НОЧЬ В ПОЕЗДЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОЧЬ В ПОЕЗДЕ

Ни в какой другой город я столько не ездил, как в Киев.

Ни по какому другому городу столько не кружил. Наши командировки весенние, летние: тянули к себе днепровское плавное кудрявое взгорье, длинные набе­режные с неподвижными, как их поплавки, удильщика­ми, стадиончик «Динамо», где и без футбола приятно посиживать на дальней скамье в тени старых деревьев. Киевские площади, театры, музеи, редакции, церкви, памятники, скверы, рынки, вареничные, гостиницы, маршруты метро и троллейбусов я не то что припоми­наю, я их знаю, как свои московские, знаю так, словно среди них живу.

Июньский солнечный день, открывали памятник расстрелянным оккупантами четырем динамовцам. Строем стояли мальчишки из футбольной школы, ста­равшиеся быть серьезными, женщина — секретарь гор­кома разрезала красную ленту. Неподалеку, в бассей­не, прыгали в воду, гулко вскрикивали, и тишина вокруг памятника казалась хрупкой, стеклянной. И по­ка эта тишина была цела, в глазах стояли двое из четверки, те, кого видел: вратарь Николай Трусевич и хавбек Иван Кузьменко — сильные, молодые, на зе­лени предвоенного московского стадиона «Динамо».

Мне нравилось слоняться во внутреннем дворике республиканского стадиона, мавританском, с колон­надой, слушать степенные, солидные речи до матча и горячечные — после; нравилось, проводив оба авто­буса с командами, не спеша выйти на улицу, еще возбужденную, перекрикивающуюся, толкающуюся. Как и дома, в Киеве я обзавелся собственным ритуа­лом посещения матчей.

.Кроме знакомств необходимых мне, там выпала удача найти надолго душевную близость. Михаил Ми­хайлов, работавший в журнале «Старт», перед футбо­лом благоговел, любил его возвышенно и всепроща­юще. Меня он высмотрел при первом появлении на киевском стадионе и отличил без выведывания и при­глядывания: для него было достаточно моей причаст­ности к миру футбола. Завязалось сотрудничество: он писал для «Футбола — Хоккея», я для «Старта». Про­гулки по Киеву, в которых он был восторженным, неутомимым гидом, вечера в кругу его милой семьи — все это сделало свое дело: мы подружились.

Среди журналистов, пишущих о футболе, немало таких, для кого эта тема единственная, —  трудно пред­ставить, чтобы они занялись чем-то другим. А есть и такие, кто пришел к футболу, сделав выбор. Михай­лов пописывал рассказы, лирические, юмористические, и сообщал мне об этом не без смущения, проверяя, как я отношусь к измене. Для вида я журил его — ему, при его влюбленности в футбол, по-моему, этого даже хотелось. Но в глубине души я знал, что футбольной теме совершенно необходимы люди в ней не запаян­ные, как в ампуле.

Михайлов изрядно потрудился для киевского фут­бола: он преподносил его в центральной прессе, помог написать книги известным мастерам Юрию Войнову и Леониду Буряку, знакомил нас со взглядами трене­ров Виктора Маслова, Александра Севидова, Валерия Лобановского, для «Футбола—Хоккея» проинтервью­ировал, должно быть, всех футболистов, игравших в киевском «Динамо» в чемпионские сезоны. С помо­щью Михайлова я знал о команде и ее людях, кажется, все, что можно знать.

Перечитав предыдущий абзац, приостановился на словах «потрудился для киевского футбола». Не убрать ли «киевского», не лишнее ли? Заминка вынуж­дает объясниться.

Журналисты, которые команду города, где живут, видят воочию, на стадионе, раз двадцать в году, а все остальные — по разочку, которые в своих газетах всю жизнь пишут о своей команде, и когда их из Москвы просят «дать материал», то тоже об их команде, такие журналисты тем не менее обидятся, если их назвать «местными». Любому человеку нашей профессии с ру­ки, да и необходимо философствовать о футболе в ми­ровом масштабе. И все-таки у тех, кто породнен с од­ной командой и душевно и служебно, она — и отправ­ная- точка, и пробный камень, и символ веры. Так заведено от сотворения журналистики. Таков закон спроса. Когда мне заказывали обозрения для газет Киева, Тбилиси, Вильнюса, непременно напоминали: «Надеемся, что о нашей команде вы отзоветесь попод­робнее».

Киевских коллег их единственная команда повела за собой далеко, снабдив впечатлениями европейского и мирового значения. Мы, москвичи, числящие себя представителями центральной прессы, в глаза не виде­ли Кубок кубков (а киевляне — дважды), московские игроки в сборной наперечет (а киевских — большинст­во), нам осенью присылают билеты на чествование призеров (а киевляне то и дело посещают вечера, где славят чемпионов). Уж и не помню, сколько раз ездил на такие торжества в Киев с призом «Крупного счета» или с дипломом «Лучшему игроку года» и выходил на сцену с поздравительной речью.

Может показаться, что столичность московские жу­рналисты приобрели исторически, в годы главенства своего футбола. Такое объяснение лежит на поверх­ности. Есть и другие.

Нас держит в узде работа. Условие первое, непре­менное, соблюдение которого мы же сами и конт­ролируем — выделять в многообразии футбола то, что истинно заслуживает внимания. Клубным симпатиям, точнее сказать слабостям, подвержен каждый сотруд­ник «Советского спорта» и «Футбола — Хоккея» — это в порядке вещей. Нам они известны и становятся пово­дом для подтрунивания, оживляют, веселят редакци­онные будни, но всерьез не принимаются. Заняты мы поиском наилучших игровых проявлений, равно как и болевых точек, требующих срочного критического вмешательства. Этим и измеряется наша квалифика­ция. И не в «инстанциях», а в редакции, друг перед другом. Однажды пришло письмо: «Всех вас надо выселить, лишить московской прописки, вы только и пишете про другие команды, а не про наши». Мы обсудили его в своем кругу и сочли несостоятельным: московские клубы в тот момент ничего собой не пред­ставляли.

