтобы было такое. Как можно было к нему придираться, если Валерка был естествен и открыт во всем. Бить-то его на льду стыдно было. Но некоторые били. Люди ведь тянулись к нему как к источнику добра. Душу-то эту все чувствовали. Даже те же канадцы. Хотя Валера мало кого в эту душу пускал», — признавался в беседе с автором Владимир Юрзинов, который сам может гордиться многочисленными победами, одержанными в бытность тренером сборной СССР.

На тренировках у Тарасова в обнимку со штангой, «блинами» и гирями проводили больше времени, чем с любимой женой. Тягали железо вдоль и поперек, «танцевали» с ним чуть ли не в обнимку, едва ли не исполняя гимнастические «па» с десятками килограммов груза. Таскали на спине партнера по команде, в полной амуниции, весом под центнер. Нужно ли это было? Как говорят спортсмены: смотрите на результат. В нашем случае на бесчисленные регалии и трофеи, которые завоевала сборная СССР в 1960-е годы.

С резиновым жгутом в области живота, отягощенные немаленьким свинцовым поясом, ощущая сопротивление этих «ненавистных пут», игроки, по команде Анатолия Владимировича, пытались добежать от центра площадки до ворот. Отдельно Тарасов «натаскивал» игроков ЦСКА психологически, даже не навязывая, а, как говорили знатоки, вбивая в них дух победителей.

Упомянем про одно упражнение, которым мэтр особенно гордился и от которого в буквальном смысле «стонали» армейские хоккеисты. «Был у Анатолия Владимировича в гимнастическом зале любимый помост. Много пота у игроков ЦСКА на нем сошло. Если вы сейчас придете в ЦСКА, в гимнастическом зале уже нет этого помоста. А тогда были наши, хоккейные, раздевалки, был зал тяжелой атлетики, где занимался легендарный Юрий Власов со своим тренером Багдасаровым. Там хоккеисты всю предыгровую разминку проводили. Пробегутся по стадиону, а потом направляются в зал. Это был не тот ЦСКА, который есть сейчас, это был действительно центр спорта. В 9 утра вся Академия Генштаба, весь Генштаб приходили туда. С 9 до 10.30 все они занимались физической подготовкой. Все старшие офицеры там были, причем приезжали своим ходом, без машин. Это тогда была воинская часть. Мы всегда входили по пропускам на территорию ЦСКА, там всегда на КПП стоял солдат, это сейчас — проходной двор. А тогда там был аэродром, где сейчас находится Дворец спорта на Ходынке», — вспоминал в беседе с автором этих строк Владимир Богомолов.

По его словам, этот гимнастический помост с ограждавшим его барьером был небольшой, примерно 15 на 7 метров, с деревянным настилом. Располагался он на высоте метра или чуть больше от земли. Тарасов заводил своих подопечных на этот помост. Разумеется, у хоккеистов в руках были любимые Тарасовым двадцатикилограммовые блины от штанг, при упоминании о которых в беседе армейские ветераны до сих пор как минимум морщатся. Армейцы бежали с этими блинами. И тут следовала команда Анатолия Владимировича: «Так, пошли кульбитики». Хоккеисты, у которых уже выработался своеобразный рефлекс ожидания такой команды тренера, с этого помоста, с блином в руках (кувырком!), прыгали вниз — с метра с лишним высоты! И умудрялись не травмироваться. Не повыбивать зубы, не разбить голову ни себе, ни товарищам.

«Сейчас кому об этих кульбитиках рассказать, не поверят, что такое возможно было. Я помню, когда был в командировке в Японии, эти “Тарасовские” опыты показал местным игрокам и тренерам. Кувыркнулся с блином с высоты. Когда я сделал такое упражнение, мне местный тренер сказал: “Ты что, Владимир, с ума сошел? Меня родители хоккеистов убьют, если с их ребенком, повторившим это, что-то случится!” И ведь страха у армейцев никакого не было. Эдик Иванов (защитник ЦСКА) по прозвищу “Индей”, потому что лицо всегда красное было, правда, однажды на моих глазах блином голову Палычу (Александру Рагулину) чуть не раскрошил. Блин в нескольких сантиметрах от Палыча прошел. Может быть, травмы и были, но все молчали. Не хотели Тарасову лишний повод для нравоучений давать. Не можешь преодолеть, жалуешься, значит, нет характера. Так и становились каждый раз чемпионами мира. Невозможно заставить человека, достигшего какой-то величины, еще раз переступить через это, сколько раз надо было эту “палку” ломать? И он снова находил какую-то мотивацию для своих заслуженных мастеров. Правда, для него в 27 лет хоккеист уже был ветеран, которому скоро нужно заканчивать карьеру», — вспоминал Владимир Богомолов.

