Ал. Лесс Издатель и писатели
Ал. Лесс
Издатель и писатели
Я часто встречал на различных собраниях невысокого худого человека с редкими седыми волосами, в кителе полувоенного образца, с несколькими орденскими ленточками. Это был Николай Никандрович Накоряков – старый революционер, один из пионеров советского книгоиздательства.
Н.Н. Накоряков – человек удивительной судьбы. Юношей, почти мальчиком, он ушел из дома и, подобно Алеше Пешкову, исходил и изъездил чуть не всю Россию, перепробовал множество профессий. Кем только он не был. Грузчиком и батраком, газетчиком и актером, кузнецом и матросом. Естественник по образованию, он стал профессиональным революционером. Вместе с И.А. Саммером организовал искровский комитет в Казани, активно участвовал в боях 1905 года.
Позже Николай Никандрович работал в подполье на Урале, был членом Уральского областного, Уфимского, Екатеринбургского, Пермского большевистских комитетов. Как представитель Уральского комитета входил в Совет уральских боевых дружин, осуществлял партийный контроль за их деятельностью. Н.Н. Накорякова большевики Урала посылали на Стокгольмский и Лондонский партийные съезды. Никогда не забудет Николай Никандрович свою первую встречу с великим вождем революции.
Накануне Стокгольмского съезда Владимир Ильич Ленин пригласил к себе в Куоккалу молодых делегатов. Среди них были Фрунзе, Бубнов, Накоряков. Ильич долго беседовал с гостями, подробно интересовался, какое у них настроение, с чем они едут на съезд, что делается на местах. Не раз впоследствии выполнял Накоряков задания В.И. Ленина.
А после победы Октябрьской революции и окончания гражданской войны Владимир Ильич направил Накорякова на культурный фронт. Николай Никандрович много лет руководил Государственным издательством художественной литературы, вместе с О.Ю. Шмидтом основал издательство советских энциклопедий.
Недавно Накорякову исполнилось восемьдесят лет. Но Николай Никандрович бодр, полон неуемной энергии, творческих планов. Он активно сотрудничает в журнале «Новые книги», состоит членом редакционной коллегии сборников «Книги», издаваемых Всесоюзной книжной палатой. Вместе с Ф.Н. Петровым, своим старым товарищем, и другими столь же молодыми душой бойцами старой ленинской гвардии редактирует четвертый том «Воспоминаний о Ленине», пишет мемуары.
Но это еще не все! В своей партийной организации, в Главиздате, он десять лет вел кружок общей политики, а теперь – член комиссии по организации семинаров для изучения новой Программы КПСС. Накорякова трудно застать дома – сегодня он выступает в клубе завода «Каучук», завтра – в школе, послезавтра – перед слушателями военного училища…
…Николай Никандрович принял меня в своем кабинете, более похожем на книгохранилище, чем на рабочую комнату. Вдоль стен – от пола до потолка – протянулись стеллажи с тысячами книг. Он показал мне книги, выпущенные за долгие годы его издательской деятельности, – экземпляры, давно ставшие библиографической редкостью. Я увидел и книги с автографами, подаренные Накорякову писателями, с которыми он работал, общался, дружил, – Маяковским, Есениным, Фурмановым, Демьяном Бедным, Серафимовичем.
– Право, не знаю, что вам рассказать, – в раздумье произнес Николай Никандрович, отвечая на мою просьбу поделиться своими воспоминаниями. – Впрочем, я покажу вам два письма Николая Островского. Думаю, что они заинтересуют вас. Это – пример человеческого мужества и верности писательскому долгу.
Переписка с Николаем Островским
Летом 1936 года автор книг «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» находился в Сочи. 17 августа он отправил Николаю Никандровичу следующее письмо:
«Дорогой товарищ Накоряков!
