В запыленной связке старых писем

В запыленной связке старых писем

Это в песне «в связке». На самом деле в мешке. Не таком, какой сегодня встретишь на почте – из плотной бумаги, а в самом настоящем, из грубой мешковины. В него Клавдия Ивановна складывала письма, пришедшие к ней во время войны, да и позже. И уж точно, как в песне, среди них «мне случайно встретилось одно».

Его можно прочесть в этой главе. Но сначала выскажу безумную мысль, от которой не могу избавиться. Хотя впрямую она не относится к Шульженко. Впрочем, это как посмотреть.

Многим и сегодня хорошо знакомы старые фильмы «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны», сценарии которых написал поэт Виктор Гусев, его стихотворная пьеса «Слава», сценарий обозрения «Города-герои», в котором играла Шульженко. Написаны эти вещи в стиле поэтического сказа, каким в давние времена сопровождались лубочные картинки. Рифмованные тексты к ним обычно громко выкрикивали офени, торгующие своей продукцией в деревнях на ярмарках и базарах. В двадцатые годы лубок исчез, но газета «Беднота», печатавшаяся для крестьян, даже серьезные статьи начинала так: «Есть страна заграничная, с виду вполне приличная».

Гусев возродил забытый стиль. В той же манере написана и пьеса Александра Гладкова «Питомцы славы» («Давным-давно»). Гладков – личность загадочная. Он, никому не известный драматург, принес эту героическую комедию в Театр Красной Армии, но сколько ни просил его постановщик Алексей Дмитриевич Попов о поправках, незначительных уточнениях, он к пьесе так и не приложил руку. Можно легко объяснить это уверенностью, что все, им написанное, отменного качества. Гигантский успех спектакля подтвердил это многократно: после Москвы пьесу сыграли почти во всех театрах страны.

Прошло двадцать лет, и Эльдар Рязанов решил сделать из пьесы фильм «Гусарская баллада». Режиссер отыскал автора, радостно встретившего новость. Эльдар Александрович договорился с ним о работе над сценарием: нельзя же фильм ставить в четырех стенах, да и динамика в кино иная. Гладков со всем соглашался, но в день встречи исчез. Исчез надолго. Куда – никто не знал. Рязанов позже рассказал о муках режиссера в поисках автора, как ему в одиночку пришлось приняться за сценарий – съемочный период надвигался неумолимо.

Гладков появился на горизонте, когда уже все актеры были утверждены на роли. Он восторженно одобрил изменившуюся пьесу – в сценарии появились новые сцены, диалоги, монологи. Создавалось впечатление, что он их вовсе не заметил. Кстати, очень важно – после героической комедии ни пьес в стихах, ни скетчей или водевилей с куплетами он не писал.

И вот мое безумное предположение: не является ли автор одного из писем Шульженко создателем пьесы «Давным-давно»? Стихосложение – тоже. Подписано письмо инициалами. И сколько ни ждала Клавдия Ивановна обещанного продолжения, ни строчки больше она не получила. Таинственный Андрей пропал. Война есть война.

Прочтите внимательно его письмо. Мне кажется, в нем – рука профессионала.

Товарищ Шульженко! Меня Андреем

звали родные отец и мать.

Песня Ваша меня задела,

сказала: нужно врага убивать.

Сейчас я ранен, но скоро, скоро

дорогой боев я вперед пойду.

За дружбу, любовь, за семью, за город

врагу беспощадно я отомщу.

И если останусь я жив, – приеду

на Вас взглянуть, рядом побыть.

Чтобы сказать Вам, что нашу Победу

Вы помогали в боях добыть.

Чтобы смогли Вы сами услышать,

как «Синий платочек» любовно храним.

Товарищ Шульженко, простите, что пишет

вам незнакомый боец один.

Простите, что я называю Вас просто,

словно любимая мне Вы сестра,

но мне давно не приносит почта

ни одного письма.

