Фаина Раневская и директор театра

Фаина Раневская и директор театра

Директор театра – должность сложная. Он одновременно и царь, и слуга, и директор, и дворник, и режиссер, и продавец билетов. В общем, это такой человек, которому до всего есть дело, потому что он же за все и отвечает. В первую очередь, конечно, за жизнь самого театра.

Интересно, что имена директоров театра порой остаются мало кому известными. Вот режиссеры – это другое. Они творят. Как и актеры. А директора – люди приземленные, нисколько не творческие. Им важно «обеспечить жизнедеятельность». Чтобы лампочки горели, не холодно было зрителям, через дырявую крышу не текло, люди деньги в кассу несли.

Хороший директор понимает, что его задача в отношении актеров – создать условия для их работы. А плохой будет уверен в том, что задача актеров – играть так, чтобы были деньги для решения всех остальных проблем.

Одно время директором театра, в котором на тот момент работала Фаина Раневская, был именно такой человек. Не станем нагружать вашу память его фамилией, тем более что он благополучно исчез в Лете. Пусть так и остается – «директор театра».

Так вот этот самый директор считал себя царем-батюшкой в своем театре. Актеры были для него простыми работниками. Он не выбирал выражений в разговорах с ними, не стеснялся показывать свое невежество в вопросах культуры. В общем, хам и дурак, но с этакой житейской, кулацкой хваткой. Деньги этот субъект делал буквально из ниоткуда, был скупым до неприличия.

Как-то в нескольких гримерных комнатах актеров сделали ремонт. В частности, были заменены фанерные двери. И вот в страстном желании и здесь сэкономить хотя бы копейку директор распорядился не устанавливать на дверях внутренних защелок. Дескать, а зачем? Разве есть что прятать советскому человеку от товарищей? Да и воспитательная цель налицо. Нельзя закрыться, значит, нет возможности и заняться каким-либо непотребным делом.

Сам он, имея партийный билет в кармане, считал, что правило, обязывающее людей стучаться в закрытые двери, должно работать следующим образом. Подчиненный стучится к начальнику, тот делать этого никоим образом не обязан. Поскольку товарищи артисты являются подчиненными директора, то стучаться к ним в гримерки будет крайне унизительно для него.

Гримерные комнаты в театре на то время представляли собой небольшие закутки. Актеры могли в них переодеться, отдохнуть, подготовиться к выходу на сцену. Ключевое слово для женщины в этом перечислении – «переодеться».

И вот как теперь должна была чувствовать себя женщина, зная, что в театре полно людей?! Ведь директору с его правилом не стучаться в гримерки последовали и рабочие. Актрисе нужно переодеваться, а никакого крючка на дверях попросту нету. Попросить, чтобы прибили, – откажут. Сделать самой – на полном серьезе привлекут за порчу государственного имущества.

Ладно Фаине Раневской с ее-то отношением к обнаженности и прочим условностям. Но ведь в театре работали совсем девочки, молодые, стеснительные. Да у них от слащавых мужских взглядов кожа на ушах готова была лопнуть от приливавшей крови. Каково им было? Вот так и переодевались. Одна держала какую-нибудь ширмочку на входе, вторая в спешке стаскивала с себя одежки и надевала другое платье.

Раневская подошла к директору только один раз и заявила:

– Дорогой, мне кажется, в гримерных комнатах после ремонта исчезла одна маленькая деталька на дверях. Сейчас женщины испытывают некоторые затруднения при подготовке к выходу на сцену…

– Нету у меня денег на защелки, нету! – тут же ответил директор, все прекрасно понимая. – Их же не только купить нужно, но и за установку заплатить. Вот отремонтируем пол в гардеробе, подумаем. Вы же понимаете, дорогая Фаина Георгиевна, нет денег! Не хватает на все, с утра до вечера кручусь как белка в колесе, не успеваю затыкать дыры. Изыщем, обязательно изыщем. Потерпите, дорогая, уж как-нибудь…

Раневская ничего не ответила, но об этом разговоре не забыла.

Спустя неделю, в один из самых обычных дней, директор в десятый, наверное, раз обегал театр. Возле одной гримерной он учуял запах дыма. Курение вообще-то не запрещалось в таких местах, но тут директор заподозрил неладное. Раз там курят, но делают это тихо, значит, в гримерке, конечно же, происходит небольшая попойка.

К подобным мероприятиям он относился очень болезненно. Тут мы должны вспомнить, что практически все актеры были коммунистами, а партия требовала от своих членов соблюдения дисциплины. На одном собрании он как раз и говорил о недопустимости распивания спиртных напитков в гримерных. Директор был уверен в том, что последствием приема алкоголя могли стать всякие действия нехорошего, откровенно аморального характера.

Директор неслышно подошел к двери, прислушался и резко ее распахнул.

Фаина Раневская сидела в своем кресле, откинувшись на спинку, вся раскрепощенная, вытянув красивые ноги. Она только что затянулась папироской, теперь же спокойно глядела на директора, буквально ворвавшегося в гримерную, и медленно выпускала дым.

Директор застыл, пораженный увиденным.

Дело в том, что Раневская сидела в кресле абсолютно голая! На ней не было совершенно ничего. Самым диким для директора в этом моменте было то, что актриса даже не шелохнулась в ответ на распахивание дверей и его появление. Если бы она взвизгнула – а бабы ведь всегда так и делают, он не раз с этим сталкивался! – если бы бросилась себя чем-то суетливо прикрывать, то это было бы естественно и понятно.

Но Фаина Раневская сидела голая, во всей красоте своего здорового тела, абсолютно неподвижно, спокойно. Только глаза ее сейчас чуть сузились, а на лице проявилось что-то напоминающее чувство вины.

– Это ничего, что я курю? – просительно спросила Фаина Георгиевна у опешившего директора.

Тот сам уже не помнил, каким образом оказался за дверьми, захлопнул их и помчался в свой кабинет. Там директор выпил стакан воды, с ужасом думая о том, что это было. Первый раз он испытал самый настоящий стыд за свое поведение. Такое чувство было для него новым, неожиданным, весьма неприятным.

Директор не стал ждать завтрашнего утра. Уже через полтора часа рабочий театра устанавливал на дверях гримерных комнат внутренние защелки.

А назавтра директора остановила в коридоре Раневская. Она была с большущим букетом роз – только что закончился спектакль с ее участием.

– Это цветы для вашей жены. – Она протянула букет директору. – Спасибо, голубчик. – Фаина Георгиевна поцеловала ошалевшего мужика в щеку.

Вряд ли нужно писать еще и о том, что директор после того случая никогда больше не вламывался без стука в гримерные.