Майскими короткими ночами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Майскими короткими ночами

В конце 1945 года Шульженко едет в гастрольную поездку по городам Волги. Едет с сольными концертами. Аккомпанировал – Леонид Фишман, много лет проработавший с нею в оркестре.

Одно из первых выступлений – в Куйбышеве. Накануне газета «Волжская коммуна» дала объявление: «24, 25, 26, 27 ноября концерты лауреата Всесоюзного конкурса эстрады, заслуженной артистки республики, исполнительницы лирических песен, орденоносца Клавдии Шульженко. Билеты на концерт 24 ноября все проданы. Помещение зала отапливается».

Помещение зала отапливалось плохо. Но это не остановило публику – аншлаги были на всех концертах певицы. Та же газета уже после последнего выступления сообщила о горячем приеме, оказанном Шульженко куйбышевцами. В рецензии отмечался ее актерский талант, умение найти для каждой песни свои краски, «способность создать образ и русской женщины-патриотки, и верной любящей подруги, и веселой девушки».

Шульженко исполняла песни из своего военного репертуара и новые – «Лолиту» начинающего композитора А. Островского, шуточную «Платье» Ю. Милютина, танго Е. Розенфельда «Старые письма».

Все они имели успех, но актриса снова была озабочена поисками нового репертуара.

«Мы находимся сейчас накануне времени, – говорил поэт А. Сурков в 1944 году, – когда народ, любя нас как душу, тряхнет как грушу. Придет этот народ с войны и скажет:

– А где же я в вашей песне? Вот я – человек, победивший Гитлера. Вот я – человек, прошедший две тысячи с лишним километров от Моздока до Берлина. Вот я – человек, победивший на Урале, в Сибири, Ташкенте, стоявший у станка…

Народ хочет элементарной вещи – он хочет петь себя в трагическую минуту своей жизни, петь себя в подъемные минуты своей жизни. Он хочет, чтобы ему дали мелодию и слова, которыми он выразил бы то, что у него накопилось на душе, которыми он высказал бы себя».

О таких песнях мечтала Шульженко.

Весной 1947 года В. Соловьев-Седой передал ей только что законченное им произведение – сюиту «Возвращение солдата».

Впервые певице предстояло иметь дело не с отдельной песней, а с циклом их. Одноактный спектакль в шести эпизодах!

Василий Павлович проиграл Шульженко всю сюиту сам.

– Здесь довольно широкая тесситура, и музыковеды мне говорили, что одному певцу с сюитой не справиться, – сказал он. – Но мне так хочется, чтобы вы ее спели целиком, у вас, я уверен, получится – она же вся о том, что вы сами пережили, что знаете, что вам близко.

– Давайте попробуем, – согласилась она.

Начали работать. Василий Павлович объяснил, почему он расположил песни в таком, а не ином порядке, проверял, удобны ли их тональности, говорил о каждой песне сюиты как о родном детище:

– Это же жизнь человека! Жизнь солдата, который дошел до Берлина как освободитель, вызвав восхищение и благодарность народа. А теперь он вернулся на обожженную, исстрадавшуюся землю, чтобы возродить ее, растить хлеб, растить сыновей. И уже возрождает, и уже растит!

Два месяца Шульженко вместе с аккомпаниатором Раисой Брановской не отходила от рояля. Отказалась от всех концертов, даже от разовых выступлений.

Премьера состоялась в конце летнего сезона и прошла успешно. Но особенно мне запомнилось выступление в праздничные дни в Центральном доме работников искусств. Специальные афиши сообщали, что в первом отделении концерта будет представлена

Песенная сюита

ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛДАТА

Музыка В. Соловьева-Седого, слова А. Фатьянова

1. Шел солдат из далекого края.

2. Расскажите-ка, ребята.

3. Сын.

4. Поет гармонь за Вологдой.

5. Где же вы теперь, друзья-однополчане?

6. Величальная.

Обстановка была очень торжественная. Из Ленинграда приехали авторы – поэт и композитор. В зале находилось много известных артистов, музыкантов, художников и гостей Дома – фронтовиков со строгими ленточками – колодками орденов.

«Трудно рассказать, как я пела в тот вечер, – вспоминала Шульженко. – Скажу откровенно, этого и не помню. Запомнила реакцию зрителя – самое для меня главное, – которая еще разубедила, что работа доходит до слушателей, а значит – получилась.

В сюите отказалась не только от декорационного оформления, но и от всякой атрибутики. Только песня – ее характер, характеры ее героев – таков мой театр.