Мне не с кем болью своей поделиться,

поэтому я и решаюсь к Вам,

к Вам единственной обратиться,

Вам одной обо всем рассказать.

Дней через двадцать, покинув Архангельск,

вновь партизанить уйду я в леса,

и вновь затеряется дальний мой адрес,

и вновь будет некому мне писать.

В боях обветрены смуглые лица,

ряды их ровны, и шаг их прям.

Пока, не знакомая мне певица,

до скорой встречи! Победы нам!

Подпись – «А.И. И чуть ниже: «г. Архангельск, 14 декабря 1942 г.».

* * *

Может быть, я в своей догадке не прав. Но могу же высказать предположение.

Часть писем из мешка отобрал для меня Георгий Кузьмич, часть была отобрана еще в начале 50-х постоянным автором Шульженко Павлом Германом: он собирался сделать о ней книгу, но не успел. Писем за 1941 год обнаружить не удалось, да и попадали ли они в те месяцы в осажденный Ленинград?! Самое раннее из всех датировано 4 апрелем 1942 года и пришло от защитников города. Оно было вложено в конверт вместе с листом шершавой бумаги – страничкой красноармейской газеты «Сталинские питомцы». Вверху на месте девиза «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – новый: «Смерть немецким оккупантам!». Тут же предупреждение: «Прочти и передай товарищу». Письмо опубликовано подзаголовком «Благодарим от всего сердца»:

«Уважаемая Клавдия Ивановна!

Вы говорите, что летчики – Ваша любимая аудитория, и поверьте, что мы, слушатели, проникнуты к Вам таким же глубоким, теплым чувством.

В эти суровые дни, дни борьбы не на жизнь, а на смерть, Ваши песни снова будят в памяти то, что дороже всего каждому из нас, за что каждый из нас готов отдать жизнь. Наша необъятная Родина, суровый, величественный Ленинград, материнская нежность, мечта о любимой девушке – все это вспоминается еще ярче, когда слушаешь Ваш концерт, обо всем этом говорят Ваши песни.

Пройдут годы, но каждый, слушавший Вас, будет всегда с благодарностью вспоминать об этих концертах. Здесь, в землянках, на аэродроме, Вы находите самых искренних слушателей. Надеемся, что наше уважение и любовь смогут вознаградить все трудности, что приходится преодолевать Вам во фронтовой обстановке.

С боевым приветом Дементьев, Сулимов, Матрунчук, Пузейкин, Трифонов, Стебунов, Костенко, Трещев, Савченко, Химич, Передистов, Голенко, Кузнецов, Иконен».

Вот еще один отклик на концерт Ффронтового джаз-ансамбля. И опять ни жалобы на трудности, только вера в победу, сколько до которой – никто не знал, да и положение частей, сражавшихся в окружении, вроде бы и не располагало к оптимизму:

«Привет с фронта, т. Шульженко!

Извините нас за наше маленькое письмо. Здесь, на передовой, мы решили Вам написать.

Сейчас уже ночь, грохочет артиллерийская канонада, сидим в землянке, и вспомнился наш любимый, родной Ленинград с его садами, парками, театрами и Ваши выступления с джазом, которые вливали нам бодрость в нашей молодой, счастливой жизни. Но вот наступила война, пришли на нашу родную землю фашисты – эти двуногие шакалы, убивающие, насилующие, грабящие наших отцов, матерей, сестер и любимых девушек. Но недалек тот день, когда эти бандиты будут уничтожены, и мы снова заживем мирной жизнью и снова услышим Ваш голос.

У нас к Вам большая просьба. Если возможно, пришлите Вашу фотографию. Она вместе с нами будет участвовать в боях, вливать в нас еще больше силы.

Привет Вашему дружному коллективу и товарищам в Вашей полезной работе!

С красноармейским приветом

Антонов И.Я.,

Тереньев П.А.

Медиокритский Н.В.

Наш адрес: ППС 956, Стрелковый полк 1072, 2 батальон, 4-я рота.

