Торговцы здоровьем

Торговцы здоровьем

Прошло 10 дней, и я снова, собрав все бумаги, все рентгеновские снимки, пошла к доктору Гринбергу. Встретил, улыбнулся, пригласил в кабинет и пошел разгуливать из комнаты в комнату. Ходил, ходил, наконец явился и спросил: «Как вы себя чувствуете?» — и снова скрылся.

Вернулся и сообщил:

— Я думаю, вам снова придется ложиться в госпиталь для продолжения лечения. Моя миссия окончена, так как ваша страховая компания ХИП не покрывает расходы по лечению туберкулеза.

— А скажите, доктор, можно ли предпринять какие-либо меры для лечения в домашних условиях? Я ненавижу госпитали, я там еще больше болею.

В это время раздался телефонный звонок и последовал длинный разговор. Вовсю работал кондиционер, я начала зябнуть. Говорил без конца, как будто в кабинете никого не было.

— Вы думаете, я ее наказал, нет, она позвонила в тот момент, когда должна была быть у меня с визитом. Я ей назначил новый визит через две недели, а она решила, что я ее наказал. Ведь она лишила визита человека, срочно нуждавшегося в визите, я даже этого ей не сказал. Я ведь не могу заботиться за весь мир.

Это было самое умное, что он сказал, а дальше пошел разговор о разной чепухе. За это время он успел бы отпустить еще троих.

Таким образом, назначить прием через 2–3 недели — тоже своего рода самореклама, к этому доктору можно попасть только через 2–3 недели или через месяц, видите ли, это очень серьезный доктор.

Значит, мне снова по госпиталям надо таскаться. Господи, как я ненавижу и госпитали и докторов, особенно в этом ХИП (HIP), куда ходят одни негры и измученные простые люди, действительно больные, где я вижу хамское отношение к ним. Доктора здесь самодовольные, самовлюбленные хамы. Ни искры скромности: ноги на стол, откинутся в кресле, возьмут телефонную трубку и будут говорить, говорить без конца. О чем угодно — о каком-либо свидании на завтрашний день, о каком-либо незначительном событии, о всякой, всякой ерунде, как будто забыв, что пациент сидит в комнате рядом в самой неудобной позе и ждет. Ждет и мерзнет, проклиная все.

Я тоже мерзла и ругала все на свете: шарлатаны, торговцы, только товар у них самый дорогой — человеческие жизни. «Встать, уйти», — несколько раз мелькало в голове. Это я такая терпеливая, а Кирилл давно бы встал и ушел.

Но наконец он сказал «so long», повесил трубку и удостоил меня своим светлейшим вниманием:

— Так вы говорите, что вам госпитали не нравятся?

— Не только не нравятся, а я просто в них несколько раз тяжело заболевала.

— «Монтеферы» — это хороший госпиталь, я знаю.

— Это правда, лучше других. А вот «Сент-Джозеф» — это помойная яма, туда я ни за что не пошла бы. А как все-таки насчет домашнего лечения?

— Это я не знаю, надо посоветоваться с докторами, сейчас появились новые методы лечения, то есть новые лекарства, но я не знаю, согласятся ли применить их в вашем случае и в домашних условиях.

Он выразил нетерпение — я слишком долго его задерживала своими пустыми вопросами.

— Я вам дам знать через доктора Спака, я ему позвоню, и он не позже пятницы вам сообщит.

В пятницу позвонил доктор Спак и сообщил:

— Доктор установил, что у вас Т Б в активной форме, но так как ХИП не покрывает расходы по хроническим болезням, а ваша болезнь относится к этому разряду, поэтому мы передаем все ваши документы в Департамент здравоохранения. Доктор Гринберг обещал прислать мне ваши документы в понедельник.

В понедельник их не было, во вторник тоже, в среду доктор Спак позвонил и заявил:

— Если я к концу недели не получу их, то зайдите к нему сами и возьмите их у него.

К концу недели Кирилл помчался сам за документами.