Автора этих строк больше всего поразил другой пример из учебных занятий тренера Тарасова. Шло занятие Высшей школы тренеров по хоккею, той самой, которая появилась на свет по инициативе Анатолия Владимировича. Дело было уже в 1980-е годы. Собрали всех начинающих тренеров на армейской базе, Тарасов принялся вести показательные занятия с помощью молодых хоккеистов из команды Спортивного клуба Московского военного округа (СК МВО). Они на таких занятиях у Тарасова были вроде «подопытных кроликов».

На горке с уклоном в 45 градусов были расставлены несколько легкоатлетических барьеров высотой 80 сантиметров на расстоянии примерно полутора метров друг от друга. Хоккеисты забегали на горку. Разумеется, с блинами. (Куда у Тарасова без них!) Следовала знакомая команда: «Пошли кульбитики». «И хоккеисты, прыгая с блинами вперед через эти барьеры, начинают делать кульбиты и вниз скатываются. Затем прыгают через другой, стоящий перед ними барьер. Разумеется, всё грохочет. Барьеры падают друг за другом. Хоккеисты к последнему барьеру теряют координацию, падают с высунутыми языками. Для них главное было, не уронить из рук блин на глазах у Тарасова. И вот один из начинающих тренеров, держа в руке тетрадь для конспектов, видит, как какой-то хоккеист СК МВО скатывается вниз с безумными глазами, и говорит ему: “Слушай, парень, мышцы-то не болят?” Парень тот, еле дыша, смотрит на тренера, еле сдерживая мат, и отвечает: “Какие к черту мышцы? Кости ноют!” Там встать невозможно, ты просто сметаешь эти барьеры. Следующему хоккеисту там делать нечего», — рассказывал Владимир Богомолов.

Были еще гонки наперегонки друг с другом со свинцовым десятикилограммовым поясом на теле. Классическое тарасовское упражнение, которое часто показывают в хронике тех лет, — это бег с эластичным жгутом. Как бы ты ни стремился вперед, жгут этот все равно удерживает тебя и тянет назад. При этом Тарасов заставлял «связанного» этими путами игрока время от времени припадать на колени. Несмотря на то, что хоккеисты проклинали такие нагрузки на чем свет стоит, мечтая добраться до кровати, польза от этих «тренировочных экзекуций» была несомненной.

«Работать приходилось много, было тяжко, временами просто невыносимо. Но Тарасов всегда импровизировал. Все время предлагал что-то разное, был, можно так сказать, неистощим на выдумку. Главное, тренировки эти были не нудные. 30-40 минут сначала, это была действительно адская работа, а вот потом следовала игровая часть: или двухсторонка, или футбольчик. Вся команда работала от звонка до звонка. Из-за этого мы в ЦСКА и выигрывали все время», — вспоминал в беседе Александр Гусев.

«Не знаю, как Тарасов гонял игроков в армейском клубе, но когда я приходил в сборную СССР еще из воскресенского “Химика”, мне казалось, что я получал по полной физической нагрузке. Например, всегда перед тем же турниром на призы газеты “Известия” нас собирали за неделю и давали хорошую “физику” — 20 километров пробежки, затем с блином от штанги “проводились” танцы. Я, честно говоря, плохо выдерживал такую нагрузку. И после, выходя на лед, вообще не чувствовал ни клюшки, ни шайбы, всё отскакивало, потому что надо такими нагрузками или заниматься все время, или вообще не заниматься», — вспоминал игрок сборной СССР Юрий Ляпкин, которому довелось поиграть под руководством Тарасова в национальной команде. А на вопрос о том, какие тарасовские упражнения запомнились ему больше всего, ответил с ходу: «Жгут» и «Я на лодочке катался».

— Про последнее Тарасов говорил: «Гена Цыганков, покажи!» Цыганков брал гриф, помещал его на вытянутых руках и крутил им, как веслами, сидя с вытянутыми ногами, без коньков, в спортивном зале. Я еле выдерживал. Гриф весил 15 килограммов, еще могли что-нибудь подвесить. Это и называлось: «Я на лодочке катался». Потом вприсядку с блином в 20 килограммов тренировались, очень много физических нагрузок было. Надо было ноги выкидывать и закидывать, — признался Юрий Ляпкин.