7 IX-1942 г.».

Клавдия Ивановна перечитывала письма, что я отобрал для книги «Когда – вы спросите меня».

– Постойте! – вдруг воскликнула она. – А где же треугольник из эвакогоспиталя от летчика Ростислава Родионова?! Он писал, что его самолет подбили над немцами, оказаться у них в плену – страшнее смерти. И Родионов поймал волну радиомаяка, по которому шли мои песни. Летел на честном слове и на одном крыле, боялся, не дотянет до наших, но мой голос помог! Только вот ноги ему в госпитале ампутировали. Я запомнила его письмо наизусть.

– Эта очень похоже на фильм 1943 года «Воздушный извозчик». Только там Жаров летел на голос своей жены Целиковской, за которую пела Надежда Казанцева, и остался с ногами, – вспомнил я.

– Ну и что же! Вы просто не знаете, что в войну маяки работали на всех аэродромах. Летчики знали их волну и летели, слушая пластинки, что звучали круглосуточно. И конечно, не только с моими песнями. Ничего удивительного, что об этом сделали фильм.

Я нашел не менее трех десятков писем о «Синем платочке». И хотя о нем все сказано, приведу еще одно, очень показательное. Оно, как и большинство остальных, пришло после фильма «Концерт фронту». Картину крутили мобилизованные киномеханики, разъезжая по фронтам с видавшей виды передвижкой, показывающей, как ясно из письма, картину так, что было не только не видно, но и не слышно.

«Наш боевой привет, т. Шульженко!

Отмечая праздник, День Конституции, в числе бойцов и командиров наша боевая группа в 7 человек имела возможность посмотреть кинофильм «Концерт фронту», в котором Вы участвуете. Ваш «Милый платочек» нас очаровал. Каждый из нас готов его разучить, но беда – не знаем слов доподлинного содержания. Пытались записать, но в силу фронтовых условий это было невозможно. Мы просим Вас прислать нам «Милый платочек» в полном содержании. Надеемся, что просьба наша для Вас не будет трудно исполнением просимого на бумаге.

Будем ждать по адресу: 239 полевая почта, часть 365.

Желаем Вам успехов!

По поручению семерки

Голышев Василий Васильевич.

7 XII. 1942 год».

Каждое из писем с фронта достойно внимания. Треугольники с обратным адресом «Полевая почта», позднее – ППС (Полевая почтовая станция) – ответ на риторический вопрос поэта: «Кто сказал, что надо бросить песни на войне?» Люди просили текст того же «Платочка», чтобы петь его. Им нужна была песня немного грустная, но с надеждой, что «кончится время лихое».

Ну а после войны? Шульженко много гастролировала по стране, и обычно оттуда, где она пела, шли письма зрителей. Конвертов с зарубежными штампами почти нет. По предложению Политуправления Клавдия Ивановна выступала перед «ограниченным контингентом» наших войск, стоящих в Венгрии, ГДР – странах соцлагеря. В мире капитализма ей побывать не удалось. Она получала персональные предложения от импресарио с мировым именем Катакрикса, Сола Юрока, но тем шли ответы от Госконцерта: «В связи с большой загруженностью концертами и плотным графиком выступлений…»

– Вам надо самой связаться с госконцертными работниками, – советовали ей певцы с опытом, – поговорить с ними по душам, намекнуть, что без подарков они не останутся, посулить блага.

Сулить Шульженко не умела, не хотела, считала это ниже своего достоинства. Не умела унижаться, вымаливая что-либо для себя.

Один пример, показательный и характерный для Шульженко. Когда Додик (Давид Владимирович Ашкенази) попросил получить для него разрешение у Фурцевой, возглавлявшей Министерство культуры, на получение «Волги», Клавдия Ивановна пришла на прием к министру. Ровно в 10 утра, как ей было назначено.

Не знаю, какие сложности обрушились в то время на Екатерину Алексеевну, но знающие люди предупредили Шульженко: если она до 11 утра на прием не попадет, надеяться не на что: министр будет уже не в форме. Шульженко просидела в предбаннике 40 минут.