Я говорю о всесоюзных изданиях, которые иные горячие головы причисляют к московским. Признать­ся, с грустью наблюдаю за футбольными рубриками городских московских газет. Было время, они держали столичную марку, освещали чемпионаты без местного акцента. Постепенно, не знаю под каким влиянием, угол зрения сузился до «наших земляков». Тем самым было проявлено неуважение к читателям: нелепо же предположить, что искушенных москвичей интересуют исключительно свои клубы, а об остальных, играющих лучше, достаточно двух строк. Как-то «Вечерняя Мо­сква» предложила мне написать обозрение. Московс­кие команды играли тогда скверно, что и было от­ражено. Редакция принялась «советоваться» — куда-то мое обозрение возили на просмотр — и в конце кон­цов с извинением вернула: «Для нас чересчур остро». Обозрение было тут же напечатано в «Футболе — Хок­кее» и «чересчур острым» читателям не показалось. С тех пор я взял себе за правило контакт с московс­кими читателями держать помимо городской печати, чтобы не мельчить с оговорками и реверансами.

Мы как журналисты взращены на противоречиях. Для нас футбол с мальчишеских лет — нескончаемая задиристая полемика. Мне трудно представить, каки­ми бы мы были, если бы Москва имела одну команду. К счастью — их пять. Благодаря этому есть гарантия, что любому московскому клубу ничто не будет проще­но: оценку выставит не милостивый согласный хор, а жюри, которое рассмотрит самые разные доводы. Перехваливать «Спартак» или «Динамо» нам не к ли­цу: будет неловко взглянуть в глаза товарищам по редакции. Состязательность во взглядах — какая игра достойна поддержки, как созвучная идеалу, и какая ее не заслуживает, будучи примитивной,— вошла в при­вычку, без нее мы не мыслим работы. Нет ничего легче потрафить болельщикам, футболистам, тренерам, по­лучить благодарственные отзывы, но за это придется расплачиваться, когда нарвешься на скептические ус­мешки в стенах родной редакции. Это опасение незри­мо витает за спиной, когда сидишь за машинкой, и верой и правдой нам служит.

Так сложилось. Ради того чтобы центральные изда­ния взвешенно вели футбольную тему, Москве и пола­галось иметь несколько команд.

Киевским журналистам труднее. Даже при условии, что «Динамо» — первоклассная команда, что вкус раз­вит и наблюдений предостаточно, все же она одна, всегда одна, более полувека, и волей-неволей становит­ся печкой, от которой все танцы.

У журналистов, вынужденных глядеть сквозь одну призму, представление о всех других командах созда­ется от их короткого полуторачасового пребывания на местном стадионе, где далеко не каждой хватает муже­ства быть самой собой, не подстраиваться под «чужое» поле. Постоянное сравнение всех со своей командой таит в себе изолированность любопытства и заведо­мую схематичность выводов. Каково было журнали­стам Еревана, Тбилиси, Алма-Аты, когда, скажем, в чемпионате 1987 года их клубы дома регулярно побеждали, а из других городов летели столь же регу­лярно известия о проигрышах?

Принимаясь за чтение отчетов в «Советском спор­те», заранее знаю, что победу своей команды местный автор преподнесет как пример отличной игры, а пора­жение объяснит усталостью, внезапной инертностью, непростительными ошибками защитников и вратаря, если не судьи. Достоинства победивших гостей будут отмечены из вежливости, скороговоркой, как бы в пику своей команде, чтобы подчеркнуть досаду. В этом я не вижу намеренной предвзятости — так годами сориен­тировано восприятие журналиста. Выработался даже стилистический прием: рассказав, как играла своя ко­манда, автор, словно опомнившись, задается вопро­сом: «А что же гости?»-—и приписывает несколько невразумительных фраз.

Михаил Михайлов по части информации о киевс­ком «Динамо» заменял агентство, он водил нежное знакомство с игроками. Когда же я переводил раз­говор на другие разделы, он превращался в слушателя, чаще удивлялся, чем спорил, честно восклицал: «Не­ужели? Я как-то об этом не подумал». Ему не свойст­венно было строить из себя всезнайку — этот распрост­раненный в нашей среде грех его счастливо миновал.

И еще одному киевлянину я многим обязан — Ра­фаилу Моисеевичу Фельдштейну. На протяжении соро­ка лет, с 1934 года, он служил администратором киев­ского «Динамо». В его бытность сменились двадцать два старших тренера, сотни мастеров, и о каждом из них у него наготове отзыв, большей частью добрый. Много потеряют историографы знаменитого клуба, не записав его живописные рассказы, его «сказки о тысяче и одном матче».

Мы до сих пор с Рафаилом Моисеевичем состоим в переписке. Вот кусочки из его писем:

«Бываю у Кости Шегодского, бывшего нашего иг­рока, который играл в 1937 году за «Спартак» против басков. Он один из первых награжден орденом «Знак почета». В 1938 году его по доносу посадили, а спустя два года выпустили. Перенес инфаркт, не двигается, никто его не вспоминает...

50 лет назад в Киеве я принимал сборную Баско­нии, поселил ее в гостинице «Континенталь». Тренер Михаил Давыдович Товаровский мне сказал, что Лангара и Регейро просят показать мячи, какими будем играть. Я принес один белый, другой красный. Они сами надули и поинтересовались, кто их изготовил. Мячи были макшановские, ленинградские, тридцати- двухдольные...»

Служба открывала Фельдштейну футбол изнутри, с изнанки. Хватаясь за сердце, он рассказывал:

«Вы представить не можете это босячество. До­говорился, что нашему игроку, между прочим заслу­женному мастеру спорта, продадут мебель, как только привезут. Ребятам же некогда пороги обивать, они в разъездах, вкалывают. И так получилось, что его отчисляют: честно закончил. Заезжаю в магазин — смеются: «Опоздали, он уже не играет». И никто по­мочь не мог. Отрезанный ломоть. Нет, вы скажите, есть правда? За что человека обидели? Весь Киев им восхищался».