Действительно, особенно тяжело приходилось в сборной тем игрокам, которые не сталкивались с такими нагрузками в своих родных клубах. А больше всего страдал от тарасовских упражнений в 1960-е знаменитый вратарь горьковского «Торпедо» Виктор Коноваленко, который был основным стражем ворот советской сборной в то время. «Витя приезжал на сборы национальной команды в значительно худших, чем динамовцы, армейцы, спартаковцы, физических кондициях, в немного разобранном состоянии. Для него были настоящим испытанием физические нагрузки, которые предлагал Тарасов с первого же дня. Помню, мы пришли в зал для разминки и Анатолий Владимирович начал ее с упражнений на поднятие двадцати килограммовых блинов от штанги. Все легли спиной на пол и по команде тренера начали поднимать груз. “Подняли — опустили”, — четко указывал Тарасов, прохаживаясь между рядами игроков. Подошел к Коноваленко, тот кряхтит, с трудом поднимает блин, пот с него градом льется. Постоял возле него Анатолий Владимирович, пока Витя не признался, выдавливая слова: “Тяжело, может, хватит, Анатолий Владимирович?” Тарасов, как показалось, только этого и ждал. Заложил руки за спину, наклонился к вратарю и сказал так, чтобы слышали другие игроки: “Тяжело, говоришь, Витя? А ты пойди на завод устройся, может, легче будет?!” Под общий хохот хоккеистов Коноваленко, тужась, продолжил упражнения с блином», — рассказывал эту историю Виталий Давыдов.

Анатолий Владимирович был хитер на выдумку еще и потому, что у тренерского штаба и игроков тогда было мало подручных средств. Какие тогда были тренажеры по сравнению даже не с теми, что имеются в распоряжении современных спортсменов, а с теми, которыми оснащены обычные фитнес-клубы?!

Тогда был «первобытный век», если сравнивать с нынешними программируемыми тренажерами-машинами, с помощью которых тренируются спортсмены и простые любители физической культуры. Игроки сами варили из труб снаряды, чтобы отжиматься, таскали тяжести, в подвале базы их всегда ждала верная «подруга» — штанга. Богатый на выдумки Тарасов придумал, как можно использовать в тренировочной работе обычные автомобильные покрышки. Их привязывали резинками или парашютными стропами к поясу хоккеиста, и игроки начинали передвигаться с этим довеском, естественно, не имея возможности разогнаться по площадке. Можно представить, как проклинали хоккеисты эту вредную обузу. Зато тяжело в учении, легко в бою, как говорил великий русский полководец Александр Васильевич Суворов. На площадке армейцы и сборники летали, в то время как противник в конце игры еле волочил ноги.

«Если будете в Архангельском, то слева увидите мостик, а вниз там идет тропинка. И там же была деревянная лестница, ведущая к церкви. И был бугор. На нем росли трава, кусты, — вспоминает Михаил Туманов, который часто наблюдал за тренировками армейцев. — Так вот после тренировки недельной этот бугор весь был голый, потому что на него по заданию Тарасова надо было быстренько забраться, наверху попрыгать, а оттуда спуститься на одной ножке, спрыгивая. Чуть отдыхаешь и опять. Это такие физические нагрузки были у Тарасова. На базе у главного корпуса была парадная лестница, вниз идет. Игроки друг на друга садились и по лесенке этой прыгали вверх-вниз».

Те, кто «погулял» накануне, буквально стонали. Организм был и без того обезвожен, а Тарасов запрещал игрокам во время занятий пить воду. «Я исхитрялся, брал с собой бутылочку воды, когда они выходили на лед, садился на скамейку запасных. “Миша, не вздумай им воду из раздевалки приносить!” — кричал Тарасов с середины площадки. Но они потихоньку подъезжали ко мне под разными предлогами. Дескать, шнурок развязался, ленту наклеить на крюк или клюшку поменять. А сами со словами: “Миша, дай глоток сделать!”, — пригнувшись за борт — главное, чтобы не видел тренер, — делали несколько глотков», — вспоминал, улыбаясь, Михаил Туманов.

И вот парадокс. При всех тех изнуряющих нагрузках, особенно после вальяжного отпуска на море или вечерних посиделок в ресторане накануне, никто и не думал жаловаться на Тарасова. Привыкали, вырабатывая под руководством наставника своего рода защитный иммунитет к самым тяжелым испытаниям.

Тарасов на подобных занятиях в ЦСКА и в сборной был сам движение, страсть, энергия. Иногда при большом стечении публики, журналистов, обожавших наблюдать за ним в эти минуты, брал в руки микрофон, хотя хоккеисты и так его прекрасно слышали. Начинал командовать игрокам, вставляя в разговор разные «подколки».