Расскажу о трудностях, с которыми здесь столкнулась. Вот, к примеру, первая песня – «Шел солдат из далекого края» – своеобразный зачин ко всей сюите. Мне она понравилась сразу – я даже думала, что именно эта песня станет самой популярной и ей суждена долгая жизнь. Великолепная мелодия – задумчивая, как бы идущая из глубины души, протяжная, как тяжелый вздох, она напоминает народные песни, даже не песни, а сказания, в которых эпос соединяется с лирикой. Солдат уходит из чужой земли, которую он освободил, которая ждет возрождения, а благодарные народы провожают своего избавителя – ему пришла пора вернуться домой.

Куплеты этой песни написаны как эпический сказ, а припевы – как прямое обращение к солдату:

Прощай, прощай, земли спаситель!

Тебя навек запомнил добрый край.

Ты поклонись от нас своей России,

Поклон березкам белым передай!

Как построить этот рассказ? Предположим, я могу вести его от лица лирического героя, то есть в данном случае от лица авторов и себя самой, – то, о чем говорится в песне, действительно видела и знала.

Ну а припев? Снова идти от себя? Мне казалось, что это несколько обеднит песню – ведь слова прощания идут чуть ли не от всего «доброго края», освобожденного русским солдатом!

Я решила, что это обращение надо исполнять как бы от лица тех людей, что провожали своего освободителя, но при этом старалась найти краски, которые дали бы возможность зрителю почувствовать за этим «общим лицом» конкретного человека. Так, в первом куплете говорилось о «черногорке, старушке седой», и в следующем за ним припеве закономерно бы воспроизвести некоторые черты этой женщины – символа матерей Югославии. Не стремясь имитировать интонации или манеру ее речи, не горбясь под тяжестью лет и пережитых напастей, черногорку старалась показать зрителю только одним жестом – чуть дрожащей, поднятой вверх рукой, как бы готовой благословить солдата».

Вторая песня сюиты – контраст первой. Перед зрителем возникла бытовая картинка. Продолжая сюитную линию, песня передавала шуточный диалог односельчанок с бывшими фронтовиками. «Расскажите-ка, ребята», – задают девушки вопросы о прошлом, настоящем, будущем.

Шульженко здесь передавала атмосферу юмора, шутки, молодого веселья.

Умело обыграла фразу, завершающую каждый куплет: «Э, что за разговоры интересные!» Сначала произносила ее с гордостью, относя эти слова к своим героиням: они в тылу не сидели сложа руки! Затем фраза звучала радостно – в ней сквозила уверенность, что теперь, когда солдаты вернулись, дела в колхозе пойдут на лад. И, наконец, в куплете, где речь шла о предстоящих свадьбах, Шульженко использовала фразу для выражения собственного отношения к событию. «Э, что за разговоры интересные!» – произносила она с лукавой улыбкой, словно предвкушая веселое свадебное застолье.

А в лирической колыбельной «Сын» Шульженко выступила в непривычной роли. Впервые в ее репертуаре прозвучали материнские нотки, впервые она пела о любви к сыну, который «будет весь в отца». И несмотря на то, что для слушателей такая песня в устах недавней «Лолиты» казалась преждевременной, нежность и сердечная теплота, пронизавшие «Колыбельную», обеспечили успех.

Большую популярность завоевала и другая песня сюиты – «Поет гармонь за Вологдой». Музыка и текст ее позволили актрисе сыграть песню как веселую, жизнерадостную миниатюру. Слушатели видели и добрую усмешку героя, и поданное с иронией его самолюбование, и девчат, что «только ахали и щурили глаза».

Но, пожалуй, лучшей песней цикла стал лирический монолог «Где же вы теперь, друзья-однополчане?». Он как нельзя больше пришелся по душе актрисе. Настроение его, грустные воспоминания о солдатской дружбе, об однополчанах, которых судьба разбросала по стране, были близки и понятны Шульженко.

Актриса вела задушевный разговор. Он отличался от ее монологов-исповедей довоенного репертуара. Другая тема, другие краски. Сердечная и суровая нежность, почти мужская сдержанность, которая желание встретиться с фронтовым другом прикрывает чуть усмешливой ссылкой на девушек, что «у нас в районе уж больно хороши».

Первый куплет Шульженко пела, несколько замедляя темп песни. Это были мысли вслух:

Майскими короткими ночами,

Отгремев, закончились бои,

Где же вы теперь, друзья-однополчане,

Боевые спутники мои?

Затем темп немного убыстрялся – герой песни начинал заочный разговор с другом, рассказывал о родных местах, но чувство ожидания, тоски по человеку, с которым столько прожито в то время, когда терялся «трудным верстам счет», не исчезает. Оно звучит в подтексте, вновь открыто проявляется в заключительных строфах песни. Разговор окончен, но остается неотвязным один и тот же вопрос, на этот раз преподнесенный актрисой подчеркнуто декламационно: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»

Часто потом приходилось слышать эту песню у других певцов, порой исполняемую даже хором, но никто, по-моему, не спел ее лучше.