Начав с того, что ни в какой другой город я сто­лько не ездил, как в Киев, продолжу: ни о какой другой команде столько не писал, как о киевском «Динамо». Никакие другие мои работы, судя по откликам, не читались так привередливо. Иначе быть не могло: если кто и имел право на амбиции последние лет двадцать пять, то, разумеется, киевское «Динамо» и его бесчис­ленные, ревностные сторонники. Большой клуб!

Пора закончить вступление и пойти по порядку.

Чтобы не выглядеть поздним реставратором, воро­шу довоенные тетрадочки. В описании матча сборных Москвы и Киева 6 октября 1938 года нахожу: «Матч был живой, противники достойны друг друга. У Моск­вы больше силы, у Киева — техники. У Москвы непро­биваемая защита, у Киева — активное нападение. Яв­ного перевеса ни на чьей стороне не было, хотя Москва выиграла 2:0».

Если юный московский болельщик всего на третьем году своего знакомства с футболом обнаружи­вает, что «у Москвы больше силы, у Киева — техники», то нет сомнений, разница бросалась в глаза. Ну а тех­ника и тогда, как и сейчас, равнодушным не оставляла, победы победами, а есть и удовольствие от созерцания изящного.

С самых первых чемпионатов киевское «Динамо» было мне симпатично. Споры о столичных клубах — «Спартаке», «Динамо», ЦДКА, «Металлурге», «Тор­педо», «Локомотиве» — крутились по-семейному: кто сильнее? Футболистов, состоявших в московских кома­ндах, сравнивать было просто: все имели «должности» и, скажем, при обсуждении, кто лучший правый ин­сайд, выбор шел из шести фамилий. Само собой, нас интриговало, кто победит в предстоящем матче, кто станет чемпионом. А вот о самой игре московских команд не помню, чтобы мы подолгу рассуждали: как видно, поводов не подворачивалось, их успехи измеря­лись вкладом личностей, имели человеческий подтекст.

Стиль игры киевского «Динамо» довоенных лет был иной, чем у московских клубов: мягче, затейливее, тоньше, щеголеватее. В сравнении с напористыми, в се­бе уверенными московскими мастерами мастера киевс­кие вносили в общую панораму свой оттенок — тут как раз и можно было посостязаться во вкусах. Кроме киевских динамовцев еще и динамовцы Ленинграда и Тбилиси предлагали нам игру привозную, «им­портную».

Тогда мы воспринимали все увиденное таким, как оно есть, и объяснить разноплановость зрелища не пытались. Да и не смогли бы. Это теперь ясно, что заметное деление футбола на атлетический и технич­ный отражало молодость игры, то, что она у нас развивалась изолированно, тренеры, которые только- только объявились, вели дело на свой страх и риск, как бог на душу положит. Встряхнул приезд басков, при­нудив перейти на «дубль-ве». Баски открыли нам глаза еще и на то, что классная игра должна быть и ат­летической, и техничной. То, что сегодня доказывать не нужно, тогда выглядело чуть ли не откровением. Думаю, что московские клубы сумели раньше к своей атлетичности добавить техничности, чем киевское «Динамо» к своей техничности —атлетичности. Это опережение надолго предопределило главенство моск­вичей.

Для нас много значило, состоят ли в команде игро­ки выделяющиеся. В киевском «Динамо» они были.

Легонько, невидимо управлявший нападением ху­денький умница центрфорвард Константин Шегодский. Яркий блондин Виктор Шиловский, инсайд, за­метный и внешне, и своими неординарными приемами. Круглолобый краек Макар Гончаренко, упрямо ска­шивавший углы, чтобы забить. Черноволосый ярост­ный хавбек Иван Кузьменко, от которого ждали страшного удара издали. А чего стоили вратари, игра­вшие по очереди: Антон Идзковский и Николай Трусевич — оба тонкие, оба «воздухоплаватели», летавшие во все углы! Вратари тогда одевались в темное, носили кепки, а выходец из Одессы Трусевич — без кепки, с пышной шевелюрой, в полосатом, тигрином, красно- черном свитере.

Киевское «Динамо» было в чести у московских зрителей, его уважали — «красиво играет!». Относи­лись к нему добродушно и снисходительно, зная, что — не конкурент. Да и сами киевские футболисты, способные время от времени показать класс, как-то уклонялись от борьбы за первые места, вечно срываясь там, где не должны были срываться, выглядели «лег­кой фигурой» в сравнении с «ферзями» — «Динамо» и «Спартаком».

После войны и оккупации киевская команда долго мыкалась. Это было понятно, ей сочувствовали. Фут­больная жизнь, переменчивая, ломкая, капризная, где, что ни год, у команд другие места в таблице, все же не в силах повлиять на сложившиеся представления. Вот и киевское «Динамо», занимая последние и предпос­ледние строчки, оставалось командой с именем, с ней считались по-прежнему и, даже догадываясь, что она скорее всего проиграет, на ее матчи ходили. Не одно имя привлекало: пусть и хрупко, тоненько, но в игре ее продолжали сказываться хорошие манеры.

Когда в 1954 году киевляне в Москве, на стадионе «Динамо», выиграли финал Кубка у ереванского «Спар­така», их успех был принят как должное, он казался задержавшимся.

Второй, решающий, гол правого инсайда Михаила Комана помнится до сих пор: выбежал к воротам, а с ударом медлил, поиграл на нервах, пока не улучил момент наверняка. Коман был в той команде самой влиятельной фигурой. Выходец из Закарпатья, одари­вшего киевское «Динамо» многими мастерами, он, как и его земляки Товт, Юст, Михалина, вносил в строй игры команды твердость, расчет, ясность без изысков и выкрутасов и, вполне возможно, в какой-то мере предвосхитил будущие изменения.