– Что, у Екатерины Алексеевны кто-то есть? – спросила секретаря.

– Нет, – ответила та, – она занята. Вам сказано – ждите!

– Передайте ей, что министру культуры не хватает знания элементарных норм поведения! – взорвалась Шульженко и покинула «зал ожидания».

Секретарь точно выполнила ее просьбу. Буквально через неделю в Колонном зале был юбилейный вечер Эдуарда Колмановского. Президиум во главе с Фурцевой расположился на этот раз прямо на сцене, с правой ее стороны, Клавдия Ивановна приготовила несколько песен Эдуарда Савельевича, в том числе «Голубоглазого мальчика» и «Вальс о вальсе». Но как только объявили: «Поет Клавдия Шульженко», Фурцева демонстративно поднялась и покинула сцену. Шульженко, будто не заметив демарша, пела с воодушевлением, вызвала овацию зала, а затем вручила композитору букет и расцеловала его. И лишь она удалилась за кулисы, Екатерина Алексеевна, как ни в чем не бывало, снова заняла свое место. Выглядело это, мягко говоря, некрасиво. Не думаю, что из-за этого Шульженко перекрыли доступ «за бугор». Великую силу – радио перекрыть было труднее. Клавдию Ивановну слушали во многих странах. И, судя по письмам, любили.

«Люблин, 15.1.58.

Дорогая пани Клавдия!

Мне приятно сообщить Вам, что я принадлежу к числу самых горячих Ваших почитателей. Каждую свободную минуту я слушаю передачи Московского радио на польском языке, надеясь услышать Ваш голос. Выполняя мою просьбу, недавно передали в Вашем исполнении песню «Ожидание»… Она до сих пор звучит у меня в ушах и настраивает так, что, несмотря на всякие неприятности, жизнь на земле кажется мне сказкой. В такие минуты я благословляю изобретение радио, ибо только благодаря ему могу слышать Ваш волшебный голос.

Польские слушатели очень любят Вас и с подлинным наслаждением слушают Ваши песни. «Ожидание». Постоянное ожидание встречи с Вами в эфире и ожидание хоть раз увидеть Вас наяву.

Того, кто переведет это письмо, я сердечно благодарю за труд.

Желаю Вам, пани Клавдия, всяческих успехов. Хочу как можно чаще слушать Ваши песни.

Евгений Майк».

«Ницца. 12/УШ – 66 г.

Дорогая моя соотечественница и коллега Клавдия Ивановна!

Я давно мечтала написать Вам, но все не решалась. Я хотела Вам сказать: я видела и слышала все, что возможно увидеть и услышать во всем мире. Я пела в тридцати двух странах и только по-русски, была записана на дисках «Одеон», «Парлафон», «Хиз мастерз войс».

У меня много Ваших пластинок – около пятидесяти романсов и песен. Но, к сожалению, не все. А я так бы хотела иметь их все. Мое главное удовольствие – слушать Вас.

Я теперь на пенсии, и моя мечта – приехать на мою дорогую Родину. Последние шестнадцать лет живу в Ницце. По утрам слушаю радио – конечно, только Россию. 31 июля слышала станцию «Маяк». Шла передача для моряков, и когда объявили, что у микрофона Клавдия Шульженко, сердце мое учащенно забилось. Вы пели «Вальс о вальсе». Я восхищаюсь Вашим умением владеть всеми песенными жанрами и точно чувствовать их стиль. Ваш ласковый и теплый тембр голоса, Ваша музыкальная фразировка и безукоризненная дикция дают Вам возможность создавать действительно песни-спектакли.

Собственно говоря, за всю мою 40-летнюю артистическую деятельность я в первый раз встретила такую певицу.

Желаю Вам много здоровья, долгой жизни, чтобы Вы могли доставлять наслаждение Вашим слушателям.

Елена Пик-Горватт».