Я давно получил Ваше хорошее, дружеское письмо. Я отложил свой ответ до того часа, когда будет написана последняя страница первого тома «Рожденные бурей». Все эти месяцы в Сочи я работал с большим напряжением всех своих духовных и физических сил. Здоровье мое разрушается с обидной быстротой, и работать становится все труднее. И все же первый том написан. Хорошо ли, плохо ли – судите сами. Будьте суровы и беспристрастны. Судите без скидки на объективные причины и прочее…
Прочтите сами – выкройте время. Это моя просьба.
Если отзывы будут положительны, тогда будем печатать. Если же нужно будет перерабатывать, то я немедленно займусь этим после отпуска, в который мне приказано идти.
Я прошу Вас свое мнение написать мне сейчас же по прочтении книги. Очень рад, что Вы подтвердили факт сверхмассового издания «КЗС» (так Островский сокращенно называл свой роман «Как закалялась сталь». – А. Л.), очень рад. На днях я пришлю Вам отредактированный печатный текст «КЗС», по которому можно будет проверить Ваш набор.
В конце октября думаю вернуться в Москву.
Я сообщу Вам все замечания, которые будут сделаны руководящими товарищами по рукописи «Рожденные бурей», тогда можно будет сделать вывод, достоин ли первый том печати.
Если – да, то Вы издадите его в роман-газете, как Вы предлагали в своем письме.
Крепко жму Вашу руку.
Жду Вашей оценки.
С коммунистическим приветом
Н. Островский».
Осенью, 13 октября того же года, Николай Островский писал:
«Дорогой товарищ Накоряков!
Ваше письмо и копию отзыва Виктора Кина получил.
22 октября я думаю выехать в Москву, чтобы ускорить окончательную редакцию романа. Я уже запросил вагон. Тут товарищи протестуют против отъезда и т. п. Но я не могу спокойно доживать здесь до зимы. Каждый день жизни дорог. И я двинусь в Москву.
Там мы устроим широкое совещание, и я отложу всю работу в сторону и займусь первым томом, чтобы в самое кратчайшее время он вышел в свет, так как молодежь не простит дальнейшей оттяжки.
Вы спрашиваете, не сделать ли Вам основную редакционную работу до моего приезда, чтобы я уже имел представление, что и почему нехорошо, и как редактор предполагает все это улучшить.
Такую работу прошу Вас обязательно провести. Притом, дорогой товарищ Накоряков, редактором «Рожденных бурей» должен быть глубоко культурный человек – партиец. Скажу больше – это должен быть самый лучший Ваш редактор. Я ведь имею на это право.
Если Виктор Кин это – автор романа «По ту сторону» (книги, которую я люблю, хотя с концом ее и не согласен), то это будет наиболее близкий мне редактор.
Так или иначе, но предварительная работа должна быть сделана до моего приезда.
За критическое правдивое письмо спасибо. Я могу не согласиться с некоторыми Вашими положениями, но в основном это умное дружеское письмо мне нравится своей искренностью, отсутствием банальных комплиментов и ненужной патоки.
Побольше свежего ветра, и дышать нам будет легче! А то за реверансами трудно разглядеть свои недостатки, а их безусловно немало.
А целый ряд обстоятельств обязывает меня в первую очередь, чтобы их было как можно меньше.
Вот почему Ваше и т. Кина письмо я принял хорошо.
Верю, что Вы будете энергичны в отношении сверхмассового издания «КЗС». Дружеский привет тов. Кину.
Ваш Н. Островский».
А вот что Николай Никандрович рассказал мне о некоторых подробностях, связанных с этими впервые публикуемыми письмами.
– Будучи директором Государственного издательства художественной литературы, я приехал в 1935 году в Сочи, чтобы переговорить с Николаем Островским о массовом издании его романа «Как закалялась сталь». В то время Островский работал над вторым своим романом – «Рожденные бурей».
Закончив работу над романом, писатель прислал мне рукопись, сопроводив ее письмом, датированным 17 августа 1936 года.