До 1960 года все шло по заведенному порядку. Никому не приходило в голову, что футбольная Земля вертится, свято верили, что она возлежит на трех китах, чемпионах,— московских «Динамо», «Спарта­ке» и ЦДКА.

И тут взошла ярчайшая звезда — «Торпедо». Оча­ровательная команда! Счастливый подбор мастеров — один к одному, рафинированные перемещения в стиле позднего «дубль-ве», направления уже заканчивавше­гося, но еще не скомпрометированного. Вспоминая то «Торпедо», первым я вижу Виктора Александровича Маслова, тренера. Ему исполнилось пятьдесят, и он, прежде не слишком удачливый, я бы сказал, провинци­ал среди столичных знаменитостей, высоко взмыл вме­сте со своим родным замоскворецким клубом. Маслов оказался тем, кого называют сильной личностью. Та­кой человек как раз и был необходим для того, чтобы замахнуться на чемпионство с командой, которая до этого в притязаниях не заносилась, среди московских слыла окраинной.

«Торпедо» взбунтовалось не в одиночку. Парал­лельным курсом рванулось и киевское «Динамо». Той осенью я ездил на завершающий матч этих команд в Киев. Торпедовцы выиграли 2:1, они были чуть лучше. Приметой матча остался протест динамовцев, причем без видимых оснований. Случай давнишний, в свое время я о нем писал подробно. А сейчас вижу в нем то, чего не мог заметить тогда. В досаде на поражение и в протесте, выразившем досаду, прогля­нуло то новое, что несколько лет спустя преобразило команду: пробудившееся честолюбие. Заканчивалась ее жизнь в покорности судьбе, в отдалении от призов. Киевляне жаждали побыстрее увериться, что они им доступны. Но «Торпедо» перешло дорогу.

В следующем году киевское «Динамо» взяло свое, оно — чемпион. Для меня одним из верных признаков, что команда хороша, служит то, что, сколько бы лет ни минуло, ее состав легко вспомнить. О. Макаров, Н. Кольцов, А. Сучков, В. Щегольков, И. Сабо, Ю. Войнов, О. Базилевич, В. Серебренников, В. Каневский, А. Биба, В. Лобановский. Написал по памяти, прове­рил — не ошибся. Эти два сезона были вершиной в тре­нерской карьере ученика Б. Аркадьева — полузащитника команды лейтенантов Вячеслава Дмитриевича Соловьева.

Несправедливо умолчать, что команду исподволь собирал другой тренер — Олег Александрович Оше­нков. Он из того поколения тренеров-первооткрыва­телей, которое свою науку постигало на бегу. Людям этого поколения, жившим своим умом, было в радость говорить о футболе хоть день, хоть ночь напролет. Я имел с ним немало вольных бесед. Олег Алек­сандрович не поучал, не оглоушивал каменными те­зисами, рассуждал на равных, защищался и нападал, был терпелив, покладист. Тренеры того поколения, преданно служа командам, умели говорить о футболе как о неделимом, разгадки они искали всюду, где только можно.

...Итак, свершилось! Как разгибают подкову, так была разомкнута троица старых московских чем­пионов.

Что же дальше? Могло показаться, что бунт подав­лен: два года чемпионы—столичные «Спартак» и «Дина­мо». Потом — тбилисское «Динамо», которому пола­галось вырваться в чемпионы. Возникла «большая ше­стерка».

А у киевского «Динамо» места — пятое, девятое. Угомонилось, отступило, задвинуто в ангар, туда, где мирно обреталось много лет?

В 1964 году в Киев переехал из Ростова Виктор Маслов. Классическим примером недомыслия мецена­тов стало его увольнение из «Торпедо» за... второе место. Это было настолько нелепо, что авторитет Маслова от увольнения только вырос. За два сезона он выправил, настроил, как рояль, ростовский СКА.

Мне доводилось выслушивать разные версии по поводу того, откуда и когда взяло начало то киевское «Динамо», каким мы знаем его сегодня, где вбит столб, от которого полагается вести отсчет. В истории большой команды ничем нельзя пренебрегать, тут ка­ждое лыко в строку. Наверное, нелишне держать в уме даже и то, что в самом первом мини-чемпионате 1936 года киевское «Динамо» — второй призер.

Все же новая глава была открыта с приездом Мас­лова. Единичный успех не невидаль, у нас одиннадцать клубов побывали первыми. В разное время то тех, то других может обуять дерзкий порыв. Перековать дер­зость в обязанность — нечто совсем иное. Маслов и осуществил это превращение. Не на ровном месте, разумеется,с помощью и участием многих. Его крутая воля, темперамент воителя, колдовская интуиция, мо­жет быть, и раззадоренное самолюбие после обиды в родном «Торпедо», и то, наконец, что знал он: времени для хорошей работы у него в обрез — все это вместе взятое позволило 55-летнему могучему челове­ку совершить то, что до него удалось у нас одному Борису Аркадьеву, — создать команду, которая из года в год ни о каких других местах не помышляла, кроме первого. Деятельность Аркадьева была грубо оборва­на. Сделанное Масловым продолжено и развито.

В 1964 году — Кубок, в 1965-м — второе место (отбро­сил киевлян проигрыш последнего матча кутаисскому «Торпедо»), в 1966-м — чемпион, в 1967-м — чемпион и Кубок, в 1968-м — чемпион, в 1969-м—второе место. За шесть масловских лет киевское «Динамо» преобразилось. Из клуба приятного, но неконкурента, вырос суперклуб с европейской известностью, лидер, отныне не согласный ни на какие промежуточные, утешительные цели. Победы стали жизненной нормой. В этом суть переворота.