Сюита «Возвращение солдата» завершалась «Величальной». Нет, речь в ней не шла о «самом родном и любимом», что было бы в духе времени. «Величальная», написанная композитором в стиле народной песни-пляски, и звучала у Шульженко как радостные припевки, прославляющие родной край и тех, кто принес ему победу.

Новая программа получила высокую оценку и прессы, в те годы (в те годы особенно!) весьма сдержанной на похвалы эстраде. «Ювелирное мастерство Шульженко – результат упорного, взыскательного труда, – писала газета «Советское искусство». – Артистка хорошо знает свои возможности – в одинаковой степени владеет речитативом, выразительной мелодекламацией и широкой, свободной кантиленой – и мастерски пользуется ими. Шульженко много поработала над вокальным циклом Соловьева-Седого и достигла существенных результатов – с большой убедительностью передает она эти песни о Родине, о простых советских людях».

С песнями Василия Павловича она никогда не расставалась. В середине 50-х годов композитор пригласил ее выступить в своем творческом вечере, что объявили в Колонном зале. Оркестром дирижировал прекрасный музыкант и блистательный аранжировщик Виктор Кнушевицкий. Накануне – репетиция. Шульженко приготовила три песни Соловьева-Седого, отрепетировала их, оговорив с Виктором Николаевичем все нюансы, паузы, замедления.

Концерт начался с «Веселого поезда», инструментованного Кнушевицким, – музыкальной картины из фильма «Первая перчатка». Затем – оттуда же песня «На лодке», «Вальс», но я жду Шульженко – она завершает первое отделение. Смущает только дирижер: он как-то нетвердо держится на ногах. И перед самым выходом Клавдии Ивановны, когда исполнялась инструментальная пьеса, Кнушевицкий качнулся и неожиданно свалился в партер. Рабочие сцены унесли его за кулисы – он оказался мертвецки пьян.

Публика, слава богу, не поняла это. После паузы за пульт встал пианист Михаил Гинзбург. Чтобы не срывать концерта, Шульженко отважилась петь с ним. И прошла с успехом. А Кнушевицкого с того же дня отстранили от руководства им же, еще в мае сорок пятого, созданным оркестром.

* * *

Раиса Брановская – выпускница Одесской консерватории, которую она закончила по двум факультетам – фортепианному и композиторскому, лауреат Всесоюзного конкурса пианистов. Она еще продолжала учиться в аспирантуре у профессора Г.Г. Нейгауза, когда ей предложили работать с Клавдией Ивановной.

«Я была мало знакома с творчеством Шульженко, – вспоминала пианистка. – Круг моих интересов замыкался классическими фортепианными произведениями, главным образом высшей сложности. И вдруг песня…

Шульженко открыла для меня новый мир. Она показала, что работа над песней ничуть не проще, а порой и сложнее овладения виртуозной пьесой. Певец, даже прекрасно управляющий своим голосовым аппаратом, на эстраде может оказаться «голым», если нет настоящего человеческого чувства, артистизма и тысячи других вещей, о которых знают только такие подлинные подвижники эстрадного искусства, каким является Шульженко.

Прекрасный мастер песни, Клавдия Шульженко поразила меня своим умением трудиться, но трудиться, будучи одухотворенной песней. Я поняла – она труженик в полном смысле этого слова, вдохновенный труженик. Оттого и ежедневные два-три часа репетиций с Клавдией Ивановной стали для меня любимыми часами творчества.

Шульженко заражает своим талантом тех, кто работает рядом с нею. Для нее нельзя играть холодно, без души. Для нее нельзя и писать плохо. Мне кажется, это чувствуют все композиторы, приносящие ей свои произведения».

Успех «Возвращения солдата» у слушателей вызвал естественное желание продолжить работу над сложными песенными произведениями.

В одной из бесед с поэтом Павлом Германом Шульженко высказала свою давнюю мечту спеть вальс Арама Хачатуряна к драме Лермонтова «Маскарад».

– Я понимаю, – говорила Клавдия Ивановна, – мое желание может показаться необычным, но я давно влюблена в этот чудесный вальс. В нем есть и лермонтовская лиричность, и мятежность. Его хочется петь. Пусть это будет не просто песня, пусть это будет музыкальная новелла. О Нине и Арбенине, а может быть, о самом Лермонтове. Не знаю, но, по-моему, стоит попробовать.

Герман недоумевал, не поддержал идею Клавдии Ивановны, но вежливо обещал подумать.