«На тренировках Тарасов был бог!» — эта фраза принадлежит Валерию Харламову. Тренер работал на пределе сил и требовал такого же фанатичного отношения к хоккею от своих учеников. Известна фраза Тарасова: «Мало собрать в команду звездных игроков, надо, чтобы и тренер соответствовал этой команде».

«При Тарасове мы не могли и подумать о том, чтобы возражать нашему тренеру. Что бы он ни сказал, это было законом, истиной окончательной и не подлежащей обсуждению. Мы для него были новичками, еще только осваивающими премудрости хоккея. Тарасов поддерживал старших. Он объяснял нам не однажды, что возраст — не самое главное в спорте. Юность — важный аргумент, но не решающий. “Если ветеран и новичок равны по мастерству, то место в основном составе я отдам ‘старику’ — молодой должен понимать, что он может подождать, что когда-нибудь и его будут подпирать дублеры. Место предоставим младшим только тогда, когда они, бесспорно, будут выше ветеранов…”», — признавался Валерий Харламов.

«Тарасов вел тренировки с энтузиазмом, зажигал ребят, был строг к тем, кто ленился, придумывал интересные упражнения. Требовал многого, но мы заводились и работали на совесть. Иногда кто-то из ребят хотел поддеть Тарасова, но всё заканчивалось в его пользу, — вспоминал капитан ЦСКА и сборной Борис Михайлов. — У Аркадия Ивановича Чернышева же была крепкая нервная система, я никогда не видел его вспыльчивым, его невозможно было вывести из равновесия. Даже когда мы проигрывали важнейшие матчи, Тарасов буквально носился вдоль скамейки, а Чернышев невозмутимо стоял у бортика, ничем не выказывая волнения».

Анатолий Тарасов действительно был «фонтаном эмоций и страстей», великим трудоголиком с неповторимым артистизмом. Он и строил свою речь так, что его отдельные фразы (наподобие «Есенина русского хоккея», сказанной о Мальцеве) разлетались на поговорки и легко становились газетными заголовками. Чего стоит такая фраза: «Играя, вы должны видеть блондинку, пришедшую на хоккей и сидящую на трибуне в четвертом ряду».

Не случайно, общаясь с ним, журналисты ждали от острого на язык мэтра какого-то оригинального комментария, экспромта: вдруг он сам спровоцирует спор с репортерами и сам начнет задавать им вопросы. Тарасов был находкой для объективов фотографов и камер во время телевизионных трансляций.

Как вспоминают хоккеисты, работавшие под его началом, Тарасов не стеснялся предлагать совершенно неожиданные упражнения. Однажды во время плавательных занятий в бассейне вдруг попросил помощников кинуть в бассейн клюшки и ватерпольный мяч. Дескать, поупражняйтесь в игре в «хоккейное водное поло».

«Он был всегда на коньках, мог на тренировке сам лечь под шайбу, нередко выполнял упражнения вместе со всеми нами. Эмоциональный, заводной, требовательный, Анатолий Владимирович зажигал всех своим энтузиазмом и вместе с тем зорко следил за работой каждого игрока. Характер был у него жестче, чем у Аркадия Ивановича, — вспоминал Виталий Давыдов. — Он был для нас кнутом, в то время как Чернышев — пряником. Аркадий Иванович и Анатолий Владимирович прекрасно дополняли друг друга и составляли блестящий тренерский дуэт. Темпераментному Тарасову иногда не хватало терпения. Если сборная начинала проигрывать, он сразу же предлагал перетасовать звенья, поменять тактику. “Ну, подожди, не спеши”, — успокаивал его Аркадий Иванович».

Действительно, по воспоминаниям ветеранов, в сборной СССР, в отличие от ЦСКА, Тарасов практиковал не все свои фирменные штучки. Все-таки главным в ней был назначен Аркадий Иванович Чернышев, и ему, жалевшему игроков, приходилось сдерживать пыл своего коллеги. «В сборной не было таких тяжелых упражнений, как в ЦСКА, где Тарасов полагал, что все офицеры должны беспрекословно слушаться его. Такой клоунады, как в армейском клубе, он не устраивал. Не забывайте, что главным в сборной был Аркадий Иванович Чернышев. Его коньком была тактика и техническая подготовка. В этом он был непревзойденным тренером. Тарасов думал, что в сборной, как в армии, люди будут подчиняться ему. Но это у него в главной команде страны не проходило. Аркадий Иванович создал в ней совершенно другой микроклимат», — признавался в беседе Александр Мальцев.