Маслов не был собирателем очков, ловкачом, в нем горел дух созидателя. Еще не успело забыться создан­ное им «Торпедо» — воздушное, парусное, изящное, но в то же время и традиционное,— как он перестраивает на совершенно иной лад, до рези в глазах, свою новую команду. «Дубль-ве» приказало долго жить, исчезло, отменено. У киевского «Динамо» — четыре защитника, четыре полузащитника, два нападающих. И в атаке и в обороне в любую минуту достаточно сил, команда мобильна, никто не стоит, все в движении. Это уже не парусник, а бронированный крейсер. Нравится или не нравится такой футбол — не важно, пусть кто-то из наблюдателей называет команду «волчьей стаей», Маслов знай себе ухмыляется, хитро щурит глаза.

В дни чемпионата мира в Англии в 1966 году мы с ним много бродили по лондонским улицам, сижи­вали рядом на трибуне. Он толкал меня локтем в бок: «Видите? Нет, вы как следует вникайте! Не отвлекай­тесь на фокусы, глубину схватывайте!»

А глубина для него в том, что игра лучших ко­манд—сборных Англии и ФРГ — того же фасона, что и игра киевского «Динамо». Он называл английских полузащитников—Питерса, Чарльтона, Болла, Смайлза, — заставлял смотреть, где они оказывались в раз­ных эпизодах, и ничего не оставалось, как вспоминать Мунтяна, Сабо, Медвидя, Бибу, чего мой собеседник и добивался. Маслов прямо не настаивал на аналогии, а подводил к ней, хотя и с нажимом, даже плечами, так что сидеть становилось тесновато.

К нашей сборной, на том чемпионате занявшей четвертое место, он относился скептически: «Ну что могут в середине поля сделать вдвоем Валерка с Иоси­фом (так он называл своих учеников Воронина и Са­бо), они на части разрываются, четыре — два — четы­ре, будь оно неладно, это же вчерашний день, опять мы застряли».

В годы работы Маслова тайным побуждением для поездок в Киев были встречи с ним. Я подбирал важный матч как повод и садился в поезд. Он навещал меня в гостинице «Москва», хотя «прото­колом» это не было предусмотрено. Он охотно шел на сближение с журналистами, правда с разбором. Долгая дружба связывала его с Александром Яко­влевичем Виттенбергом (Витом), они вместе ездили в отпуск, собирались писать книгу, да так и не собрались. Маслов называл Вита Сашкой, в этом прорывалась нежность, признание равенства, Вит в его глазах был крупнейшим знатоком. Любил он Ви­нокурова, Валерку, над статьями соглашался работать только с ним, доверял не одному его перу, но и глазу, считал, что тот, хоть и молод, но улавливает тонкости.

За нами, журналистами, он вел такое же наблюде­ние, как за футболистами, хотел понять, как он выра­жался, кто чем дышит. Спросил меня однажды на стадионе: «Почему этот красавчик ходит вместе с ва­ми, ему бы по другой линии двинуться, какой из него журналист? Уж больно собой занят». Поговорив с од­ним репортером, нахмурясь, расстроенный, сказал: «Не могу понять: как только я с ним о серьезном, глаза у него делаются, как у снулой рыбы. Зачем мучается человек? А ведь играл когда-то?» Признавал Олега Кучеренко (Олежка), Геннадия Радчука (Генка). И уж если кого признавал, то брал в собеседники на равных, без намека на тренерский апломб.

В футболе настал переломный момент, тактика круто менялась, далеко не все было ясно. Маслов, заводила, работал с засученными рукавами, горячился, удивлялся и огорчался, встречая отрицание. Он раньше многих тренеров предугадал, что время схематичес­кого футбола кончается.

Прекрасной, выдающейся чертой Виктора Алексан­дровича было его радение не за одну команду, где он работал, а за весь футбол. Мне казалось, что победами киевского «Динамо» он гордился как доказательства­ми своей правоты, не сами по себе призы и медали его соблазняли. Р. Фельдштейн шептал мне по секрету: «Вы не поверите, Виктор Александрович не ходит в кассу, он всю получку мне доверил, я знаю, сколько послать жене, сколько оставить. Ему некогда, весь в работе, вечно занят. Другого такого тренера я не знал...»

«Что делают с футболом!», «До чего довели мо­сковские клубы!», «Неужели некому стукнуть кула­ком?», «Старички!» (о тренерах, которые моложе его, но вели игру по старинке) — восклицал Маслов, от­влекаясь от своего киевского «Динамо».

Мы запирались с ним в гостиничном номере («Здесь не найдут»,— говорил он) и открывали пе­реговоры.

Мне далеко не все было понятно. Победоносность киевского «Динамо» можно было объяснить и тем, что слали конкуренты, да и игра киевлян казалась упро­щенной: движения было больше, чем тонкого обраще­ния с мячом. С Масловым не полагалось деликат­ничать: сам человек крутой, он не принимал обтека­емых слов. Для меня эти разговоры без блокнота были университетами, нарочито идя наперекор, задавая ко­лючие вопросы, я вынуждал его приоткрывать то, что тренеры обычно замалчивают. Виктор Александрович был охоч поговорить. Но красноречие его как лесная чащоба, сквозь нее слушателю надо было продирать­ся, отводить от лица колкие ветки, обходить пни. Смею уверить — интереснейшее занятие. А он, пере­полненный ощущением своей мысли, пробовал слова и тут же отказывался. «Как вы сказали? — вдруг пере­спрашивал, — Вот это похоже на дело». Имея в виду молодых, более образованных, чем он, тренеров, Мас­лов говорил: «Они делают то же, что и я, проверял, только их терминов я не знаю».

Борис Андреевич Аркадьев, смело варьировавший систему «дубль-ве», прозорливо предвидел будущие изменения. Осуществить их не было суждено, ему было 53 года, когда подрубили крылья: расформи­ровали ЦДКА, чемпиона страны. Аркадьев, внешне не подав виду, что оскорблен, ушел в сторону, со­хранив достоинство и всеобщее уважение. В своей практической карьере ни на что не претендовал, ра­ботал тихо и мирно в «Локомотиве», «Нефтчи», «Пахтакоре», свои идеи пропагандировал в печати и на тренерских конференциях.