Разумеется, я немедля прочитал роман и дал его прочитать писателю Виктору Кину.
Свое письмо и отзыв В. Кина я тотчас же послал Островскому. Вскоре он откликнулся письмом от 13 октября.
Приехав в Москву, Островский устроил совещание для обсуждения романа «Рожденные бурей». В маленькую узкую комнатку набилось человек двадцать писателей.
Помнится, среди них были Александр Безыменский, Григорий Санников, Марк Колосов. Мы уселись вокруг постели писателя, и началась горячая, страстная беседа. Не могу забыть, с каким высоким чувством партийности отнесся Островский к замечаниям товарищей. В его репликах не было ни тени обиды, зазнайства, гордыни.
Неутомимо и напряженно Островский работал над улучшением романа, устранением недостатков, отмеченных на совещании.
«Рожденные бурей» мы выпустили очень быстро. Роман вышел в свет за несколько дней до смерти писателя, и Островский ушел из жизни со светлым сознанием до конца исполненного долга.
Два автографа Маяковского
Николай Никандрович снял с полки небольшую книжечку. Я увидел заголовок: «Маяковский издевается».
– С этой книгой связана занятная история, – сказал Накоряков. – В начале двадцатых годов книги Маяковского выходили редко и небольшими тиражами. Поэт создал издательство «ЛЕФ» и однажды пришел ко мне с просьбой, чтобы я помог ему получить для издательства бумагу. Мне удалось тогда достать немного простой газетной бумаги, на которой Владимир Владимирович напечатал свою книжку «Маяковский издевается».
Через несколько месяцев поэт приходит ко мне, показывает книжку и быстро делает надпись: «Тов. Накорякову – Вл. Маяковский. 31. V – 22 г.»
– Как быть? – спросил он, вручая подарок. – Книжка напечатана, ее надо продавать, а кто этим будет заниматься?..
В то время я заведовал торговым сектором Госиздата. Этот сектор был первым в нашей стране книготорговым предприятием, хотя книготорговая сеть только создавалась. Я относился к В.В. Маяковскому с большой симпатией, решил взять книжку на комиссию и распространить ее. Книга была распродана.
Маяковский стал частым нашим гостем. Он запросто приходил на оптовый склад торгового сектора, который находился в Богоявленском переулке, и читал стихи. Несмотря на то что склад не отапливался и полуголодные люди работали в валенках, шубах и рукавицах, выступления Маяковского всегда собирали многочисленную аудиторию.
В одну из таких встреч я сказал Владимиру Владимировичу:
– У нас совершенно нет детской литературы. Написали бы вы хотя бы одну детскую книжку. Любое издательство ее немедленно издаст…
Лицо Маяковского стало серьезным, он ничего не ответил и ушел.
Я уже забыл об этом разговоре, как вдруг через полгода является Маяковский и молча вручает мне выпущенную издательством «Московский рабочий» «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий».
Незадолго до этого я написал книжку для детей «Сенькин Первомай». Книжка, правду сказать, была написана неумело, каким-то скучным провинциальным языком. И если все же она была издана, то только потому, что спрос на детскую литературу был огромен.
И вот Маяковский подарил мне свою «Сказку» с таким автографом: «Впавшему в детство Накорякову от внезапно выросшего Вл. Маяковского. 8. V. – 25 г.»
Просьба Михаила Шолохова
Некоторое время Накоряков молчит, затем достает из стола папку, внимательно просматривает какие-то бумаги, фотографии, рукописи и, улыбнувшись, говорит:
– У меня сохранилось очень интересное письмо Михаила Шолохова. Хотите ознакомиться с ним? Оно относится к первой половине апреля 1935 года, когда писатель трудился над заключительной – четвертой – книгой «Тихого Дона». Он работал напряженно, беспрестанно переделывая, шлифуя рукопись. У нас, в Гослитиздате, был договор с Шолоховым на право первой публикации «Тихого Дона», и мы, естественно, стремились как можно скорее получить рукопись, чтобы закончить печатание романа.