Вскоре (шел декабрь 1947 года) Шульженко отправилась в большую гастрольную поездку. Месяца через два в Харькове ее нашло письмо Германа: «Закончил сюиту 23-го января. Работа оказалась очень трудной и интересной. Много времени ушло на изучение лермонтовской эпохи, анализ музыки и смысловое построение сюиты. Задача была, повторяю, нелегкой, но работал я с увлечением и, мне кажется, плодотворно.

Об окончании работы я поставил в известность Арама Хачатуряна и Ираклия Андронникова, который как лермонтовед очень помог мне своими ценными советами.

Ждем Вашего возвращения в Москву, чтобы в тесном дружеском кругу можно было бы послушать и обсудить сюиту и приступить к ее сценическому воплощению».

Произведение Хачатуряна, написанное в 1941 году, развивало традиции русского симфонического вальса, идущие от прославленного «Вальса-фантазии» Глинки. Несомненно, оно принадлежит к лучшим страницам хачатуряновского «Маскарада».

Главная трудность, стоящая перед Германом, заключалась в том, чтобы найти поэтический эквивалент вальса.

Возникла задача «на совместимость»: удастся ли срастись двум тканям – музыкальной и поэтической. У композитора претензий не возникло. «Текст мною одобрен, считаю желательным исполнение с музыкой моего вальса», – написал он на клавире. Решающее слово предстояло сказать певице.

При знакомстве с вальсом у нее появилось ощущение, сходное с тем, которое возникает на фильмах-экранизациях, – вроде бы герои носят знакомые имена и фамилии, а люди они иные, не те, что возникали в представлении. Позже это ощущение прошло, – ведь начиналась работа не с вальсом к лермонтовской драме, а с музыкальной новеллой «Встреча с поэтом».

Она строилась как романтический рассказ современной героини. Она одна, быть может, в Тарханах бродит ночью в тиши.

Здесь земля живет преданьями,

Все полно воспоминаньями,

Здесь поэт стихами ранними

Пел свою любовь…

В вальс вступает мелодекламация – звучат стихи Лермонтова… И снова дремлющий сад, озаренный луною, но с рассветом видения исчезают. В заключительных строфах героиня говорит о вечной жизни поэта, о его близости новому миру.

Романтический характер текста Германа оказался близок и музыке Хачатуряна, и исполнительнице. Она сумела передать приподнятость, затаенный восторг при «встрече» с поэтом. Стихи Лермонтова актриса читала просто, так, как читают люди, влюбленные в его поэзию.

Впервые «Встреча с поэтом» исполнена в июне 1948 года в Риге, где проходили гастроли певицы. На другой день газета «Советская молодежь» написала: «К.И. Шульженко порадовала зрителей музыкальной миниатюрой «Встреча с поэтом». В этом произведении Шульженко с большим мастерством показала любовь советского человека к великому русскому поэту Лермонтову. Во всем произведении чувствуется искренняя теплота и подлинное актерское мастерство».

Месяцем позже «Встреча с поэтом» была показана и в Москве. Хачатурян, слышавший только репетиции новеллы, не мог присутствовать на московской премьере – был в отъезде. Шульженко и Герман в письме поздравили композитора с успехом.

«17 июля в летнем театре «Эрмитаж» состоялась премьера лирической миниатюры «Встреча с поэтом», – писал Герман. – Хотя Шульженко показала ее среди двадцати других песен, кстати, отмечу, в большинстве новых для Москвы, все же «Встреча с поэтом» в талантливом исполнении Клавдии Ивановны привлекла внимание широкой московской публики».

В ответ на поздравление Хачатурян тотчас же откликнулся письмом, проливающим свет на его отношение и к песенной эстраде, и к творчеству Шульженко.

«Благодарю Вас за внимание ко мне, – писал он Герману. – Я рад, что при Вашей помощи мой вальс популяризируется такой оригинальной и великолепной артисткой, как Клавдия Ивановна.

Моя фамилия на эстраде была, к сожалению, редким явлением. Если уж еще предстоит демократизироваться, то я очень хочу написать несколько вещей для эстрады, и прежде всего для Клавдии Ивановны.

Не подумайте только, что я иронизирую (слово «демократизироваться»). Я очень люблю эстраду, считаю, что это один из очень больших каналов к сердцу широкой публики. Я надеюсь, что Вы поможете мне и советом, и творчески в этом моем решении и начинании…»

Обращаясь к Шульженко, композитор написал: «Уважаемая Клавдия Ивановна! Сердечно благодарю Вас за исполнение моего вальса и за приятное письмо.

Я несколько смущен Вашим увлечением моим вальсом, но не скрою: не только смущен, но и польщен. Если моя вещица Вам нравится как исполнительнице и если она хоть немного еще прибавит к Вашей славе, то я буду считать себя удовлетворенным.

Примите мой горячий привет и наилучшие пожелания. Мне грустно, что я не слышал Вас в «Эрмитаже»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.