«Мы не всегда понимали, по чьему плану — Чернышева или Тарасова — играем в очередном матче. Их единодушие в ответственные моменты, на мой взгляд, скорее всего, объяснялось тем, что ни тот ни другой не кончали не только Высшей школы тренеров, но и Института физкультуры. Поэтому в спортивных ситуациях они обязательно прислушивались к мнению друг друга, что лишний раз подчеркивало их взаимное уважение, хотя роли в сборной у них были разные: Аркадий Иванович был организатором, мозгом команды, а Анатолий Владимирович был силен в тренировочном процессе, поэтому чаще напарника проводил занятия, — делился воспоминаниями Виталий Давыдов. — Но главное, что объединяло Чернышева и Тарасова, — это то, что они были тренерами от Бога, с поразительной интуицией, пониманием игры; поэтому какими бы путями они ни шли к высокой цели, часто ее достигали».

Анатолий Тарасов был величайшим мотиватором в истории хоккея. Главное его качество как тренера, пожалуй, состояло в том, что он всегда мог найти мотивацию, пусть даже пением или оскорбительными, задевавшими самолюбие игрока словами; но все-таки он убеждал в своих доводах коллектив, настраивал его не просто играть, а самозабвенно биться на льду.

Поскольку хоккей — это, по большому счету, классная игровая драма, позволю себе небольшое отступление. Блестящие наблюдения про актеров и сцену переложил на бумагу племянник великого Антона Павловича Чехова, актер и режиссер Михаил Чехов, который внес большой вклад в теорию театрального искусства.

(А ведь на тренировки Анатолий Владимирович часто приходил с томиком Чехова. Более того, не просто с рассказами, а с книгой писем Антона Павловича Михаилу. Казалось, вот ведь совпадение! Но тут нет ничего странного. Ведь, как уже говорилось выше, он брал с собой на занятия и труд основоположника российской актерской школы Константина Станиславского. Если вдуматься, то хоккей для Тарасова был больше, чем просто игра на льду с клюшкой и шайбой. Он воспринимал его как театр, со всеми его драматургией и страстями.)

Так вот, если коротко, то Михаил Чехов, автор хрестоматийной для театральных деятелей книги «О технике актера», писал, что среди актеров существует два различных представления о сцене, на которой они проводят большую часть своей жизни. Для одних сцена — не что иное, как просто площадка, пустое пространство, которое они буднично покидают, отработав спектакль. «Другие знают, что это не так. Они иначе переживают сцену. Для них это маленькое пространство — целый мир, насыщенный атмосферой, такой сильной и притягательной, что они нелегко могут расстаться с ней и часто проводят в театре больше времени, чем это нужно, до и после спектакля. Всё, что было пережито ими за многие годы, приковывает их к этой сцене, всегда наполненной невидимым чарующим содержанием, им нужна эта атмосфера театра. Она дает им вдохновение и силу на будущее. В ней они чувствуют себя артистами, даже когда зрительный зал пуст и тишина царит на ночной сцене». Поразительно точно: одни игроки отрабатывают номер: денежки-то капают. Другие, как Харламов, воспламеняют своей страстью себя и товарищей, не давая им расслабиться, ведут за собой.

«Хоккей — это всегда спектакль с сюжетом, не известным заранее никому. Сплошь и радом матчи любого уровня и ранга преподносят сюрпризы, поражающие даже знатоков. За то, наверное, и любят эту игру во всем мире», — признавался Тарасов.

— Можно ли Валерия Харламова сравнить если не с голодным, то с ищущим художником, ведь великие произведения создаются в условиях драмы? — спросил автор этих строк у Владимира Винокура.

— Совершенно верно. Валера был настоящий художник и навсегда останется им. Он был артистом в своем деле. У него это был дар Божий от мамы с папой. Знаете, я как-то пришел к выводу, сравнивая то, что происходило с Валерой, когда он выходил на ледовую площадку, с тем, как преображался Аркадий Райкин, — ответил Винокур. — Райкин был за кулисами спокойный, больной, пожилой человек. И вот звучит объявление на сцене: «Выступает Аркадий Райкин!» И вдруг случается потрясающее преображение: на сцену выходит молодой, энергичный, сумасшедший артист великого дара. Так и у Валерки. Он не очень разговорчивый был в жизни. Он не был суперконтактный. Но как он преображался, когда перескакивал через борт на лед! Этот неуловимый метеор вдруг оказывался просто летающей тарелкой какой-то. Валера для меня — явление.