Трогательно-любезный вопрос:

— Как дела? Как миссис Алексеева? С чем вы пришли ко мне? — рассказывает Кирилл.

— Спасибо, хорошо. А я пришел взять документы.

— И только всего? — сразу стал какой-то злой, неприветливый.

— А что же еще? Вы сами сказали, что активная форма, надо лечить. Так зачем же терять время?

— Что же вы будете делать? Куда пойдете? Вам незачем было беспокоиться, я бы сам вам все выслал. У меня еще не готово заключение, я очень занят, у меня не было времени написать.

— Вы извините, но ждать мы тоже не можем, поэтому будьте добры, сделайте это сейчас. В данном случае нельзя терять время.

— У вас что, есть другой доктор? — обратился он к Кире.

— Пока нет, пойду в Департамент здравоохранения.

— Значит, решили в госпиталь?

— Да нет. Еще ничего не решили, но схожу, узнаю.

По поведению он видел, что я уходить вовсе не тороплюсь, и старался дать понять мне, что ему не до меня. Наконец зашевелился, кое-как начал собирать разбросанные документы, у меня было впечатление, что он к ним и не прикасался. Секретарь второпях записывала кое-какие анализы.

— Так как же насчет вашего заключения? — обратился я к нему. — Я подожду.

— О нет, нет. Я его вышлю потом.

И только к концу следующей недели пришло короткое, лаконичное заключение, по существу, почти слово в слово перепечатанное заключение прежнего доктора.

Получив на руки документы, хотя и без заключения Гринберга, я по рекомендации Яши и вместе с ним направилась к доктору Шацбергу. Яша рекомендовал его как своего друга, который может беспристрастно, по-дружески дать окончательное заключение.

Когда мы приехали, мне даже по обстановке стало ясно, что он не специалист. Повертел снимки, прочитал письмо, почесал переносицу. Кирилл сидел серьезный, как аршин проглотил. Яша, представив нас, пустился с ним в продолжительные обсуждения фотографий, какой-то купли-продажи, которую он может устроить по дешевке.

Наконец доктор Шацберг обратился к нам:

— Вы знаете, я не специалист по этой болезни. Хорошо было бы показать эти снимки хорошему специалисту. У меня есть такой на примете, доктор Рубин.

— Я его знаю, года два тому назад я была у него однажды.

— Да-да. Это тот самый специалист по этой болезни, он даже книгу по этому вопросу написал. Он считается светилом в этой области. Он всю свою жизнь только этим и занимался.

— Сколько он взял у вас за прием? — спросил Шацберг.

— 25 долларов.

— Дорого. Хорошо, пойду к нему сам, что он скажет? А сколько вы могли бы заплатить, 10–15 долларов?

— 15 долларов, — быстро ответила я.

На следующий день он сообщил, что все документы передал доктору Рубину и что в понедельник в 9 утра я должна прийти к нему на прием, но что он не сумел сторговаться с ним за 15 долларов, согласился только за 20 долларов. Так и сказал — «сторговаться». Как на рынке не сторговались. Чудовищно.

И еще больше, предупредил: «Вы про ХИП молчите, он этого терпеть не может». — «Почему?» — спросила я. Он замялся: «Видите ли, он один из самых заядлых противников социализации медицины».

Сам Шацберг был очень любезный и за эту услугу ничего не взял. Хотя Кирилл очень старался ему заплатить.

На следующий день доктор Рубин вытащил какую-то папку, старые письма, которые он писал доктору Девису, и справку из госпиталя «Монтеферы». Быстро осмотрел меня, снял Х-рей, взял кровь на анализ и заявил: «Да, надо лечить, так как до сих пор, по существу, не лечили».

Выписал новые лекарства и добавил:

— Надо будет делать уколы.

— Кто же уколы будет делать?

Он ткнул пальцем в ХИП:

— Они должны. Они должны, — повторил он несколько раз с раздражением, — но они, конечно, откажутся, отмахнутся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.