Виктору Александровичу Маслову первому среди наших трекеров удалось реализовать предвидения Ар­кадьева. Сам Маслов не вел преемственности от Ар­кадьева (в его слушателях и читателях он, разумеется, состоял), ему казалось, что развитие игры носилось в воздухе, надо уловить, угадать, он всецело доверял своей интуиции. Аркадьев внимательно наблюдал за работой Маслова в киевском «Динамо» и не раз с удовольствием говаривал, что команда грамотно выстроена, обязанности между игроками и в атаке и в обороне распределены разумно, игра надежно скоординирована.

В общем, как мне представляется, большак нашего футбола лежал от пункта А (Аркадьев) к пункту М (Маслов). Тем более важно отдать себе в этом отчет, что футбол наш с излишком поколесил по проселкам подражательности, надолго застревал в ко­лдобинах старомодности. Пока эти два крупных трене­ра работали среди остальных, окружающие, как это часто бывает, отдавая им должное, не умели оценить, нет, не медали ими завоеванные, а их предвидение. И оба они нарывались на непонимание и иронию.

Ничего этого тогда я сказать бы не смог, должны были пройти годы, требовалось повидать футбол восьмидесятых годов, чтобы различить в нем мысль Аркадьева и интуицию Маслова. Но и тогда от иг­ровых преобразований Маслова исходило притяжение, интриговали они даже своей спорностью, своим несов­падением с привычными представлениями о «красивом футболе».

Вот и не упускал я случая его послушать. В Москве, когда он приезжал, времени не находилось, а в Киеве мы наговаривались вволю. После этих разговоров и посмотрев динамовцев в деле, я уезжал домой, чтобы продолжать размышлять о вечно собой недовольной футбольной игре. И помнились слова Маслова: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не приду­маешь, считай — год пропал».

Из той поры запечатлелся матч киевского «Дина­мо» с шотландским «Селтиком» в октябре шестьдесят седьмого. Шотландцы были хранителями Кубка ев­ропейских чемпионов и с киевлянами встречались уже в следующем турнире. То был второй матч, в Глазго динамовцы выиграли 2:1. В Киеве я оказался проез­дом, писать не надо, хотелось сопоставить игру луч­шего клуба Европы с игрой динамовцев. Сложная получилась встреча, все висело на волоске. Необходи­мую ничью киевляне отвоевали. А в итоге — равенст­во. Ровным счетом ничего такого не предложили шот­ландцы, что могло показаться необычным. Бывает ведь, результат в нашу пользу, а мы, остыв, признаем­ся: «Все-таки те были получше». Здесь ни за что нельзя было зацепиться, самый придирчивый глаз не обнару­жил бы перевеса приезжей команды. Был матч, в кото­ром противники показали футбол именно этого, ше­стьдесят седьмого года, полностью совпадавший с те­ми образцами, которые завещал недавний чемпионат мира. С легкой душой уезжал я из Киева: приятно было убедиться, что наш лучший клуб «как денди лондонский одет». А ведь на двух предыдущих чемпи­онатах мира, в Чили и Англии, футбол наш носил костюмчик, вышедший из моды, пусть и из доброт­ного материала.

Возможно, молодому читателю покажется преуве­личением внимание к тактике. Из песни слова не выки­нешь: футбол менялся ускоренно, наши команды не поспевали, тогда это была злоба дня. Сейчас вопросы эти не нависают, не грозят, в восьмидесятых годах и наша сборная, и ведущие клубы влились в поток мирового футбола и чувствуют себя в нем непринуж­денно. Сейчас исследуются варианты тактики, что, на­до полагать, будет вечно. А в шестидесятые годы напряженно обсуждалось, как в целом строить игру.

Журналистская ли забота вторгаться в заалтарные тайны игры? Людей дипломированных, с полевым и скамеечным опытом хоть пруд пруди, им бы и карты в руки. Мы их и тащили в те годы на страницы, предоставляли трибуну. Разноголосица страшная, мне­ния диаметрально, воинственно противоположные. Хочешь не хочешь, а приходилось и нам, репортерам, склоняться над макетом поля. И мы тоже плутали, отрезали, семь раз не отмерив. Не так просто было разгадать своевольную логику футбола, пожертвовать устоявшимися удобными представлениями, напомина­вшими о прошлых успехах, ради смутно, зыбко маячи­вшего вдалеке нового, ради идей, носившихся в воз­духе. Ими легче легкого было пренебречь (и пренеб­регали), их можно было не понять (и не понимали). Маслов не пренебрег, понял, опустил носившиеся в воздухе идеи на зеленую арену, поверил в них и от­стаивал как на поле, так и в словесных схватках. Тем и знамениты сезоны конца шестидесятых.

Футбольная мысль наша под этим напором колеба­лась, сопротивлялась, шаталась, прежде чем смирить­ся и вновь выпрямиться. В самом деле, за каких-то восемь лет, с 1958 по 1966 год, от четырех форвардов пришли к двум и от двух полузащитников к четырем. Это формула, а за ней пересмотр движений игроков, маневров и комбинаций. Менялась и эстетика игры, и к этому тоже надо было привыкнуть.

Есть возможность для точного сопоставления. До 1961 года киевское «Динамо» в 22 чемпионатах страны взяло всего-навсего 4 призовых места. С 1965 по 1986 год тоже в 22 чемпионатах—11 раз чемпион и 8 раз призер. Даже не верится, что речь идет об одной и той же команде.

С 1965 года, кроме киевского «Динамо», перебы­вали в чемпионах десять команд. По разочку, на годо­чек. Одному «Спартаку» удалось это четырежды, да девять сезонов подряд не опускаться ниже призового места. Остальным пороху хватало ненадолго.

Дистанция времени позволяет сказать и другое: не все из мелькавших чемпионов оставили о себе память игрой, такой игрой, которая несла бы в себе зерно открытия. Это обозначалось, проступало у динамовцев Тбилиси в 1980—1981 годах, у «Спартака» и минского «Динамо». Игра этих команд была конкурентной другим образцам, в том числе и киевского «Динамо», а потому и дискусси­онной, в ней воплощались замысел, идея, желание показать свой футбол, а не общий, усредненный.