Действительно, в этом ледовом театре Харламов был выдающимся актером при гениальном режиссере Тарасове. Именно Анатолию Владимировичу принадлежит знаменитая фраза, что «сытый хоккеист не может быть великим».

Кажется, что они взаимно гипнотизировали друг друга: лед — Тарасова и Тарасов — лед. Опять из Михаила Чехова: «На ней (сцене. — М. М.) они чувствуют себя артистами, даже когда зрительный зал пуст…»

Тарасов никогда не прощал игрокам передышки, игры «на малых оборотах», даже когда ЦСКА и сборная СССР выигрывали с разгромным счетом. «Почему забили десять шайб? — упрекал хоккеистов на скамейке запасных Анатолий Владимирович. — Должно быть одиннадцать, двенадцать…»

Умел Анатолий Владимирович и соригинальничать. Однажды перед началом чемпионата СССР ЦСКА проводил официальный матч на Кубок европейских чемпионов с весьма средненькой командой в одной из альпийских стран. Соперник был откровенно слабый, и шайбы сыпались в его ворота как из рога изобилия. Тарасову такой сюжет не понравился. Какая же это подготовка к первенству СССР? Какие это нагрузки? И вот в перерыве, перед началом третьего периода, он дал своим хоккеистам следующее напутствие: «Чтобы повысить нагрузку, даю новое задание — каждому хоккеисту играть с прыжками. Ведешь шайбу, только прыгая. Бросаешь, прыгая, назад откатываешься, прыгая. И обводишь соперника, опять же прыгая. И тот, у кого нет шайбы, тоже прыгает. Кто будет лениться, сниму с игры…»

И это происходило, повторим, не в товарищеской, а в официальной игре европейского кубка! Каково же было изумление публики и соперников, когда, едва выйдя на лед, советские хоккеисты вдруг стали прыгать на площадке, словно кенгуру. Зрители решили, что русские потешаются над ними. Прыгали и звезды, как Фирсов, и молодые, как Харламов. Что говорить, если прыгал даже вратарь Третьяк. Но и это не уберегло соперников ЦСКА от разгрома, а Тарасов был доволен тем, что его подопечным удалось «немного повысить нагрузку на льду».

«Тарасов — личность, он тренер, он всегда был тренером, наверное, и будет всегда тренером, и все отношения у него как у тренера. Я бы не сказал, где Тарасов тренер, а где он человек. Он всегда решал какую-то задачу. Он ставил цель и достигал ее. Какими средствами — он придумывал сам. А возьмите его афоризмы. Это же шедевры. Я всегда чувствовал, что в нем сидит неуспокоенность, что он что-то недоделал, недодал. В нем все время это было, он неуемный в этом смысле человек был. Это передавалось игрокам. Таких харизматичных людей после него не было. Даже больной, уже на кровати лежа, он все равно пытался какие-то вещи хоккейные рассказывать. Я хотел его подвигнуть на то, чтобы издать все его упражнения, которые он придумал. Он сказал: “Это — хорошая идея!“ Но не успел. Ушел от нас», — вспоминал Владимир Богомолов.

Когда Тарасов в середине 1970-х годов работал в футбольном ЦСКА, его любимой фразой на тренировках было: «В чем дело? Не вижу крови!» (Кстати, зачем Тарасов «ввязался в футбол», до сих пор не совсем понятно. Его хоккейные методы не проходили на футбольном газоне. Армейцы-футболисты были в ужасе от упражнений с теми же блинами, которые им предлагал новый наставник.)

Не секрет, что при жизни Анатолий Тарасов имел много недоброжелателей из-за своего строптивого, конфликтного характера. «Тарасов, будучи великим интриганом и великим провокатором, был непревзойденный создатель конфликтов. Причем конфликт он использовал в качестве мотивации игроков. У Тарасова была фантастическая способность создавать конфликтную ситуацию, чтобы поставить игрока на место. И одновременно сделать так, чтобы игрок понял, какой он тренер великий. Это очень действенный педагогический прием. Были разные случаи. Например, Тарасов, когда в армейском дворце заливали лед с вечера, приходил в шесть утра, сыпал соль на площадку. Лед, разумеется, начинал таять. И вот в семь часов приходила команда, и Тарасов говорил, глядя на тающий лед: “Да что это такое происходит? Кто-то из вас тренироваться не хочет? Кто это сделал так, что лед растаял?” И устраивал сумасшедшие сверхнагрузки. Он был создателем конфликтов. И из этих конфликтов всегда выходил победителем, — признавался в беседе с автором этих строк Григорий Твалтвадзе. — В этом его отличие от Аркадия Ивановича Чернышева, который создал в “Динамо” такую атмосферу внутри команды, которая сама по себе позволяла избежать конфликтных ситуаций».

