Владимир Бондаренко Взошедший на вершину

Владимир Бондаренко Взошедший на вершину

Владимиру Солоухину, замечательному русскому писателю, ныне исполнилось бы 75 лет. Его уже нет с нами, но есть у нас его книги, а у него – наши любовь и память, и есть ненависть его врагов, врагов России. Можно не удивляться полностью русофобским ОРТ и НТВ – но даже государственный канал РТР, содержащийся на наши, народные, русские деньги, – ни слова не сказал о юбилее Владимира Солоухина! Это ведь не Окуджава, не Василь Быков с его проклятиями всем москалям, не Борис Васильев, призывающий к расстрелу патриотов… Их юбилеи – громки и навязчивы. Солоухинская дата – окружена молчанием. Забыт талантливейший, прекрасный русский писатель, известный всему народу. И все «демократические» газеты, журналы, телепрограммы этого «не замечают». Разве что какая-нибудь литкозявка вроде Дмитрия Быкова опять может сказать: а кому, мол, этот Солоухин нужен?

Он нужен русскому народу. Он нужен русскому государству. Его книги живут сегодня и будут жить всегда.

Хранитель России

Владимирское село Алепино стало еще одним памятным местом на карте России. Здесь мы похоронили на старом деревенском кладбище, недалеко от могилы деда, прекрасного русского писателя Владимира Солоухина. Кладбище на высоком угоре, где-то внизу речка, а дальше до горизонта те самые владимирские проселки, которые воспел в своей прозе Владимир Солоухин.

Еще одно литературное гнездо России. Как верно поступил писатель, отказавшись от Ваганьково или Переделкино. «Время собирать камни» – озаглавил когда-то свой знаменитый очерк Солоухин. Даже похороны его превратились в собирание камней русской культуры. Во времена смуты и раздора, во времена разора и насилия Владимир Солоухин могилой своей укрепил родную деревню. Уверен, теперь точно, и храм восстановят местные власти. Уверен, летом, на день рождения Владимира Солоухина 14 июня, будут проходить на Владимирщине солоухинские чтения, куда будут съезжаться русские писатели, как съезжаются в Ясную Поляну и в Тарханы, на шолоховский Тихий Дон и в рубцовскую Тотьму, к Федору Абрамову в Верколу и в яшинский Бобришный Угор. Все-таки писатель на Руси и сегодня, как бы ни сбрасывали его с пьедестала нынешние разрушители, не просто создатель неких текстов, а подвижник и певец своего народа.

Наш сатанинский ящик, наше телевидение и на этот раз отличилось. Сначала диктор торжественно-печально сообщил о смерти некоего Аллена Гинзберга в Америке – гомосексуалиста, авангардиста, поэта-битника, малоизвестного в самой Америке и уж вовсе не известного миллионам русских граждан; а потом, скороговоркой, добавило: кстати, умер и Владимир Солоухин… Как нас топчут в этом чертовом ящике, как постоянно унижают русскую культуру. Дело не в том, что Аллен Гинзберг – педераст и авангардист, а Владимир Солоухин – традиционалист, реалист, монархист и большой русский патриот. Вполне могло быть, что в Америке бы умер реалист и набожный католик, а в России – авангардист и сторонник сексуальных меньшинств. Все равно любого нормального человека резануло бы, если сначала объявили о смерти неведомого американца, а лишь затем об известном русском мастере слова. Какие все-таки интернациональные рабы и лакеи сидят на телевидении. И как их ненавидел Владимир Солоухин…

Телевидение утерло вновь всю русскую культуру… А мы – почитатели солоухинского таланта, его друзья, его собратья по славному ремеслу, его ученики – собрались в холодный, но солнечный день 8 апреля в храме Христа Спасителя. Храм собирал людей. Владимир Солоухин и был – собирателем. Как драгоценны такие люди, несущие в таланте своем и дар объединения. Как горько, что так много собирателей ушло из русской культуры за последнее время. Олег Волков и Борис Можаев, Владимир Соколов и Сергей Бондарчук… Даже когда-то непримиримый Андрей Синявский последние годы жизни перешагнул через какие-то свои догмы и вышел навстречу собирателям. А сколь многих объединял Владимир Максимов. На их похоронах, на поминках встречались левые и правые, авангардисты и реалисты, националисты и космополиты… Уйдут еще два-три человека – и уже не будет ничего, что бы связывало Андрея Вознесенского и Василия Белова, Станислава Куняева и Фазиля Искандера, Андрея Битова и Александра Проханова…

