«Мы не думали, что уезжаем навсегда»

«Мы не думали, что уезжаем навсегда»

– Когда вы уезжали из Петрограда, каким он вам запомнился?

– Голодный, пустой, страшный, торцы выкапывали, чтобы топить печи… Но мы уезжали, не думая, что навсегда. Мы уезжали, как Горький уехал, как уехал Белый, на время, отъесться, отдохнуть немножко и потом вернуться. В жизни мы не думали, что останемся навсегда. Ленин же был жив еще, 1922 год…

– Через месяц вы будете в Москве. Вас ждет двухнедельное общение с родиной. Не думаете вернуться в Россию совсем?

– Нет, потому что… Вы бы лучше спросили меня о Франции. Во Франции у меня успех, во Франции у меня телевидение, меня знают, приглашают постоянно. «Как мы ее упустили? Как мы дали ей уехать в Америку?» – говорят французы. Это не мои слова, это напечатано. Но я думаю о том, что здесь, в Америке, мне необыкновенно при моем возрасте удобно. Через десять дней мне исполнится восемьдесят восемь. Вы представляете себе, какой это возраст?

– Глядя на вас, не представляю…

– Я привыкла к этому комплименту и уже не реагирую на него.

Здесь удобно все. Добрые соседи, в округе меня знают, механик за углом (если с машиной что-то случится, снегом завалит, неполадки какие). Доктор принимает без очереди. Вхожу в почтовое отделение и слышу: «Хэлло, Нина!» Фамилию мою им трудно произнести, я не обижаюсь. Ведь они меня знают уже двадцать пять лет. Здесь хорошие библиотеки. Если мне нужна книга, я могу выписать ее на дом.

– То есть вам удобно здесь жить при вашем одиночестве?

– Абсолютно. Мне здесь очень удобно. Я когда подумаю о Франции… прежде всего у меня там не может быть машины, потому что там узкие дороги, а скорости огромны, я не могу так ездить, я так не привыкла, буду бояться.

– Вы родились в России, часть жизни прожили во Франции, почти сорок лет в США, четверть века здесь, в Принстоне. Дай вам Бог еще много лет… Но скажите, какое место на земле для вас самое святое?

– Нет, такого места нет. Впрочем, первое, что мне пришло в голову, видимо, автоматически, когда вы кончили вашу фразу, моментально – могила Ходасевича на кладбище в Биянкуре… Это серьезно. Я всегда помню об этом месте. Я приезжаю в Париж, на следующий день беру такси и еду туда смотреть, все ли в порядке, и все в порядке бывает всегда, потому что не только я езжу туда, но и разные другие люди. Но даже эта могила не удержала меня от переезда в Америку. Когда я уезжала, у меня ничего не оставалось, ни дома, ни квартиры, ничего, библиотеку и ту продала, в Нью-Йорк уехала с двумя чемоданами. Вообще я не сентиментальна. И, кроме того, я вам отвечу на вопрос, который вы мне не поставили, а я его жду: «Что меня больше всего интересует на Земле?»

– «Что» или «кто»?

– «Кто» и «что» вместе. Я только одно могу сказать: люди. И когда мне из Москвы позвонили по поводу визы и очень любезно спросили: «Нина Николаевна, а не хотели бы вы музыку послушать хорошую, побывать на каком-либо концерте?» – я подумала, что музыку можно слушать каждый день и здесь, а я не знаю, приеду ли я в Россию снова, и вообще я чувствую, что мне интересно отвечать на всякие вопросы. И я ответила: «Меня главным образом интересуют люди». Пожалуй, не совсем точно: не только главным образом, – я, собственно, интересуюсь исключительно людьми.

– А потом?

– А потом книгами…

– Вы встречались со многими выдающимися людьми. Кто оказал на вас наибольшее влияние?

– Нет, я на этот вопрос не могу ответить. Книги, вероятно.

– Значит, не люди?

– Нет, книги, с которыми я встречалась: книги Джойса, Пруста, Кафки, книги Андре Жида, книги современников. Другого влияния я не чувствовала. Ну, Ходасевич, вероятно, потому что мне было двадцать, когда ему было тридцать шесть. Конечно, он оказал на меня влияние, но я бы особенно не придавала большого значения этому.