«Думаю, что Тарасов разрешал игрокам и курить, и выпивать. А потом просто умел этим пользоваться. Он мне всегда говорил: если в команде всё спокойно, ты должен создать конфликт. Создай его сам. Иначе ты проиграешь», — признавался Владимир Богомолов. В связи с тем, как Тарасов умело пользовался «проколами» своих подопечных, вспоминается эпизод, рассказанный одним из армейских ветеранов. В нем — правда, косвенно — оказался задействован и Валерий Харламов.

Как-то хоккеисты ЦСКА поехали на игру чемпионата СССР в Ленинград. Харламов в поезде немножко выпил пивка. Тарасов заметил это, но промолчал. Команда успешно добралась до Северной столицы и, разместившись в гостинице, отправилась на завтрак. Во время трапезы мэтр объявляет о том, что сейчас состоится собрание команды. «Ну всё, жди беды», — проносится шепоток. Харламов, почувствовав неладное, опустил голову.

Тут отвлечемся ненадолго, чтобы объяснить молодому читателю смысл таких «коллективных собраний» (партийных, комсомольских, профсоюзных и пр.) в советское время. Часто это был самый настоящий фарс. Главное было «пропесочить» виновного. Иногда это мероприятие превращалось в самую настоящую комедию: вспомните блестящий фильм Георгия Данелии «Афоня», где герою Леонида Куравлева на собрании работников жэка пытались впаять выговор за очередное разгильдяйство. А иногда случались вещи посерьезнее. Кто-то смеялся, а кого-то увозили с таких собраний с инфарктом.

С присущим ему артистизмом, чередуя эмоциональную речь с мхатовскими паузами, Тарасов начал со слов, что «вчера в команде произошло ЧП». Валерий Харламов еще больше втянул голову в плечи: тренер ведь видел, как он пригубил пивка. И вдруг Тарасов произносит совершенно неожиданные слова — не те, которые ожидал услышать Валерий Борисович: «Вчера режим нарушил Мишаков». Харламов, потупивший до этого взор, начал медленно распрямляться. А Тарасов продолжил свою тираду: «Вчера Мишаков выпил в поезде спиртное».

Если найден «козел отпущения», теперь свое слово должна сыграть «свита короля». В нашем случае — массовка. Друзья прославленного нападающего, между прочим, неоднократно с ним тот самый граненый стакан поднимавшие, как по команде принялись отчитывать «виновника торжества». Типа: «Женя, да как же ты так мог, перед ответственной игрой, да подвести своих товарищей. Ты подводишь, дескать, не только себя, но и команду». «Пропесочили» Евгения Мишакова — кое-кто, правда, еле сдерживая смех. Прозвучало предложение: наказать Мишакова, но из команды не выгонять. Тут Тарасов, выдающийся актер и режиссер в одном лице, выдержав гроссмейстерскую паузу, произнес в точном соответствии с «законами жанра»: «Ну, что нам скажет товарищ Мишаков?» А игрок вдруг неожиданно встал на одно колено и с надрывом в голосе обратился к Тарасову: «Отец родной, прости! Искуплю себя на поле». Из серии: не вели казнить, вели помиловать.

В зале воцарилась немая сцена. Потом раздался дружный смех. Армейцы едва не попадали со стульев. Улыбнулся и сам Тарасов: «Ну, паразит ты! Ну, паразит!»

А Мишаков в игре против СКА вышел на лед и бился, как лев. И защищался, и атаковал, забросив в той игре три шайбы. Говорят, что в раздевалке после этой вдохновенной игры Мишакова Тарасов обронил такую фразу: «Всем, что ли, разрешить пить?»

Впоследствии выяснилось, что в поезде действительно пили. Подсобили ехавшие на игру ЦСКА в последнем купе вагона уже немолодые болельщики, среди которых оказался дядя Евгения Мишакова. К ним зашли на огонек Мишаков и Рагулин. Как водится, честной компании «не хватило». В качестве гонца определили Палыча — легендарного защитника, самого титулованного в истории мирового хоккея. Рагулин долго не возвращался. Мишаков пошел на поиски товарища по команде, не нашел его в вагоне, постучался в туалет. Туалет был закрыт. Начал бить по двери: мол, Шура, открывай, ты там в одиночку, что ли, пьешь? Дверь наконец-то открылась. Из туалета вышел не кто иной, как Анатолий Владимирович Тарасов. Тренер шутку хоккеиста оценил не до конца. После собрания было решено временно, чтобы, как говорится, ощутил последствия, перевести хоккеиста Мишакова со ставки в 220 рублей — это был высший разряд для хоккеиста — на «жалованье инженера» в 120 рублей.