А молодые растут, даже не зная друг друга, без любви и ненависти, напрочь удаленные друг от друга. Кто остановит эти разбегающиеся галактики? Сказал свое поминальное слово о Владимире Солоухине Патриарх Всея Руси Алексий II. Стихи о давнем друге-недруге прочел Андрей Вознесенский. «Сквозь вечные наши споры предсмертная скорбь сосет… Сквозь доски гнилого забора заутренний свет плывет… Он – тезка Владимирского собора и Золотых ворот. Плывут над тоской великой, не уместясь в гробу, верблюды его верлибров – с могилою на горбу». На отпевании в храме Христа Спасителя я встретил Александра Солженицына и Дим Димыча Васильева, Василия Белова и Андрея Дементьева, Феликса Кузнецова и Юрия Кублановского, Юрия Бондарева и Владимира Бушина, Петра Паламарчука и Олесю Николаеву… Так вот у нас и проходят поминальные съезды писателей. Съезжаются, чтобы проститься с другом, с частью минувшей эпохи, со своей тоской по уходящей культуре, со слабой надеждой на будущее. И больше не видятся писатели друг с другом до новых похорон…

Два автобуса и несколько легковых машин вслед за катафалком двинулись по старой владимирской дороге.

Поехали в Алепино Станислав Куняев и Владимир Крупин, Станислав Лесневский и Семен Шуртаков, ученица Владимира Алексеевича рязанская поэтесса Нина Краснова и кинооператор Толя Заболоцкий, поэты Валентин Сорокин и Владимир Дагуров… Три часа езды – и мы в Алепино. Все еще разрушенный храм стоит совсем рядом, почти прижимаясь к родовому дому Солоухиных. Семен Иванович Шуртаков, писатель, учившийся вместе с Солоухиным в Литературном институте, не один раз ездивший сюда, в Алепино, еще в семидесятые годы, рассказывал, как боролся Солоухин за свой родовой дом, не давал ему разрушиться. Найдутся ли сейчас владимирские спонсоры, кто бы помог создать в доме солоухинский музей? Хватит ли сил у владимирской администрации, чтобы восстановить храм в деревне? Чтобы учредить совместно с Союзом писателей солоухинскую литературную премию? Первый послевоенный набор в Литературный институт был на самом деле уникальным. На одном курсе учились Юрий Бондарев и Юлия Друнина, Григорий Фридман, впоследствии ставший Баклановым, и Владимир Бушин, Владимир Солоухин и Герман Валиков, добрая половина всей лучшей советской литературы. Многие уже ушли в мир иной, многие стали непримиримыми врагами, но замес остался самой высокой пробы. Вот и говори после этого, что Литературный институт никому не нужен… Я ходил по кладбищу со Станиславом Куняевым, вспоминали строчки стихов Солоухина, наши общие встречи, поездки… Над нами шумели сосны. Кладбище – прямо в сосновом бору. Этот уже вечный поминальный сосен перезвон. Тем, кто будет навещать Владимира Солоухина, наверняка запомнится это кладбище не загробной могильной тишиной, а светом, небом, соснами и раскинувшейся где-то внизу, с обрыва уходящей в бесконечность Владимирской землею.

Мы выступили на траурном митинге – Крупин, Куняев, Шуртаков, Сорокин, владимирцы. У каждого в памяти – свой Солоухин. Для кого – тонкий лирик, для кого – хранитель русскости и Православия, для кого – ценитель древнерусского искусства… Я сблизился с Владимиром Алексеевичем, как ни странно, за границей, в общих поездках по центрам русском эмиграции. Мы вместе жили у Апраксиных в Бельгии, вместе бывали на рю Бломе в Париже, в доме НТС, выступали на съезде русской православной молодежи, беседовали у главного редактора русского национального журнала «Вече» Олега Красовского. Я больше общался с эмигрантами послевоенной волны, собирая материалы для книги «Архипелаг Ди-пи». Владимиру Алексеевичу льстило внимание первой эмиграции, он был рад встречам с великим князем Владимиром Кирилловичем, с князем Оболенским, с представителями самых славных дворянских родов – Небольсиными, Мурузи, Пален, Апраксиными… Представитель крестьянского рода достиг высшего света. Эта слабость его была понятна и простительна. В фамилиях представала вся русская история. И за каждой фамилией – архивы, фотографии, воспоминания. Собственно, и эта последняя, еще неопубликованная книга «Чаша» задумывалась и обретала плоть именно после встреч с лидерами русской патриотической эмиграции. Да и славным дворянским фамилиям не менее льстило внимание известного русского писателя.