Киевское «Динамо» заняло все без исключения ко­мандные высоты, чего ни коснись, командных ли до­стижений, или индивидуальных. К счастью, «монар­хический» способ правления в футболе не приживается, и киевскому «Динамо» приходилось делиться призами с другими командами, но тем не менее его роль в на­шем футболе напоминает роль ЦСКА в хоккее. Прин­ципиальное отличие между этими суперклубами вижу в том, что хоккейный ЦСКА всегда имел льготные условия, ибо его благополучие официально связыва­лось с «интересами сборной», тогда как киевское «Ди­намо» и создано было, и продолжает благоденство­вать как клуб..

Нередко поговаривают (точнее — ворчат), что ки­евское «Динамо» не что иное, как сборная Украины. В доказательство приведут имена игроков, ранее игра­вших в Харькове, Днепропетровске, Одессе, Вороши­ловграде. Аргумент дребезжит, ничего не доказывает. И тбилисское «Динамо», и «Арарат», и «Жальгирис» пользуются ресурсами своих республик, а в московс­ких клубах мы видим игроков со всех концов страны. Залежи дарований не столь богаты, чтобы не раскапы­вать их, где бы они не находились.Другое полагается различать в возвышении киевс­кого «Динамо». Этот клуб, как я вижу, потому ото­рвался от остальных, что он, насколько было в его возможностях, отказался от мягкотелого, путаного любительства и, как девиз, начертал на своем вым­пеле: профессиональный подход к футбольному заня­тию. Началось при В. Маслове, продолжалось в годы В. Лобановского. Думаю, что Лобановский, игравший на левом краю нападения киевского «Динамо» в 1961 году и получивший золотую медаль, уже тогда не мог не ощутить ненадежность успеха, ибо та команда под­нялась на счастливом подборе одиннадцати мастеров, отпраздновав успех, не развила его, ибо жила но зако­нам любительства, где преобладает случай.

С 1974 года Валерий Лобановский во главе ки­евского «Динамо». Он начал на отвоеванном В. Масловым и А. Севидовым плацдарме. Ему предоставили неограниченный кредит времени, он употребил его с выгодой для клуба и стал у нас первым среди людей его профессии, кому удалось семь раз воз­главлять чемпиона страны и дважды обладателя Куб­ка кубков. В наградах отражено то, что он сумел сделать, вытравляя любительство и приближаясь к профессионализму. Его деятельность не измеряется одними тренерскими мерками, в его лице мы при­обрели человека, последовательно выполняющего ор­ганизационную программу.

По моим наблюдениям, наши команды, да и игро­ки трудно переносят успехи. Нередко слышишь: «за­знались», «посчитали задачу выполненной», «переоце­нили свои возможности», «позволили себе расслабить­ся». Знакомые песни, не правда ли? Но так уж у нас повелось, что к подобным упрекам отношение, в об­щем, снисходительное. Прощали «Зениту» и «Днепру», что они, достигнув чемпионского уровня, с него спол­зали; «Спартаку», лица не терявшему, однако оступав­шемуся; тбилисскому «Динамо», после выигрыша Куб­ка кубков в 1981 году сразу начисто себя исчерпа­вшему; «Торпедо», из года в год дававшему слово стать призером, но обещание не сдерживавшему; мо­сковскому «Динамо», все собирающемуся оживить стародавнюю репутацию, о которой молодое поколе­ние болельщиков может узнать лишь из справочников. Жизнь вполоборота к прошлому, где есть что вспом­нить, чем прихвастнуть, простительна любителям. Людей, дорожащих профессией, устроить она не мо­жет. И киевские динамовцы впадали в размягченность после своих побед. Но не на годы, как другие. С 1965 года всего-навсего четыре сезона без призовых мест  — в этом читается устав, программа, закон, назовите как угодно, по которому живет команда.Мало сказать, что киевское «Динамо» — самый сильный у нас клуб. Дороже всего, что имя свое он приобрел, утверждая футбольное дело, живя согласно его нормам и требованиям. А это тем более значитель­но, что понятие профессионализма находилось под запретом.

Киевское «Динамо» поднялось на два пика—в 1975 и 1986 годах. Они на удивление похожи, эти пики, хотя только тренер В. Лобановский и форвард О. Блохин участвовали в обоих. Признаться, не помню другого случая, когда бы так повторилась ситуация.

В сезонах, предшествовавших пикам, в 1974 и 1985 годах, киевское «Динамо» становилось чемпионом страны, считаясь командой молодой, многообеща­ющей. В мае 1975 и 1986 годов она выигрывала Кубок кубков: первый раз — в финале у будапештского «Ференвароша» — 3:0, второй раз 3:0 у «Атлетико» (Мад­рид). Эти ее громкие достижения на фоне блеклых выступлений сборной выглядели настолько впечатля­ющими, что спортивное руководство передавало ей в полном составе, во главе с тренером В. Лобановским, право защищать честь сборной. И киевское «Ди­намо» в тех сезонах справлялось со всеми задачами, не забыв победить и в чемпионате страны.

Повторение этим не исчерпывается. В 1975 году 8 киевских динамовцев были признаны первыми номе­рами сезона, в 1986-м — девять. Лучшим игроком года журналисты избрали О. Блохина, а одиннадцать лет спустя — А. Заварова. О. Блохин был награжден евро­пейским «Золотым мячом» в 1975 году, И. Беланов — в 1986-м. Любопытно и то, что фарфоровая ваза с пор­третом Григория Федотова — приз наиболее резуль­тативной команде оба раза доставался киевскому «Ди­намо» с одинаковым числом голов — 53 (в тех чемпи­онатах участвовало по 16 команд).Но что более всего роднило команды одного назва­ния разных лет, так это игра. Призы, победы, голы поддаются учету, а игра, даже будучи запечатленной на схемах, даже воспроизведенная в видеозаписи, все- таки в значительной мере живет в воображении, в па­мяти очевидцев и пересказать ее едва ли возможно. Дистанция в одиннадцать сезонов велика, футбол ме­няется, и за ним приходится поспевать. Но я убежден, что облик классной игры не должен корректироваться поправками на время. Если мы утверждаем, что были первоклассными командами в послевоенные годы «Ди­намо» и ЦДКА, «Спартак» в 1956 году, «Торпедо» в 1960-м, киевское «Динамо» в 1966—1968 годах, то так оно и должно оставаться, без пересмотра, потому что игра этих команд соответствовала времени. Соот­ветствие времени — надежный свидетель.