Не всем нравилось, что легендарный тренер, благодаря которому мы обязаны появлением в нашей стране «Золотой шайбы», открывшей сотни талантливых мальчишек, не умеет спокойно переносить незаслуженные обиды. Что он, уже находясь на пенсии, не удовлетворяется достигнутым, стремясь советовать своим последователям, как сделать игру ЦСКА и сборной еще лучше. Беспокойный Тарасов после своего увольнения из ЦСКА пытался вмешаться в работу своих наследников по клубу и сборной.

В канадском музее истории и славы хоккея в Торонто прослежена вся история этой игры. Там удостоены чести и памяти немногие из избранных, лучшие из лучших, выдающиеся игроки и тренеры. И там, где до определенного времени даже не были увековечены американцы, игравшие в канадских командах, но не являвшиеся гражданами Канады, в 1974 году поместили художественный портрет Анатолия Тарасова. Его сопроводили таким текстом: «А. Тарасов — выдающийся хоккейный теоретик и практик, внесший огромный вклад в развитие мирового хоккея. Мир должен благодарить Россию за то, что она подарила хоккею Тарасова». Анатолий Владимирович стал первым в истории европейцем, удостоенным права войти в Зал избранных. Лишь спустя годы туда приняли многолетнего главу ИИХФ, британца Джона Ахерна.

«Его приглашали работать в Америку на три миллиона долларов в год. Когда он умер, на его счету была одна тысяча долларов, — вспоминала дочь хоккеиста Татьяна Анатольевна Тарасова. — Я до сих пор думаю: если бы отец уехал в Америку, он бы не умер так рано. Но его не отпускали, даже не говорили о предложениях, которые поступали. В родной стране его сначала погубили как профессионала, лишив возможности работать. А потом как человека — по халатности заразив при проведении осмотра смертельной инфекцией». Умер Анатолий Владимирович Тарасов 25 июня 1995 года…

Так каковы были на самом деле отношения Анатолия Тарасова с Валерием Харламовым? Одной краской их, как говорится, не помазать.

«Это потом стало: Валерик мой, Валерчик. А на первых порах он ему спуску не давал. Тарасов — это фигура уникальная, выдумщик. Нельзя сказать, что он был самодур. Но Тарасов мог перешагивать через людей во имя командных интересов», — признался в беседе Вадим Никонов.

После смерти одного из своих наиболее талантливых воспитанников Тарасов написал большую статью для сборника «Три скорости Валерия Харламова» с самыми восторженными отзывами в его адрес. Но будем честными перед читателем, вспомнив и другое. Были и абсолютное неверие Тарасова в него, «щуплого и тоненького», и обидное прозвище «Конек-горбунок», которое благодаря Тарасову прилепилось к Харламову в начале карьеры. Был демонстративный отказ взять его в Японию. Была, наконец, «чебаркульская ссылка», которая уже потом стала восприниматься как «благополучно завершившаяся командировка».

Однажды, находясь на предсезонном сборе в ГДР в конце 1960-х, армейцы во время тренировки играли в гандбол. В ходе одного из единоборств Валерий Харламов столкнулся в воздухе с Виктором Кузькиным, и поскольку разница в габаритах у защитника и нападающего была существенной, то первый со всего лета шлепнулся прямо в грязь. Поднимаясь с газона и отряхиваясь, Харламов выругался в сердцах, что случалось с ним довольно редко. И хотя Тарасов находился в нескольких десятках метров от этого эпизода, эмоциональный всплеск в поведении молодого игрока он заметил, подозвал Харламова к себе и выгнал с тренировки. Тот, опустив голову, уныло побрел в раздевалку. Но это было только начало. Мэтр назначил собрание, на котором Харламова «песочили» и тренер, и ветераны. Как говорят, «промывали мозги» чуть ли не целый час. «А знаете, сколько за час можно высказать игроку. И самый великий мой грех заключался, по мнению тренера, как раз в том, что я обругал старшего товарища, ветерана команды. Это был, по глубочайшему убеждению Тарасова, ужасный проступок, недостойный хоккеиста ЦСКА», — вспоминал Валерий Харламов в автобиографии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.