Произнесены последние надгробные молитвы, сказали свои слова владимирские начальники, суетятся с камерами энтэвэшники, готовые все оболгать и препарировать по-своему. Гроб опускают во Владимирскую святую русскую землю… Шел Солоухину всего лишь семьдесят третий год, не так уж и много. Не все задуманное написалось. Не вовремя подкосила болезнь. Станислав Куняев был в больнице за два дня до смерти. Говорит, что на исхудалом лице стала более заметна крупная крестьянская кость. Он многое переосмыслил за время болезни, что видно из книги «Чаша». Для себя еще в больнице Солоухин решил – хоронить в Алепино. И последние слова его были: «Мечтаю домой…» Вот он и дома. Растет земляной холмик, множество венков. Подъезжают на джипе припоздавший Дмитрий Васильев со своей свитой… Когда-то «Память» и возникла под воздействием книг Солоухина и Чивилихина, живописи Ильи Глазунова. Как пугали ею весь христианский мир, как пугали «Памятью» все человечество! После «спутника», вторым, внедренным в европейские языки русским словом стала «Память» в отрицательном шовинистическом выражении. Где она, эта пугающая «Память»? Она ли разрушила Россию, уничтожила супердержаву мира, устроила десятки войн, бросила русский народ в нищету? «Память» как была, так и есть – культурная трудовая община, немногочисленная, очевидно, не бедная, а иначе откуда джипы? Но кто же ею так запугал в былые годы народ? И хорошо, что Владимир Солоухин не отказывался от нее, хорошо, что Васильев приехал на проводы. Плохо, что русскость и Православие по-прежнему в нашем государстве находятся под подозрением. Не самый глупый человек в Америке Збигнев Бжезинский не случайно заявил: «После разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось русское Православие». По-своему прав этот заклятый русофоб. Идеологии доллара противостоит пока еще только Православная вера. Католики давно сдались, отменили все свои мешающие нечисти постулаты, Православие еще держится. Его хотят смыть экуменизмом, атеизмом, язычеством, просто циничным равнодушием, но оно держится. И не только усилиями иерархов церкви, а во многом такими, как Владимир Солоухин. Вся его проза и поэзия пронизаны уважением к Православной Церкви. Вспомним шум вокруг «Писем из Русского музея», вспомним «Черные доски».

«Настала очередь моя», – читал Владимир Солоухин свои гневные стихи, и люди ему устраивали овацию. Похороны в Алепино – это тоже движение русского слова. И никак не сопоставимы с похоронами последнего битника Аллена Гинзберга в Америке. Ему поставят хороший дорогой памятник, и забудут все, кроме сексуальных партнеров и узкого круга почитателей. Алепино станет еще одним центром русского национального сопротивления. Могила Владимира Солоухина – это новый дзот русской культуры, это окоп русского слова, это место паломничества православных людей, это наш непотопляемый крейсер «Варяг».

Солоухинскими проселками пойдут новые сотни тысяч русских людей. Возродится его родовой дом, все еще крепкий и могучий, восстановят и колокольню. И на солоухинских чтениях в Алепино мы встретимся еще не раз с лучшими русскими писателями. И на смену Солоухину придут новые прекрасные русские молодые перья, служащие Богу и России. «Будет жива Россия, пока мы живы, друзья!»

Конечно, после похорон мы по-русски помянули Владимира Алексеевича. Разговорился с давним и моим, и Солоухина знакомым – Зурабом Чавчавадзе. Вспомнили, как Зураб давно, в самые крутые времена доверительно дал мне прочесть рукопись «Последней ступени», хранящуюся у него. На самом деле, по тем временам это была увесистая бомба мощного взрывного действия. Я и сейчас не могу сказать: прав был Солоухин или не прав, когда долгие годы отказывался печатать ее где бы то ни было, не запускал в самиздат.

