Экономический спад

Экономический спад

Встарь богатейшими странами были те, природа которых была наиболее обильна; ныне богатейшие страны — те, в которых человек наиболее деятелен.

Генри Томас Бокль

Осенью 1993 года все властные полномочия были фактически сосредоточены у президента. В стране продолжал экономический спад, во многом связанный со структурной перестройкой. Избежать его при сломе административно-командной системы не удалось ни одной из постсоветских стран. Раньше никого не волновало соотношение цены и качества производимой продукции — цена установлена, потребители назначены Госпланом. В новых рыночных условиях возникла иная логика: «Зачем покупать у этого смежника металл, если его продукция дорогая и некачественная? Куплю у других или за границей».

В некоторых бывших соцстранах новая элита понимала: чем быстрее удастся провести структурные реформы и обуздать инфляцию, тем скорее страна преодолеет кризис. У российской партхозноменклатуры интерес был другой — сохранить предприятия на плаву и оставить их за собой, чтобы с выгодой приватизировать. Именно поэтому в России шоковую терапию провести так и не удалось. Гайдар был вице-премьером только 9 месяцев, после его ухода жесткая политика финансовой стабилизации, как необходимое условие экономического роста и структурной перестройки, не проводилась.

С распадом СССР порвались прежние общесоюзные хозяйственные связи. Ткани делали в Иванове, а хлопок поступал из Узбекистана. Узбеки стали поставлять его на мировой рынок, где он был дороже, а ивановские фабрики не имели валюты. Похожее происходило и в других отраслях. Предприятия закрывались, люди лишались средств к существованию. Особенно тяжело приходилось жителям в моногородов, найти работу вне градообразующего предприятия было невозможно. В условиях либерализации внешней торговли и конкуренции с иностранными производителями технологически отсталые предприятия разорялись одно за другим. Сказывались низкая производительность труда, плохая организация, раздутый управленческий аппарат, высокая себестоимость продукции. И даже если оборудование на заводе было приличным, предприятие ждало банкротство.

В странах, где власти искусственно продлевали агонию убыточных предприятий, подпитывая их дотациями за счет дополнительной эмиссии денег, отправляли рабочих в неоплачиваемые отпуска, муки переходного периода растянулись на долгие годы. В России правительство Черномырдина, натолкнувшись на яростное сопротивление «красных директоров», саботаж Верховного Совета и подчиненного ему Центрального банка, не сумело обуздать инфляцию. Она измерялась двузначными цифрами. Зато преуспевали лоббисты, печатный станок работал на полную мощность. Банки наживались на высокой инфляции. Правительство выстроило финансовую пирамиду государственных облигаций (ГКО). Такая политика, в конце концов, привела к финансовому кризису 1998 года. Только после того как рубль ослаб вчетверо и импорт стал невыгодным, в стране возобновился экономический рост, и Россия, наконец-то, начала выходить из структурного спада. На это потребовалось более 6 лет.

В сравнении с Россией Эстония, Польша и Чехия, проводившие реформы активно и жестко, преодолели такой спад за год-два. Их население тоже переживало лишения. Цены на топливо стали мировыми, а зарплата оставалась мизерной. Также рвались хозяйственные связи, заводы, работавшие на российском сырье и поставлявшие продукцию в СССР, закрывались. Власти переложили заботы о содержании и отоплении приватизированного жилья на его собственников. Началась массовая продажа больших квартир, резко вырос спрос на однокомнатные. Люди вынужденно учились экономить тепло, осваивали энергосберегающие технологии. Через несколько болезненных лет экономика перестроилась, стала развиваться с учетом реальной стоимости энергии и доходов граждан.

Эстония не имеет ни нефти, ни газа. Но ВВП на душу населения в Эстонии в 2009 году составил 12,6 тыс. долларов, а в России, при высоких ценах на нефть, — всего 6,9 тыс. долларов. В чем причина? В том, что при проведении реформы нашему правительству не хватило политической воли.

Опыт развития постсоциалистических стран показал, что в тех странах, где реформы проводились самими коммунистами или чиновниками (Россия, Узбекистан, Туркмения, Киргизия), там институты рынка формировалась медленнее. Партийная номенклатура не была готова к отказу от властных привилегий и быстро осознала, что может получить много больше, если сохранит высокий уровень государственного вмешательства в работу предприятий и отраслей. Как следствие, в наших странах стремительно сформировались бюрократические вертикали, предназначенные для распределения и перераспределения коррупционных доходов, расхищения бюджетных средств. Наши страны зашли в тупик азиатского способа производства или «капитализма для своих». Чего не скажешь об Эстонии и Чехии, где реформу проводили антикоммунисты.

Когда экономический кризис достигает предельной остроты, конкретный состав реформаторов становится критически важен. Кто будет проводить реформы — «свои», то есть Черномырдины и Скоковы, или «чужие» — Гайдары и Ясины? Это вопрос — всегда причина жесткой политической борьбы. В России к 2000 году борьба закончилась победой «своих». Этим многое и объясняется.