Я посылал Шолохову письма, торопил его, настаивал, чтобы он сдал рукопись, но писатель был неумолим: он не мог пойти на то, чтобы хоть в какой-то степени скомкать конец романа, он перерабатывал его шесть или семь раз и этим задерживал издание.
Однажды я получил от него письмо. Вот оно:
«Вешенская,
13 апреля 1935 г.
Дорогой т. Накоряков!
Искренне сочувствую Вам и… тоже прошу отсрочки. Сейчас боюсь называть даже приблизительные сроки, так как начал заново переделывать первую половину «Тихого Дона» (я говорю о 4-й книге).
Ни в одном из журналов «Тихий Дон» печатать не буду. Наша договоренность на сей счет остается в полной силе. Приложу все усилия к тому, чтобы окончить книгу возможно скорее и выручить Вас из «противоестественного» – как Вы пишете – положения, а взамен буду просить лично Вас вот о чем: срочно перечислите из моих денег 6500 р. на текущий счет № 40/61 Мособлбанка и одновременно поручите черкнуть бумажку начальнику конторы сельхозснабжения Наркомзема СССР о том, что 6500 р. перечислены на их текущий счет в уплату за грузовую машину, отпущенную Еланской средней школе, Вешенского района, Азово-Черноморско-го края.
Дело, видите ли, такое: школа – одна из 10 лучших в Союзе, отпустили им машину, отгрузили ее, а у школы не оказалось презренного металла… Машину того и гляди продадут в другие руки. Вот я и выручаю школьников.
Очень прошу Вас помочь в этом деле и поручить, чтобы деньги и бумажку не задержали.
Крепко жму руку и желаю успехов.
С приветом Мих. Шолохов».
Мы немедленно перевели деньги, и школьники стали обладателями грузовой автомашины.
«Послание» Демьяна Бедного
Долгие годы дружил Накоряков с Демьяном Бедным. Улыбаясь, Николай Никандрович рассказал мне такой эпизод.
– В 1925 году я был назначен директором объединения «Международная книга».
На первое заседание дирекции неожиданно явился Демьян Бедный. Приоткрыл дверь и пристально на меня смотрит.
Я поднялся и вышел к нему.
– Простите, Ефим Алексеевич, – сказал я. – Сейчас не могу говорить, занят. Увидимся как-нибудь на днях…
Спустя несколько минут дверь снова приоткрылась, и Демьян Бедный, держа в руках какой-то листок, умоляюще посмотрел на меня.
Я вышел из-за стола и молча взял у него листок. На нем было написано:
Н.Н. Накорякову
Приветствую тебя на первом заседанье.
Зачем я приходил, узнаешь при свиданье.
Да, милый друже, твой предшественник был худ:
Продал мне скверный «ундервуд».
Но ты явив свою улыбку,
Исправишь прежнюю ошибку!
Д. Бедный
Как выяснилось «при свиданье», директор «Международной книги» отказал Демьяну Бедному в продаже нового «ундервуда» и продал старый.
Через неделю я «устроил» Бедному новый «ундервуд», и поэт был счастлив – в то время пишущие машинки не продавались, и достать их было почти невозможно. Только «Международная книга» имела право выписывать их из-за границы: машинки эти распределялись между правительственными учреждениями. А Демьяну машинка была необходима как орудие производства: он никогда не писал стихи от руки.
* * *
Я провел у Николая Никандровича несколько часов и за просмотром книг, чтением писем, за интересной беседой не заметил, как стал гаснуть день.
– Ну, хватит с вас, – с шутливой суровостью сказал Накоряков, и его глаза за стеклами очков блеснули озорно и молодо. – У меня еще масса дел: надо проглядеть воспоминания моего друга – старого коммуниста, побывать в Союзе писателей, по пути заехать еще в два места, а времени – в обрез…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.