Возможно, в 1975 году киевские динамовцы в чем- то специальном (зоны действий, объем работы, коли­чество технико-тактических приемов, взаимозаменяе­мость и т. д.) чуточку уступали своим преемникам из команды 1986 года. Но это дело наживное, натрениро­ванное. Было бы противоестественно предположить обратную картину, что одиннадцать лет назад коман­да во всех отношениях была лучше. Тогда, выходит, годы ничему не научили, ни к чему не обязали ни тренера, ни мастеров.

Все мы храним в душе, быть может идеальное, представление о том, какими должны быть отношения между людьми. Футбол — дело, которое людей объ­единяет. Назовите это случайным, внешним совпаде­нием, но в годы войны в моем зенитном расчете было, как и в команде, одиннадцать солдат. И как же было важно, чтобы по сигналу «К бою!» все одиннадцать оказывались на местах в считанные секунды, молча, без напоминаний делали все, как полагается, ни один бы не нарушил порядка, не сбился, не подвел других. За этим стояли ежедневные занятия, воинский долг, строгости службы. Все это так. Но нам и самим нрави­лось, что мы работаем как часы! И друг к другу относились с доверием не потому, что все на подбор распрекрасные, а потому, что чувствовали свою свя­занность, верили, что никто ее не нарушит. Вспоминая тех солдат, дорогих товарищей своих, я думаю, что обязанности, которые в войну ощущались обостренно, они выполняли, работая красиво, открывая в себе все лучшее.

Образ удавшейся работы живет в нас. Зрелище футбола и задевает эту струну. Мы разочаровываемся, мы оскорблены в лучших чувствах, если видим раз­нобой, непонимание, вялость, безразличие. И мы во­одушевляемся, обнаруживая единство, увлеченность, верность каждого игрока обязательствам, взятым пе­ред товарищами. Мне не приходилось встречать нор­мального болельщика, который бы отозвался об игре так: «Они удачно интерпретировали вариант с пятью полузащитниками». Однако на протяжении полусотни лет на всех углах слышал: «Дружно вчера играли!»«Дружно»—это и есть приближение к вечной на­шей мечте о работе в согласии. Любая деятельность изменяется. Неизменно наше отношение к ней. Потому-то футбол, несмотря на все свои преобразования и ухищрения, остается для аудитории одинаково при­тягательным. Однажды драматург Алексей Николае­вич Арбузов сделал признание: «Футбол иногда на­страивал мою душу на тот лад, который весьма содей­ствовал плодотворной и счастливой работе за пись­менным столом. Это и заставляет меня относиться к нему достаточно серьезно».

Хорошая игра команды не измеряется одними куб­ками и медалями. Она западает в душу очевидцам, живет неугасающим язычком огня, делает нас добрее и одаряет надеждой, что и нам в своих сферах удастся так же хорошо «сыграть».

В этом смысле киевское «Динамо» и в 1975 и 1986 годах имеет равные заслуги перед миром болельщи­ков: оно дало образцы дружной игры, порадовало, заставило собой полюбоваться, дало понять, чего мо­гут достичь одиннадцать мастеров своего дела.

У читателя, конечно, уже наплывает вопрос: «Поче­му выделены два сезона, тогда как киевское «Динамо» было чемпионом страны еще и в 1977, 1980, 1981 годах?»

Юнцом после значительной победы «Спартака» и тем более после того, как он брал Кубок или стано­вился чемпионом, я не мог жить спокойно без того, чтобы не заглянуть во все газеты и не продлить удово­льствие. Авторы — М. Ромм, М. Мержанов, А. Вит, И. Бару, Ю. Ваньят, А. Перель, Г. Колодный, Еф. Ру­бин— оценивались прямо пропорционально количест­ву похвальных фраз.

Не забыл своего возмущения статьей М. Ромма, в которой он критически, даже язвительно отозвался о «Спартаке» — осеннем чемпионе 1936 года. Я выре­зал ее из «Красного спорта», спрятал на дне ящика письменного стола и много-много лет не доставал. Достал, познакомившись с Михаилом Давыдовичем, интереснейшим человеком, прочитав его книгу «Я бо­лею за «Спартак». Тут и открылось мне, насколько в той статье был он прозорлив.

После сезона 1939 года («Спартак» второй год под­ряд выиграл и первенство, и Кубок) меня оскорбила статья (забыл, правда, автора), где превозносились форварды ЦДКА. Что с того, что армейцы забили на 10 мячей больше, чем спартаковцы, не они же чемпи­оны?! Царапина саднила долго. Потом память о ней пригодилась, чтобы воздать должное автору, разгля­девшему признаки кризиса у «Спартака» в пору его полновластия и поддержавшему оригинальную атаку ЦДКА во главе с Григорием Федотовым.

И тут начало разговору, ради которого пишется эта глава.

Сторонников и поклонников у киевского «Динамо» легион. Не мудрено: приятно болеть за команду, сдела­вшую так много. Ясно, что немало таких, которые, как и я когда-то, ждут для «их высочества» любимой команды низких мушкетерских поклонов с шляпой по полу. А вместо этого — сдержанные кивки, речи без почтения и лести. И тут в первую очередь попадают под подозрение журналисты-москвичи, намеренно умаляющие успехи киевской команды, будучи обижен­ными за неудачи своих «китов».