Пожалуй, выйди она тогда, в советское время, да еще в том первозданном виде, дальнейшая судьба Солоухина могла сложиться бы по-другому. Сейчас же она спокойно лежит на прилавках, историки и любители мемуаров охотно ее раскупают, обиженные обижаются, но никакого политического и даже идеологического воздействия у книги нет. Это все равно, что издать сейчас впервые «Архипелаг ГУЛАГ» – после сотен толстенных книг на тему репрессий. Она была бы интересна лишь профессиональным историкам да поклонникам Солженицына и никаких громовых ударов не вызвала бы. Я как-то в разговоре с Владимиром Алексеевичем его «Последнюю ступень» так и назвал: «неразорвавшейся бомбой Солоухина». Он молча согласился… Был ли он прав?.. На меня удручающее впечатление произвела передача о похоронах Солоухина в последней киселевской программе «Итоги». Впрочем, чего другого можно было ждать от этого продажного гоя? Юркий говорун, из Иванов, не помнящих родства, вытащил на экран лишь одного Вознесенского – как самого близкого друга Солоухина, нарезал из интервью Владимира Алексеевича необходимые ему фрагменты и, по давней русофобской традиции, представил всю литературную борьбу последних десятилетий как схватку между Вознесенским да его друзьями – с грибачевско-кочетовской ортодоксальной советской группировкой… Киселеву и его клевретам даже в Станфордском университете США, в центре советологии, тот же Джон Данлоп поставил бы двойку. Эх вы, Иванушки Безродные, куда же вы русскую линию в русской же литературе дели? Леонида Леонова и Олега Волкова, Василия Шукшина и Леонида Бородина, Василия Белова и Станислава Куняева? Вот оно – не «гужеедское», а истинное окружение Владимира Солоухина! Чихал он на оба ваши дома – и ортодоксально-марксистский со всякими идашкиными, и интернационально-левацкий со всякими оскоцкими и даже с тем же Вознесенским. Почитайте-ка лучше, что пишет о популярном поэте Солоухин в своей последней книге «Чаша». Какое все-таки безнадежно лживое мурло лезет каждый раз из НТВ, какой бы темы его служители ни касались…

Русский хранитель Владимир Солоухин

СОЛОУХИН Владимир Алексеевич родился 14 июня 1924 года в селе Алепино Владимирской области. Скончался 4 апреля 1997 года в Москве. Похоронен в селе Алепино. Родился в крестьянской семье. Окончил школу, поступил во Владимирский механический техникум. Во время Великой Отечественной войны попал в войска особого назначения, охранявшие Кремль. С 1946 года начал публиковать стихи. После войны поступил в Литературный институт. Работал в журнале «Огонек». В 1952 году вступил в КПСС. Много печатался в столичной прессе, но популярность пришла лишь с лирической повестью «Владимирские проселки», которая была замечена и критикой и известными писателями, в частности Леонидом Леоновым, назвавшим Солоухина «одним из интереснейших современных наших писателей второго поколения…» Еще больший шум наделали «Письма из Русского музея» (1966) и «Черные доски» (1969) – острополемические документальные повести о сохранении русской культуры. В своих исторических и лирических повестях он формулирует свою «философию патриотизма», становится одним из ярких лидеров так называемой русской партии. С удовольствием Владимир Алексеевич писал и научно-популярные повести о травах, о ловле рыбы, о грибах, о саде… Очень рано написал автобиографический роман «Мать-мачеха» (1964). Затем серию автобиографических произведений он продолжил «Прекрасной Адыгене», «Приговором» и конечно же итоговой исповедальной книгой «Последняя ступень» (1976–1995). Книга пролежала в столе писателя целых 20 лет. Мне довелось читать ее в рукописи сразу после написания, тогда это была бомба посильнее «Архипелага ГУЛАГ». Конечно же, автора ждали крупные неприятности, но и мировая слава. Увы, Владимир Алексеевич не рискнул, и даже тянул с публикацией в годы перестройки. Более того, все-таки вышла она в сокращенном виде и большого интереса уже не вызвала. Когда-то в семидесятые Леонид Леонов говорил по прочтении книги: «ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там бутылка коньяку…’ В конце концов она и оказалась бутылкой коньяку. Интересна она еще и неожиданными обвинениями в адрес своего бывшего старинного друга Ильи Глазунова. Но в ряду острой публицистики перестроечного времени повесть уже не выделялась ничем. Скорее, заметили „Соленое озеро“ – повесть о палаче хакасского народа Аркадии Гайдаре и последнюю его повесть о русской эмиграции „Чаша“. Был членом редколлегии журналов „Молодая гвардия“ и „Наш современник“. Последовательно занимал православные и монархические позиции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.